Сухой Бор

Глава пятнадцатая

В пятницу Белозерову позвонила жена и потребовала, чтобы в субботу он был дома: накопилось много всяких дел. И вообще, что это за муж у нее — люди ходят в кино, в театр, на пляж, а она который выходной, как соломенная вдова, сидит в четырех стенах!..

— Ладно, постараюсь, — не очень твердо пообещал Белозеров; он намеревался за субботу и воскресенье изучить проектную документацию на углеподачу ТЭЦ-два.

— Никаких «постараюсь». Ясно? — отрезала Нина.

— Ясно, — подтвердил Белозеров, хотя мог не делать этого: в трубке уже пикали отбойные гудки.

Он положил трубку и несколько секунд молча смотрел на сидевшего по другую сторону стола Ласавина.

— Вот такие дела, синьор, — сказал Белозеров и спросил: — Принимаем историческое решение?

— Вы про что, начальник? Про мое бригадирство или про свою супругу, извиняюсь? — уточнил Ласавин.

Белозеров усмехнулся: надо же, понял! Звонок Нины прервал их разговор. Белозеров предложил Ласавину принять бригаду на строительстве железнодорожной станции. Не от хорошей жизни предложил: часть рабочих вместе с бригадиром пришлось направить к Лещенку на предварительный монтаж блоков паровых котлов для ТЭЦ-два. Оставшиеся работали с прохладцей. Сумеет ли Ласавин наладить дело, никому не ведомо, но другой кандидатуры не было, и Белозеров решил рискнуть.

— О бригадирстве, — ответил он. — Хочу назначить вас, но не люблю жалеть об ошибках.

— Ошибки не будет, начальник, — успокоил Ласавин. — У меня насчет работы порядок. Я имел неприятности по другой линии.

— Значит, приняли, — решил Белозеров и протянул Ласавину руку. — Желаю успехов.

Ласавин руку пожал, но не ушел.

— Насчет вашей супруги, начальник, — сказал он, настойчиво глядя в лицо Белозерову дерзкими глазами. — Я извиняюсь, что лезу не в свое дело, но вы домой на субботу поезжайте, это надо.

— Да?

— По своему опыту сужу, начальник. Именно на этом имел неприятности. Пришлось приложить руку к красоте бывшей супруги. Так что советую.

Ласавин выпрыгнул из вагончика через все ступеньки и пошел, насвистывая, к дороге.

Белозеров окликнул Голохвастова, стоявшего с Лифониным на углу ТЭЦ.

— Василий Васильевич, отпустите меня, пожалуйста, домой на завтра, а?

— С каких это пор? — спросил Голохвастов. У него было красное лицо, и Белозерову показалось, что он выпивши. — Но если нужно мое разрешение — валяй!

— Ваше разрешение мне нужно в том смысле, — сказал Белозеров, — что вы остаетесь и все идет нормально.

— Только так, то-олько так! — подтвердил Голохвастов, сияя улыбкой. — Езжай, все будет хорошо!

«Он рад, что остается один», — подумал Белозеров.

Белозеров проснулся оттого, что скрипнула дверь.

— Просну-улся! Па-апочка наш проснулся, — насмешливо-ласково пропела Нина, подходя к кровати и подавая ему газеты. — О тебе тут опять пишут, вот почитай!

Она села в ногах, наблюдала за мужем, пока он читал. На ее лице была умиротворенность.

— Который раз пишут! Может, зарплату прибавят?

Белозеров дернулся. Конечно, он получает не ахти как много, но, леший возьми, никто же в семье не ходит голодный, все одеты и обуты! «Корчемаха получает больше, чем ты», — сказала Нина в прошлый приезд. Да, Корчемаха получает больше, но Шанин получает больше Корчемахи, а кто-то наверняка получает больше Шанина. Это постоянная, болезненная тема. Что бы он ни говорил, Нина всегда делает вывод: «Не умеешь устраиваться».

Он сдержал раздражение.

— Если бы «Правда» похвалила, тогда, может быть, и прибавили бы, — сказал он. — А городскую Шанин не читает.

— Не юродствуй. Газеты пишут не обо всех. А если уж кого хвалят каждую неделю, тому могли бы дать должность поденежнее. Корчемахи в прошлом году всей семьей ездили в Одессу, снимали дачу на Большом Фонтане. А я еле-еле наскребла, чтобы девчонок отправить к бабушке в деревню, — добивает Нина мужа. — Чем мы хуже Корчемахов?

— В Одессе жарко, и дети тонут в море. А в деревне молоко и свежий воздух, — вяло парирует Белозеров. — Нашла чему завидовать.

В прихожей зазвонил телефон, Нина выбежала из спальной. «Если она не прекратит насчет зарплаты, мы разругаемся, как в прошлое воскресенье, — подумал Белозеров, — а она не прекратит, это точно...»

— Я уезжаю, — сказал он, когда Нина вернулась. — Дел у меня в Сухом Бору!..

Кажется, придумано неплохо. У Нины вытянулось щекастое лицо, она мгновенно забыла о зарплате.

— Да ты что, поимей совесть! Пока все дома не переделаешь, не выпущу!

— Па-апочка, не уезжай! — подхватила Света, обнимая его.

— Ладно. Все сделаю, — пообещал он, довольный тем, что уловка удалась. — Встаю, и за дело.

— Позавтракай сначала, — посоветовала Нина. Провожая его на кухню, она снова пела насмешливо-ласково: — Накормим нашего папочку, наглади-им, начисти-им... Он для нас кое-что поделает, а мы его за это завтра на пляж возьмем, — с Корчемахами поедем, это они сейчас звонили, приглашали, — в Сухой Бор успеет...

И она кормила мужа, чистила его, заглядывая в глаза, не отходя ни на шаг, не давая старшей дочери показать книги, которые прочитала за неделю, а младшей похвастаться новыми игрушками. Любящая жена, которая хочет, чтобы муж дышал ее любовью, ее вниманием, ее счастьем. И Белозеров дышал, но в какой-то миг почувствовал, что начинает задыхаться.

— Не надо, Нина, я сам все сделаю, — сказал он, взяв у нее корзину, чтобы наколоть и принести снизу, со двора, чурок для ванной; Нина вышла за ним следом.

Он колол чурки, а жена, сидя на бревне в халате, рассказывала о работе. Она преподавала в железнодорожном техникуме, все у нее шло хорошо. «У нее всегда все идет хорошо, — слушая ее, думал Белозеров, — со всеми она умеет найти общий язык, мне бы такую натуру...»

— Как дела у тебя? — спросила Нина.

— Нормально. Все нормально.

Раньше Белозеров делился с женой своими горестями, но откровенные разговоры кончались тем, что она начинала выматывать душу: «Не умеешь жить, не умеешь приспосабливаться, не умеешь ладить с людьми...» Теперь он предпочитает о своих делах молчать.

В Рочегодске воскресный день, когда погода позволяет выбраться на пляж, — праздник. За лето выпадает три-четыре таких воскресенья, но, случается, и ни одного. В этом году теплые дни пришлись на июнь. Катер не успевал перевозить людей через реку.

Белозеровы с Корчемахами выбрались на пляж поздно, устроились подальше от берега.

Берег звенел тысячами голосов. Стучали волейбольными мячами, став в круги, парни и девчата. Ближе к ивнякам расположились группами семейные.

Белозеров лежал на солнцепеке, набросив на голову полотенце. На его спине яростно топталась Светланка, проверяя прочность отцовских ребер. Белозеров, покряхтывая, терпел, пока она не начала с разбегу прыгать на него. Нина дала ей шлепка и отправила к Маше, сооружавшей с сыном Корчемах крепость из песка.

Белозеров перевернулся на спину, надвинул полотенце на глаза, замер, наслаждаясь жарой и покоем.

Нина долго молчать не способна. Сначала она зашевелилась на песке, и Белозеров, не глядя, определил, что жена легла на бок и приподняла голову, опираясь на локоть. «Сейчас начнет», — подумал он, и точно, Нина спросила:

— Как там Шанин?

Белозеров чувствовал, что Нина смотрит на него, но не открыл рта: ей ведь безразлично, кто поддержит разговор, лишь бы заговорили. И тема Нине не важна, она могла бы спросить о чем угодно — суть была не в значении сказанных слов, а в том, чтобы они были сказаны.

Ответил Нине Корчемаха.

— Шанин всегда Шанин. Мудр, как Соломон, хитер, как лиса, имеет хватку тигра, реакцию электронного устройства и смотрит на сто лет вперед. Алексей Алексеевич имел неосторожность выразить несогласие с Шаниным — за это он поручил ему пустить ТЭЦ-два. Гениальный шанинский ход! Он ее в срок не пустит, получит фитиль и больше не будет рыпаться, признает непререкаемый авторитет Шанина.

— Алексей, что у тебя произошло? — в голосе Нины была тревога.

Белозеров повернулся в сторону Корчемахи:

— А если я пущу ТЭЦ?

— Вы безумно храбрый человек, — оценил Корчемаха. — Если вы пустите ТЭЦ, я предсказываю вам головокружительную карьеру. Я сам этим займусь, — торжественно объявил он, вытаскивая из песка бутылку пива. — Я сделаю из вас фигуру.

Белозеров подставил стакан.

— Можно полюбопытствовать, как вы это сделаете?

— Болтун! — сказала Корчемахе его жена.

Нина прислушивалась к разговору с напряженным интересом.

— Я буду вас наставлять, как малое дитя, — серьезно ответил Корчемаха. — Наставление первое: никогда не перечьте Шанину и не предлагайте того, что ему не нравится. Что бы ни было у вас на душе, на лице должно быть написано: «Ура Шанину!»

— Корчемаха, я прожила с тобой двадцать лет и не знала, что ты такой мудрый, — съязвила жена. — Теперь я понимаю, как ты из телефониста стал директором. Ты мне противен, карьерист и подхалим Корчемаха!

Корчемаха вытер майкой пот на плечах.

— Ганка, я еще мудрей, чем ты думаешь, — засмеялся он. — Я сделал карьеру не у Шанина, а у Афанасия Ивановича Замкового. Я каждый месяц предлагал ему новшества и не стеснялся возражать. «Мыслящий и принципиальный человек», — говорил обо мне Афанасий Иванович, и он сделал меня сначала мастером, а потом начальником цеха. К Шанину я перешел уже зрелым руководителем, — иронизируя, подчеркнул он. — И до сих пор не знаю, зачем мне понадобилось. Околдовал Шанин, это он тоже умеет, учтите, Алексей Алексеевич...

— Вы себе противоречите, — сказал Белозеров. — По-вашему, Шанин поручил мне пустить ТЭЦ с воспитательной целью. Я терплю фиаско, Шанин доволен, все весело смеются. Так? Но если я фиаско не терплю, значит, Шанин не может быть доволен? Как же вы в таком случае организуете мне карьеру? Через голову Шанина?

На лице Корчемахи появилось недоуменное выражение, он всплеснул руками и воскликнул:

— Ваша правда, Алексей Алексеевич, ваша святая правда! Как же я до этого не додумался! Давно не встречал людей, которые видят, дальше, чем я! Вот голова так голова! Как у Шанина! Значит, полный отбой, никаких пусков в срок, задержать, сорвать! Шанин должен быть доволен!

— Алексей, ТЭЦ не пускать, ясно? — приказала Нина.

— Ни в коем случае, — сказал Белозеров. — Я не дурак!

Лежать было уже невмоготу, по шее, по плечам ползли струйки пота.

— Окунемся? — предложил Белозеров.

Его никто не поддержал, Белозеров пошел к реке один. У воды он постоял, глядя на противоположный берег. Там от ажурного здания речного вокзала спускалась террасами вниз широкая лестница, по ее сторонам зеленели тополя. Вправо на полкилометра раскинулся березовый парк, а за ним тянулись стушеванные сизой дымкой склады речного порта, серели новые жилые пятиэтажные дома. Влево от вокзала продолжал жить старый город — деревянные избы, до окон вросшие в землю, спускались почти к самой воде.

По реке шел, сверкая никелевыми обводами надстроек, белый теплоход, за его кормой оставался сияющий пенный вал. У вокзала теплоход круто сбавил ход и, развернувшись против течения, плавно пристал к синему дебаркадеру. Рейсовый — «Рочегодск — Сухой Бор». Белозеров иногда возвращается домой на этом теплоходе. Времени тратишь больше, зато какая красотища — плыть по Рочегде!

Белозеров вошел в воду, мелкие волны обжигали тело. Он набрал полную грудь воздуха и, бросившись в набегавшую от теплохода волну, поплыл. Течение было сильным, стремительным, оно быстро сносило Белозерова вниз. Выбравшись на берег, он медленно зашагал назад по плотному мокрому песку.

Неподалеку от воды стояло несколько женщин и мужчин. Белозеров узнал в одном из них Рашова. Рашов тоже узнал его, приветливо кивнул, и сразу обернулась стоявшая рядом с ним полная молодая женщина с пышной прической светлых волос. Она внимательно посмотрела на Белозерова, что-то сказала Рашову. Выражение лица у нее было недоуменное, наверное, она спрашивала, кто это. И в этот момент Белозеров разглядел, что стоявшая к нему вполоборота женщина в синем купальном костюме была Волынкина. В груди у него похолодело, и ноги на несколько секунд перестали чувствовать опору. Волынкина тоже лишь сейчас увидела его. Они на мгновение встретились взглядами. Он поклонился ей, она ответила чуть заметным наклоном головы и не сразу, она словно бы насиловала себя, здороваясь; тут же повернулась и пошла к кустам ивняка.

— Дина! Еще будешь купаться? — спросила вдогонку пышноволосая женщина, стоявшая рядом с Рашовым.

— Позже, — прозвучал ответ.

Под левую ступню попал осколок разбитой бутылки, Белозеров охнул, присел. Когда боль утихла, он еще раз окунулся: выйдя на берег, опустился на горячий песок: идти к Нине и Корчемахам не хотелось. «Что произошло? Почему она не признала меня своим знакомым?» — думал Белозеров о Дине. Он предположил, что, может быть, сказал ей что-нибудь обидное, когда она приезжала в Сухой Бор, но ничего не смог вспомнить. «Странно! Очень странно!»

Его размышления прервал громкий возглас:

— Алексей Алексеевич!

Белозеров поднял голову. Перед ним стоял Эдик Дерягин с бутылками пива и лимонада в руках.

— Увидел вас, и вот... — сказал Эдик и замолчал, видимо затрудняясь объяснить, зачем окликнул Белозерова.

Но Белозерову ничего и не надо было объяснять: на тонком чернобровом лице юноши было все написано — и как ему хорошо сейчас, и как он хочет, чтобы хорошо себя чувствовали все на свете.

— Здравствуй, Эдуард. Присаживайся.

Эдик отказался:

— Не могу, ждут меня. — Он приподнял бутылки. — У нас целая компания: Рамишвили — вы знаете его, сестра, девушки... Пойдемте к нам! — оживленно предложил он. — У нас весело!

— С удовольствием бы, но меня тоже ждут, — ответил Белозеров. — А мы там загораем, — он махнул рукой в сторону ивняка. — Приводи свою веселую компанию, если будет настроение.

Он приглашал из вежливости, не придавая значения словам, но юноша обрадовался:

— Обязательно приведу!

Когда Белозеров вернулся к своим, Корчемахи спали. Девочки играли в ивняке — из кустов доносились их голоса. Нина лежала, закрыв лицо от солнца раскрытой книгой.

— Я уже решила, что ты в Сухой Бор сбежал, — сказала она насмешливо, поднимая голову. — А что прихрамываешь?

— Осколок бутылки, — виновато пояснил он.

— Не в этом дело, — с досадой бросила она. — Просто ты иногда почему-то забываешь, что ходишь по земле.

— Может быть, и так, — согласился Белозеров, всматриваясь в дальний ивняк, где сидела Дина. «Не потому ли она сердится на меня, что я не поехал в тот вечер из Сухого Бора на ее машине? Если бы она знала, как я жалел, что отказался! А другой причины нет», — решил он. — Может быть, и так! — повторил он громко, с вызовом; его вдруг охватило беспричинное, безудержное веселье. — Разве плохо, если человек способен отрываться от земли? Отлично!

Он сделал сальто-мортале, встал на руки и двинулся вокруг натянутой на палках простыни.

— Сумасшедший, — сказала Нина, с улыбкой глядя на него. — Что с тобой сегодня?

Эдик пришел с Надей Кучкаревой, Рамишвили и еще одной девушкой, которую Белозеров не знал. Для него была сюрпризом дружба Эдика с Надей. Он подумал, что лучшей пары для Эдика, пожалуй, и не сыскать: Надя умна и хороша. А эта незнакомая девушка, видимо, подруга Рамишвили, — тоже неплохое сочетание. Наверное, Эдик по взглядам Белозерова разгадал его мысли, потому что многозначительно улыбнулся и сказал:

— Вы неправильно оцениваете расстановку сил, Алексей Алексеевич. — Он лукаво подмигнул и повел головой в сторону Рамишвили и Нади, которые стояли рядом.

— В розницу продаешь, разбойник?! — Рамишвили вытаращил небесно-голубые глаза, в жесте обвинителя выбросил вперед руку и произнес, обращаясь к Белозерову: — Надю видишь? Этот разбойник привел Надю в общежитие и сказал: «Виталий, Наде нужна консультация по математике». Я дал одну консультацию, и мне захотелось дать вторую. Разве можно с такой девушкой остановиться на одной? Я пошел к Наде домой и дал консультацию по месту жительства, как профессор из бюро добрых услуг! Но это был подвох! Когда я окончательно сел на якорь около Нади, эта лиса Дерягин раскрыл свои карты! Он пригласил меня на рыбалку и познакомился на моих глазах с Леной! Вы понимаете? Надя — рай в шалаше, а Лена, дочь Шанина, — министерский портфель в сундуке, карьера! И я ничего не могу поделать, у меня Надя, без которой я уже жить не могу! Изверг! Душегуб! В костер его! На дыбу!

Проснулся Корчемаха, строго спросил:

— Что такое? Откуда люди?

Жена пошептала ему что-то на ухо, он мгновенно сел, на лице засверкала улыбка.

— Какие дамы почтили нас визитом! — заворковал он. — Где шампанское и бисквиты? — Он расшвырял песчаный холм в изголовье, вытащил из норы бутылку портвейна и две бутылки пива. — Слышало мое серденько, ой слышало, что праздник будет!

Корчемаха налил стаканы, протянул Лене и Наде. Девушки заупрямились. Корчемаха запричитал тонким голосом:

— Вот он пришел, мой смертный час! Одна цыганка сказала: «Если нальешь двум хорошеньким девушкам по рюмке, а они не станут пить, значит, собирайся, Яков Карпович, на небеси, надевай саван, конец скоро!» А у меня и савана сейчас с собой нет! Может, выпьете, девоньки? Не могу я явиться туда без савана, это ж нарушение небесной формы одежды!..

Нельзя было допустить, чтобы веселый пузатый Корчемаха вознесся прямо с пляжа на небо. Девушки согласились выпить.

— Учись-ка! — шепнула Нина Белозерову, кивая на Корчемаху. — Вон как стелется перед дочкой вашего Шанина, то-то и ходит в директорах!.. — И без всякого перехода добавила: — А мне Надя больше нравится.

Белозеров пожал плечами: нравится, значит, нравится.

Корчемаха угостил еще свою жену и Нину, потом передал бутылку Эдику: руководи. Сам он пил пиво.

— Алексей Алексеевич! — Эдик протянул стакан Белозерову. — Наша очередь.

— За что пьем, Эдик?

— За пуск ТЭЦ-два, может?

— Ну, до пуска еще далеко. Не будем за ТЭЦ, Эдик. Лучше за вас, молодежь!

Белозеров выпил, Эдик выпил вслед за ним. Тут же Эдик налил портвейн Рамишвили. Рамишвили взял стакан, но пить медлил.

— А почему далеко до пуска ТЭЦ-два? — спросил он, глядя на Белозерова.

— Говорят, что пустить ее за три месяца — это... это... — Белозеров переводил взгляд с Нины на Корчемаху, словно ожидая от них подсказки, — немыслимое дело.

— Немыслимое дело? — Рамишвили поставил стакан на песок. — Что же это вы так? Вчера дали слово, а сегодня, похоже, отказываетесь от него?

— Что вы имеете в виду? — Белозеров был невозмутим.

— Да вот это самое! С некоторых пор в Сухом Бору только и разговоров, что о вас: «Белозеров! Белозеров!» На Промстрое чуть не до драки спорят, кто вы: новатор или авантюрист? Шумбуров цедит: «Сор-ве-ется, видали таких!» Молодые инженеры, наоборот, верят в вас. А вы? Давно хотелось познакомиться поближе, но вот познакомился и хоть убегай — сплошное разочарование!

— Не надо так круто, — посоветовал Белозеров. — Я, может быть, пущу ТЭЦ.

— Что значит «может быть»?

— Н-ну... посоветуюсь с женой. — Белозеров усмехнулся. — И с друзьями.

— Посоветуется с женой, сделает наоборот, и ТЭЦ-два даст энергию, — проворковал Корчемаха и отхлебнул из своего стакана пива.