Сухой Бор

Глава двадцатая

Утром Рашову позвонил Рудалев. Первый секретарь обкома редко звонил на места, его просьбы и указания обычно передавали работники аппарата. То, что Рудалев звонил сам, означало особую важность разговора.

— Здравствуйте, Валерий Изосимович. Я познакомился с отчетами о работе строительных трестов в июне. Бумстрой с планом не справился. Вместо повышения темпов наблюдается снижение. Как же мы сможем пустить комбинат к концу года?

— Мы знаем о срыве с планом, Степан Петрович, и очень этим обеспокоены, — сказал Рашов. — В ближайшие дни я намерен поехать в Сухой Бор и разобраться, в чем там дело.

— Да, да, очень хорошо, — одобрил Рудалев. — И сами побывайте на стройке, и актив пошлите. Когда разберетесь, прошу приехать в Североград, подумаем, что предпринять.

Рашов немедленно направил в Сухой Бор работников горкома. Чернакову было предложено срочно подготовить заседание парткома с сообщениями начальников участков о ходе строительно-монтажных работ на основных объектах, доклад он поручил сделать Замковому. Рашову хотелось, чтобы руководители подрядных и субподрядных организаций поспорили с заказчиком: в споре, как известно, рождается истина. Если с докладом выступит Шанин, спора не будет. Шанин обойдет острые углы, сроки ввода цехов назовет самые радужные, но оговорит десятками «если» — если дадут цемент, если не подведут монтажники, если, если, если...

Через день Рашов тоже выехал в Сухой Бор. Взяв с собою Чернакова, направился на промплощадку. Осмотр объектов начал с биржи сырья. Обошел кабель-краны, спросил у монтажников, много ли еще с ними работы. Услышав, что работы осталось начать да кончить, собраны только остовы, хмыкнул, сказал Чернакову:

— А со стороны ведь можно подумать, что они готовы древесину таскать!

На блоке древесно-подготовительных цехов Рашов задержался. В отделении подготовки щепы оглушающе грохотали компрессоры, рабочие отбойными молотками взламывали готовые фундаменты рубильных машин. Рашов хотел разобраться, по чьей вине допущен этот брак. Свичевский, вытирая платком вспотевшую лысину, заявил, что ошибку совершили проектировщики. Куратор блока, молодой инженер, не возражал, но говорил, что если бы строители внимательно изучили проектную документацию, то могли бы обнаружить неувязку в чертежах.

— Сколько теряете времени на переделке, считали? — с досадой спросил Рашов.

— Месяца два, — ответил Свичевский.

— Чтобы внимательно прочитать чертежи, достаточно двух часов, вы не дали себе труда на это и потеряли два месяца. Головотяпство и безответственность! — резко отчитал его Рашов. — Как будете наверстывать?

— Примем все меры, Валерий Изосимович, — заявил Свичевский, не задумываясь ни на секунду.

— Великие специалисты обещать и заявлять! — недовольно сказал Рашов Чернакову, садясь в машину. — Разберитесь с этой историей и накажите виновных! Потеря времени — это одно, а сколько станет государству переделка? Десятки тысяч рублей! Самым строгим образом наказать! — повторил он.

— Хорошо, Валерий Изосимович, — отозвался Чернаков. — У строителя всегда так: одно не клеится, другое не вяжется, чего-то не хватает. А требуем ведь без скидок. Отсюда и реакция: «Примем меры, сделаем все возможное!» Психология — от бытия, — объяснил он легкость, с которой Свичевский заверял секретаря горкома.

— Вывод какой? — спросил Рашов.

— Ну, какой... Конечно, снижать требований мы не можем...

— На одних требованиях далеко не уедешь, — проговорил Рашов. — Надо добиться, чтобы все клеилось и все вязалось. Это забота не только Шанина, но и парткома. Влезайте в производство поглубже. Вот вывод, который вы должны для себя сделать, Илья Петрович.

На ТЭЦ-два Рашов попросил разыскать Белозерова или прораба. Белозеров, сказали ему, уехал в монтажные мастерские, явился Голохвастов. Угрюмо поглядывая на секретаря горкома, Голохвастов доложил, что в основном сроки производства работ выдерживаются.

От прошлого посещения ТЭЦ-два у Рашова осталось в памяти ощущение холодной пустоты. Он помнил, что через дыру в крыше огромного помещения просвечивало небо.

То, что Рашов увидел в цехе сейчас, его обрадовало. Помещение было ярко освещено. Перед Рашовым стояли две высоченные, до самого потолка, квадратные башни, опоясанные трубами и площадками, в глубине помещения выкладывалась третья, а рядом зачиналась четвертая.

— Вот здесь дело подвинулось! — удовлетворенно воскликнул Рашов. — Прямо-таки здорово подвинулось!

Из котельного они перешли в машинный цех. Там перемены тоже были большие. Монтажники подводили к подшипникам статор одного из турбогенераторов. Статор другого генератора, черный, массивный, уже собранный, был на месте, наполовину уйдя в металлический остов машины, и рабочие закрывали его сверху тяжелыми, выпуклыми чугунными секциями.

— По сетевому графику работают, — сообщил Чернаков и показал на большой щит, стоявший у стены.

Рашов подошел к щиту, пробежал глазами по рядам кружков, по строкам текста. Снизу до половины щита в кружки были воткнуты голубые флажки. Это означало, понял Рашов, что работы, указанные в кружках, выполнены. Лишь в ряду, под которым было написано «Распределительное устройство» и «Щит управления», флажки в кружках были черного цвета.

— Надо понимать, отставание? — спросил Рашов у Голохвастова, показывая на черные флажки. — Чем объясняется?

— Мало людей дает Бекасов, работы ведет в одну смену, — пояснил Голохвастов.

— Покажите, что там делается, — попросил Рашов.

Его провели в светлое, чистое помещение щита управления. У стен стояли металлические каркасы, на желтом кафельном полу сидели, согнувшись над небольшими коробками, четверо рабочих-электромонтажников. В коробках лежали жгуты тоненьких разноцветных проводов. Рабочие сидели по краям большой синей светокопии и, поглядывая в нее, неторопливо их разбирали.

Поздоровавшись с рабочими, Рашов извинился за неосведомленность — не специалист в электротехнике, — попросил рассказать, что они делают. Один из рабочих, высокий, седой, объяснил: на светокопии — схема щита управления, они собирают эту схему; когда коробки будут подготовлены, их вмонтируют в каркасы, провода подведут к контрольно-измерительным приборам. По проводам к приборам будут поступать импульсы от механизмов, генераторов. Дежурный по щиту сможет видеть, какова сила тока, напряжение...

— Дело серьезное, — оценил Рашов. — И сколько же нужно времени, чтобы смонтировать весь щит?

— Много, товарищ Рашов, — ответил монтажник. — Четверым нам год потребуется, не меньше. Честное слово, стыдно ходить через машинное отделение, мы единственные с черными флажками на графике! Не хватает людей, рабочих рук мало.

— Как же так? — Рашов обернулся к Голохвастову. — Или вы собираетесь пускать ТЭЦ-два без щита управления?

Голохвастов молчал. Рашов перевел взгляд на Чернакова.

— Вам об этом известно, Илья Петрович?

— Мы полагались на Бекасова, он даже через газету обещал уложиться в срок, — виновато сказал Чернаков.

После осмотра ТЭЦ Рашов поручил Чернакову затребовать объяснение от Белозерова, пригласить Бекасова в партком, разобраться и немедленно принять меры.

В «Волге» он вспомнил о словах электромонтажника.

— Заметили, сказал: стыдно? Белозеров это умно придумал — вывесить график для обозрения!

— Умный парень, — согласился Чернаков.

— Для каждого бы объекта такой щит с флажками, не додумались! — В басовитом голосе Рашова была досада. — Ох, тяжелы мы на подъем, Илья Петрович!

— У нас за наглядную агитацию Волынкин отвечает, — попытался оправдаться Чернаков. — У него деньги, в его ведении художественные мастерские.

— Оно и видно, — насмешливо бросил Рашов. — Волынкин отвечает! Хоть один плакат мы с вами видели на промплощадке? Ни за что он у вас не отвечает!

Рашов винил не Волынкина, а Чернакова. Чернакову это не нравилось. Каждый должен заниматься своим делом, считал он, но возразить не решался, зная, что своим возражением вызовет еще большее неудовольствие Рашова.

В поселке Рашов отпустил Чернакова, напомнив о завтрашнем заседании парткома.

Вызвать полемику на парткоме Рашову не удалось. Замковой в докладе предпочел воздержаться от критики строителей, так как дирекция строящегося комбината постоянно задерживала рабочие чертежи, хотя и не по своей вине — ее подводил проектный институт. Начальники участков обвиняли монтажников. Монтажники доказывали, что они делают все, что требуется, а если чего и не делают, то по вине строителей.

Рашов был обозлен. Какие выводы может он сделать, если ни один начальник участка не осмеливается твердо сказать, когда сдаст свои объекты!

— Товарищ Осьмирко, — обратился Рашов к начальнику ТЭЦстроя, — из вашего сообщения, я понял, что монтажники медленно ведут установку оборудования на электростанции номер один. В то же время товарищ Бекасов утверждает, что электромонтажные работы задерживают строители. Мне бы хотелось понять, кто же из вас прав?

— На ТЭЦ-один работает полтора десятка электромонтажников, — сказал Осьмирко, переводя настороженный взгляд с Рашова на Бекасова. — А у меня фронт для ста человек.

— Так. Товарищ Бекасов. — Рашов приглашающе кивнул начальнику Электромонтажа.

— Мои люди ведут работы по всей стройке. Я разрываюсь на части. А сегодня мне велено организовать три смены на ТЭЦ-два. Что прикажете делать? Чтобы всех ублаготворить, нужно триста человек, а у меня их вдвое меньше, — сказал Бекасов. — И я не могу просить у своего треста людей, потому что, если я выполню монтаж на всех объектах за два месяца, мне потом нечего будет делать. Постоянного фронта работ для трехсот человек нет.

— Значит, надо быстрее готовить постоянный фронт работ! — Рашов обрадовался, что из положения, которое кажется начальникам этих двух участков безвыходным, выход есть. А поскольку распутывается узел на ТЭЦ-один, то и на других объектах можно что-то сделать, чтобы ускорить работы, надо лишь как следует ими заняться. — Дело за вами, товарищ Осьмирко.

— За мной дело не станет, я пожалуйста. Пусть мне дают на ТЭЦ-один по сорок кубов бетона в сутки.

— Надо дать ему сорок кубометров, — сказал Рашов, обращаясь к Шанину.

Шанин почтительно кивнул.

— Я посмотрю, Валерий Изосимович, что можно сделать.

— Не получится ли так, как с фундаментами рубительных машин? — сыронизировал Бекасов. — Бетона Свичевскому дали по потребности, а фундаменты все равно отстают на два месяца.

Это была история, в которой Рашов вчера разбирался. О Биржестрое он ничего не сказал, но Свичевский все равно подал голос:

— Ошибка проектировщика! Фундамент сделали, а потом пришлось рубить.

На болезненном лице Чернакова появилась насмешливая улыбка.

Шанин ничем не выразил своего отношения к реплике Свичевского. Он понимал, чего хочет Рашов. Но секретарь горкома не сможет сказать Рудалеву ничего более определенного, чем сказал он, Шанин, Рашову, узнав, с какой целью тот проверяет ход строительства и собирает актив треста: «Мы делаем все от нас зависящее, Валерий Изосимович, но точный срок ввода назвать невозможно. Я прилагаю титанические усилия, чтобы ускорить строительство, Однако недопонимание наших задач Минмонтажом, скверная работа проектировщиков и поставщиков сводят мои усилия на нет», — говорил он. И более точного ответа дать никто не сможет — его невозможно дать.

— Поднимите ответственность проектировщиков! — резко сказал Рашов Замковому. — Ошибки в проектах не должны убивать стремление сдать объекты быстрее. А парткому надо записать в своем решении: в месячный срок создать на ТЭЦ-один стабильный фронт для монтажников. Если не выполнят, наказать виновных!

Шанин мысленно усмехнулся. Записать в решение требование Рашова можно, и это будет сделано, Замковой поднимет ответственность проектировщиков — напишет приказ об усилении контроля за качеством чертежей. Он, Шанин, добьется усиления монтажных организаций. И все это — постановление, приказ, настойчивость управляющего — будут направлены на то, чтобы ускорить строительство, на то, чего он, Шанин, добивается ежечасно и ежеминутно, ради чего он работает по шестнадцать часов в сутки. Но строительство как шло, так и идет, и будет идти своим стодневным шагом; не постановления и приказы определяют его темпы.

Искоса Шанин наблюдал за Рашовым. Рашов больше не вмешивался в ход заседания, молчал, по лицу видно — был недоволен. Шанин читал мысли секретаря горкома. Обсуждение идет к концу; все, кто мог внести ясность, мог помочь определить сроки строительства, — все эти люди выступили, но ясности по-прежнему нет. Рашов будет мучиться в поисках, как доложить Рудалеву, но едва ли он что-нибудь придумает...

Шанин верно угадывал настроение Рашова. Секретарь горкома был расстроен: три дня убить на то, чтобы разобраться, и не получить ни малейшей ясности! Может быть, он, Рашов, избрал неправильный путь к истине? Он вновь и вновь анализировал каждый свой шаг, каждое решение. На участок были направлены знающие люди. Написанные ими справки дают представление о том, что сделано и что еще надо сделать на каждом объекте. Рашов пробежал глазами лежавшую перед ним справку с ТЭЦстроя: «При хорошей работе монтажников и комплексном поступлении оборудования можно подготовить электростанцию номер один к пуску за шесть-семь месяцев, однако...» Если бы не эти проклятые «однако», без которых не обходится ни одна справка! После каждого «однако» две-три страницы неурядиц: оборудования нет, монтажников мало, простои, задержки, прогулы... При хорошей работе — шесть-семь месяцев. А при плохой? Раза в полтора-два больше? Это середина следующего года вместо декабря! Степан Петрович Рудалев исходит из обязательства треста, значит, обязательство — не более, как пустая бумажка? Тот инженер, который заявил, что обязательства нереальны, строитель ТЭЦ-два, Белозеров, — вон у окна сгорбился, выходит, он прав? Значит, начальник второстепенного участка сумел увидеть то, чего не увидели управляющий трестом, секретарь парткома, председатель постройкома? Любопытно, что это было — проявление способности правильно оценивать обстановку или же лихой выкрик?

Рашов незаметно рассматривал Белозерова. Лицо довольно-таки топорной работы, но открытое и приятное. Лет тридцать пять, не больше. Надо посмотреть учетную карточку, откуда он, что собой представляет. Выступать он, похоже, не собирается — смотрит в окно, будто его не касается то, о чем говорят. Интересно, а какой срок пуска комбината он считает вероятным?

— Хотелось бы послушать товарища Белозерова, — предложил Рашов.

Белозеров нехотя поднялся, пригладил волосы, они снова тут же распушились, спросил:

— Почему именно меня?

— Помнится, вы утверждали на партийном собрании, что записанные в обязательствах сроки ввода комбината нереальны, — сказал Рашов. — А как считаете сейчас?

— Я не пророк, товарищ Рашов, — ответил Белозеров. — Вы спрашиваете о комбинате, а я не смог бы ответить даже, когда будут сданы в эксплуатацию объекты Спецстроя.

— Почему?!

— Я могу разработать точнейшие графики производства работ, а выполнить их не смогу, потому что планированием и снабжением занимается трест, — сказал Белозеров. — Я предполагаю получать сто тонн бетона, а мне дают пятьдесят. Я прошу двести тысяч штук кирпича, а мне дают сто тысяч. Я живу одним днем, как я могу заглянуть на полгода, даже на месяц вперед? Все держит в своих руках трест. Я не могу без треста переместить мастера, поставить уборщицу, повысить рабочему разряд, уволить прогульщика, все решает трест, и только трест. А чтобы решить в тресте самый пустяковый вопрос, нужны дни и недели, — у нас около сорока участков! Наверное, я скажу обидную вещь для товарища Шанина: трест, управляющий не верят нам, начальникам участков, не верят в нашу способность правильно решать вопросы. Трест думает за всех, решает все и вся, так было, когда в трест входило десять участков с двумя тысячами рабочих, так остается сейчас, когда трест стал в пять раз больше. Да, я утверждаю: стройка с каждым месяцем становится все менее управляемой. Организация строительства лишена научной основы — в этом, по-моему, корень всех бед.

В зале стояла тишина; астматическое дыхание Замкового было единственно уловимым шумом; негромкий глуховатый голос Белозерова, казалось, взрывался в зале. Шанин всматривался в лица, пытаясь понять, что означает эта внимательная тишина, одобрение или неприятие того, что говорил Белозеров; у Шумбурова на губах застыла ироническая усмешка, Осьмирко согласно кивал головой, Корчемаха склонил голову к плечу и смотрел на Белозерова снизу вверх с осуждением.

Шанин сказал мягко, заинтересованно:

— Что же вы предлагаете?

Белозеров помолчал.

— Может быть, участки укрупнить? Создать десяток строительно-монтажных управлений с широкими правами?

— В условиях трест-площадки... — Шанин думал вслух. Он не хотел говорить «нет», но не мог сказать «да». — При одном заказчике... Едва ли это целесообразно, надо подумать.

Рашов постукивал пальцами по зеленому сукну стола.

— Больше нет желающих выступать? — спросил Чернаков.

Никто не откликнулся, он предоставил слово Шанину. Шанин сказал лишь несколько фраз: строители свое дело в основном сделали, сейчас судьбу пуска комбината решают монтажники. Если руководители монтажных организаций проникнутся ответственностью, добьются в ближайшее время удвоения-утроения мощности участков, комбинат может быть пущен.

— Вы будете выступать, Валерий Изосимович? — Чернаков повернулся к Рашову.

— Прошу прощения, — сказал Рашов, — мне бы хотелось знать мнение председателя постройкома о реальности пуска ЦБК.

Никто не понял, почему он заинтересовался мнением именно Волынкина. В зале сидели Чернаков, Трескин — и вдруг Волынкин!

— Если монтажники, понимаешь ли это, возьмутся, горы свернем, Валерий Изосимович! — отчеканил Волынкин.

— Я выступать не буду, — сказал Рашов Чернакову.