Сухой Бор

Глава тридцать шестая

На вокзале в Рочегодске Шанина ждала легковая автомашина. Выбравшись за город, она понеслась по бетонке. Через полчаса в утренней дымке смутно обрисовались трубы электростанций, этажерка кислотных башен. Шанин наклонился лицом к ветровому стеклу, жадно смотрел вперед. Вот где его настоящий дом! Эта стройка, которая для него и счастье и забота! Ему не в радость был курорт, полной жизнью он живет лишь в этом кипящем котле, в Сухом Бору.

От поселка к проходной строительной площадки непрерывной лентой двигался людской поток. Шанин взглянул на часы, через две минуты начиналась первая смена. Он сделал резкий жест рукой.

— Остановите!

Машина взвизгнула тормозами. Шанин вышел, встал в трех метрах от тротуара. Люди проходили перед ним, будто на смотру, и если кто натыкался глазами на его взгляд, тот делал рывок, прибавляя шагу. Низко забасил гудок на ТЭЦ-два, рабочий день начался. Но для тех рабочих, которые продолжали идти перед Шаниным, он еще не наступил. Им понадобится еще пять — десять минут, чтобы дойти до объектов, потом пять — десять минут они будут разбирать инструмент, добираться до своих рабочих мест. Потом пять — десять минут раскачка, перекур, обмен новостями, — полчаса рабочего времени псу под хвост! Промелькнули лица двух мастеров с Биржестроя. Чего же ждать от рабочих, если не торопятся мастера? Начальник Теплоизоляции шествует с невинным видом. А чего ждать от мастеров, если начальники участков приходят на работу с опозданием?!

Шанин жестом подозвал начальника Теплоизоляции, поставил рядом. Взглядом показав на тротуар, бросил с гневом и болью:

— Развал! Доруководились! План проваливаем? Еще бы не проваливать!

Флегматичный начальник Теплоизоляции пожал плечами.

— Я вчера был во второй смене, домой пришел в двенадцать ночи. Кстати, мой участок план выполняет, вашу претензию принять не могу.

«Найдите мне на стройке хоть одного, который примет», — подумал Шанин и круто зашагал к машине.

— В трест!

Проходя мимо двери Друкера, Шанин пригласил его к себе. Открыл все окна настежь, включил вентилятор. Сев за стол, вызвал секретаршу, начал диктовать: на десять часов вызвать главного инженера и его заместителей, на двенадцать — зама по кадрам, на тринадцать — Чернакова и Волынкина, на четырнадцать — начальника управления комплектации с заместителями, на пятнадцать — руководителей подсобных предприятий, на семнадцать — начальников отделов треста...

Друкер сидел за столом чуть хмурый в ожидании неизбежных упреков, но довольный тем, что с него снимается тяжкий груз управления стройкой.

— Покажите директивные материалы министерства, главка, все другие, какие есть, — продолжал Шанин, обращаясь к секретарше. — Приказы по тресту за время моего отпуска, оперативную сводку. Принимать никого не буду.

Отдав распоряжения, Шанин повернулся к Друкеру, спросил любезно, с добрым расположением:

— Ну, как вы тут живете?

Привыкший к стилю Шанина, Друкер докладывал без единого лишнего слова. Шанин не перебивал, не торопил. Послушав минут пять, раскрыл папку, но просматривать почту не стал. То, что говорил Друкер о причинах невыполнения плана (Друкер сказал: «недовыполнения»), больше подошло бы для какой-нибудь малокомпетентной комиссии. «Сказались осенние дожди! Техническая документация поступает с запозданием!» Экое откровение. Но Шанин ничем не выразил своего неудовольствия, слушал молча, лицо оставалось бесстрастным. Он не сдержался, лишь когда услышал, что на состоявшемся недавно областном совещании строителей Тунгусов критиковал сухоборцев.

— А вы? — спросил Шанин. — Что вы?

— Н-ну, что мы? — Друкер пожал полными плечами. — Критику надо признавать.

«Признавать! Он даже не защищался, что за дурацкая скромность!»

— Надо нападать, всегда надо нападать! — с досадой бросил Шанин.

Он и не рассчитывал, что помощники сумеют вести дело без него. Срывы могут быть, срывы бывают и у него, Шанина, но выполнить план декады на восемьдесят пять процентов, это надо суметь! Друкер незаменим, когда надо решать финансовые вопросы, но организация строительства не его амплуа. Не хватало материалов? Добирай на грунте, фундаментов и траншей в Сухом Бору на пять планов! Шанин поинтересовался, как идет дело с поставкой щитовых домов. Друкер ответил, что дома завезены, но сборка ведется медленно, принимать людей пока нельзя. И тут все рвется!

Главный инженер и его заместители доложили о крупных браках в сушильном цехе и на окорочном узле древесной биржи. Шумбуров отступил от проектных допусков, пришлось рубить фундаменты сушильных машин, это удовольствие обойдется тресту в несколько десятков тысяч рублей убытка. Трескин вмешался поздно, болел. А на окорочном узле биржи в гидролотки положили бетон низких марок, мастер напутал в заказе. Свичевский не проверил, подмахнул. Трескин пытался запретить бетонирование, Свичевский заявил, что спросят не с Трескина, а с него.

— Я разберусь, — пообещал Шанин.

Заместитель по кадрам Гронский, докладывавший после Трескина, был в панике: санитарная инспекция пригрозила закрыть три общежития, так как они сверх всяких норм перенаселены; на верхних этажах жилых домов нет воды; столовые работают с большой перегрузкой. Удивляться нечему: за последние две недели в трест прибыло около тысячи монтажников; если положение в ближайшие дни не будет выправлено, можно ждать чего угодно, вплоть до тифа. Инспекция предупредила его, Гронского, о личной ответственности, но что он может сделать?

Гронский просил управляющего принять срочные меры ускоренной сборки щитовых домов, ведь люди продолжают приезжать.

— Нельзя ли поручить это дело Белозерову? — спросил он. — Пусть Белозеров разработает график и соберет за неделю.

— Я подумаю, — сказал Шанин.

Обед Шанину принесли в кабинет. К концу обеда пришли Чернаков и Волынкин. Шанин извинился, при них допил кофе. Пожаловался, что с утра его потчуют одними неприятностями, и конца этому не видно. Чернаков расценил слова управляющего как упрек за плохое хозяйствование в его, Шанина, отсутствие.

— Да, хорошего мало, — согласился Чернаков, но тут же поправился: — Хотя не все плохо. На областном совещании нас похвалили за сетевое планирование. Сам Рудалев отметил белозеровские графики как новое слово в строительстве, похвалил его статью в «Североградской правде»... Вы, Лев Георгиевич, приняли тогда правильное решение передать Белозерову ТЭЦ-два, а я вот, честно признаться, не сумел разобраться в этой штуке!

Шанин кивнул, спросил, как поживает Дмитрий Фадеевич.

— Выглядите неважно, не больны?

Волынкин за весь разговор не произнес еще ни слова, на обострившемся лице застыло какое-то жалкое выражение. Услышав вопрос Шанина, он просветлел, ответил:

— Все в порядке! А выгляжу неважно, понимаешь ли это, от забот. Комбинат надо пускать, ответственность-то какая!

— Ничего, пустим, — успокоил Шанин, подумав, что мучают Дмитрия Фадеевича заботы не о комбинате.

«Скорее всего, нелады в семье», — почему-то предположил он.

— Что нового в горкоме? Как Валерий Изосимович? — спросил Шанин, обращаясь к Чернакову.

Чернаков ответил, что готовится пленум, тема — повышение творческой активности рабочих и инженерно-технических работников. Рашов попросил обеспечить выступление Белозерова на пленуме. Но Белозеров отказывается: дескать, все, что было за душой, уже выложил — на областном совещании и в газете, — не хочет мозолить глаза людям.

Шанину понравилось, как ведет себя Белозеров, но он не показал этого, спросил, давно ли был Валерий Изосимович в Сухом Бору?

— Не заезжал давненько, — ответил Чернаков. — Видимо, ждал вашего возвращения. Сейчас, надо полагать, пожалует.

— Отчеты и выборы в профсоюзах начинаются, — сказал Волынкин, беспокойно глядя на Шанина.

— Валерий Изосимович — человек умный, сумеет сделать правильные выводы из критики на бюро обкома, — сказал Шанин.

Проводив Чернакова и Волынкина до двери, Шанин пригласил в кабинет новую группу работников, уже ждавших своей очереди в приемной. Совещания продолжались допоздна. В конце дня Шанин попросил секретаршу найти статью Белозерова, напечатанную в «Североградской правде»; когда она принесла газету, Шанин положил ее под папку приказов и продолжал выслушивать доклады.

Он не выражал своего отношения к тому, о чем ему говорили. Если к нему обращались с просьбой, жалобой или советом, обещал посмотреть, подумать, разобраться. Он ничего не хотел решать сразу, у него была другая цель: узнать, чем жила стройка во время его отпуска, чтобы снова взять в руки нити управления ее огромным механизмом, выработать систему мер, осуществив которые, он смог бы завершить строительство комбината к февралю. Закончив последнее совещание, Шанин вышел из-за стола и прошелся по кабинету, разминая затекшие от многочасового сидения ноги. Шанин планировал завтрашний день. С утра он займется щитовыми домами: «Дожили! Санитарная инспекция начала руководить трестом!» Потом проедет по объектам промплощадки. Вечером соберет начальников и директоров и выскажет свое мнение об их работе; сегодня он их слушал, завтра они его послушают. Шанин был намерен выработать к вечеру программу действий для себя и для руководителей участков и служб. Кровопускание, которое он собирался учинить, это лишь половина дела. Надо ясно и четко сказать, что люди должны делать, чтобы пустить комбинат.

Шанин снова сел за стол — ознакомиться с директивными материалами. Он читал их «по диагонали». Ничего нового Шанин не обнаружил. Директивы требовали от него, от его коллег в Североградской области, от управляющих всеми строительными трестами страны ускорить, усилить, улучшить, повысить. Отложив папку, Шанин взялся за статью Белозерова, отметил, что ее размер непривычно велик: четыре колонки сверху донизу. Он хотел и ее просмотреть с пятого на десятое, однако увлекся и прочитал от строчки до строчки.

«Вы стоите перед высокой стеной. Вам нужно перебраться через нее на другую сторону. Может быть, никому этого не удавалось сделать, а вы должны, должны во что бы то ни стало. Не трудно представить себе состояние людей, перед которыми подобная задача встает. Именно такое состояние было у нас, когда нам поручили пустить за три месяца ТЭЦ-два Рочегодского ЦБК...» Статью с эдаким интригующим началом после первого абзаца не отложишь, и даже не содержанием захватила она его: все, что он читал, было ему, в общем-то, известно. Шанина поразило, с какой страстной убежденностью Белозеров доказывал: то, что он сделал на ТЭЦ-два, может быть сделано каждым грамотным и заинтересованным коллективом на любом объекте, если создать условия. Это был не тот человек, которого знал Шанин — настойчивый до глупого упрямства, склонный к авантюризму, — за газетными строками угадывался мыслитель и борец.

И, как это в последнее время бывало не однажды, Шанину вспомнился Синев. Он ознакомил Шанина со своей объяснительной запиской по поводу гибели людей. Они сидели вдвоем в синевском кабинетике; Синев вопросительно смотрел на Шанина: «Как вы оцените мое творение?» На лице Синева была непривычная смущенная улыбка. Он писал, что ему удалось построить мост в такой короткий срок, какого еще не знала мостостроительная практика. Излагал принципы своей технологии: всесторонний научный расчет; не угасающее ни на час техническое творчество; самоотверженный труд. Лишь в самом конце записки, в нескольких строках Синев признавал, что за заботами о сокращении сроков строительства моста упустил из виду технику безопасности и что он — лично он, Синев, и никто другой — несет ответственность за гибель людей. Он просил не выплеснуть вместе с водой и ребенка: его, Синева, судьба — ничто в сравнении с теми принципами, которые он разработал. Как бы с ним ни поступили, созданная им организация строительства не должна быть перечеркнута. «Попробуйте, Константин Федорович», — одобрил Шанин. Он решил, что Синев, выпячивая свои заслуги в разработке новой технологии, пытался смягчить кару, которая его ждала. Так Шанин решил тогда. Сейчас он подумал, что, видимо, ошибался, как ошибся в Белозерове, полагая, что тот откажется достраивать электростанцию. Белозеров пренебрег опасностью всеобщего осмеяния в случае провала, пошел на риск потери репутации, чтобы получить возможность доказать свою правоту. Дело для него выше личного интереса. Выше оно было и для Синева. Да, вне всякого сомнения, Синев в своей записке искренне беспокоился за свои принципы, махнув рукой на собственную судьбу. Синев и Белозеров похожи друг на друга, вот почему стоит Шанину подумать об одном, как немедленно вспоминается и другой.

Шанин взглянул на часы: половина одиннадцатого. Он оделся и вышел на улицу. Валил сырой снег, на дороге под светом фонарей тускло блестели лужи. Шанин направился к поселку. Он шагал, расстегнув пальто, заложив руки за спину, и продолжал свой мысленный монолог. Но теперь он думал не о Синеве и Белозерове, а о себе, о том, что для него, Шанина, дело тоже превыше всего. Однако что-то в нем запротестовало против того, чтобы он ставил знак равенства между собой, Синевым и Белозеровым. «Если бы тогда на моем месте был Белозеров, — подумал Шанин, — взял бы он обязательства? Нет, — решил Шанин, — Белозеров не взял бы. Почему? — задал он себе новый вопрос. — Белозеров человек другого склада ума, — ответил Шанин и тут же потребовал от себя уточнения: — Что значит другого? Какого?» На этот вопрос ответа у него не было; но именно на этот вопрос, казалось ему, он должен был ответить во что бы то ни стало.

Навстречу Шанину промчалось несколько самосвалов. Они напомнили вечер накануне его отъезда в Болгарию. Вместе с Рудалевым они прогуливались по набережной Москвы-реки у стены Кремля, и там тоже изредка проносились с шелестом автомашины. Шанин попытался еще раз убедить Рудалева в несвоевременности отпуска, а Степан Петрович стоял на своем.

«Отдых необходим вам, Лев Георгиевич, не только для того, чтобы набраться сил, — говорил Рудалев. — Я хочу, чтобы вы подумали над тем, что происходит в Сухом Бору. Я верю, вы сумеете объективно оценить, почему появилось нереальное обязательство. Не скрою, меня беспокоит ваша личная позиция. Признать ошибку еще не значит сделать невозможным ее повторение.

Кстати, вы признали ее только на бюро обкома, а на собрании не сделали этого. Вы должны найти корни ошибки. Это, подчеркиваю, должны сделать вы сами, по обязанности коммуниста и руководителя, которому мы доверяем. Меня многое настораживает в этой истории. Не допускаю мысли, чтобы нереальность обязательств увидел лишь один человек, Белозеров. Но ведь сказал только он. Почему? Безответственность большинства командиров стройки? Невероятно. Слепая вера в ваше слово? Если это так, то кого вы воспитываете? Нельзя, чтобы за огромный коллектив думал и решал один человек, даже если этот человек Шанин. Прошу вас понять меня правильно, Лев Георгиевич...»

Шанину нечего было тогда возразить. В отпуске он много размышлял, но к какому-либо выводу и там не пришел. Сейчас он как бы продолжает тот разговор с Рудалевым, ищет ответ на вопрос: в чем корни ошибки?

Снова промчался самосвал. Шанин подумал, что машины идут с насосной станции. Трескин докладывал, что работы на станции ведутся в три смены по сетевому графику: надо как можно скорее подать воду на верхние этажи общежитий и жилых домов поселка.

Ведет работы Спецстрой. «Белозеров попросил полтора месяца — успеет», — сказал Трескин.

Белозеров достроил за три месяца ТЭЦ-два, Белозеров намерен за полтора месяца построить насосную станцию. Гронский просит поручить Белозерову строительство щитовых домов. О Белозерове думает он сам, Шанин, пытаясь понять, чем Белозеров похож на Синева и что отличает его, Шанина, от них обоих. Не слишком ли много для одного человека?

Утром Шанин изменил намеченный вчера план на день. Вызвав секретаршу, он отдал распоряжение пригласить к себе Белозерова и заказать переговоры с Рудалевым и Тунгусовым.

— Все! — нетерпеливо сказал он: Галя стояла с блокнотом, ожидая указаний о совещаниях, которые он всегда отдавал по утрам. — Меня ни для кого нет!

— Хорошо, Лев Георгиевич. — Секретарша качнула столбом черных волос, пошла к двери.

Шанин доложил Рудалеву о том, что прибыл в Сухой Бор, приступил к исполнению обязанностей. Рудалев напомнил: комбинат должен дать целлюлозу в установленный срок во что бы то ни стало, посоветовал больше опираться на Рашова. В конце разговора дал еще один совет:

— Как можно шире используйте опыт скоростного строительства, накопленный на ТЭЦ-два. Вы знаете, что Белозеров по нашей просьбе выступал с лекциями в институте? Мне рассказали, что слушали его не только студенты, но и преподаватели, ученые. Отзываются все очень хорошо. Это мнение специалистов, примите его во внимание, Лев Георгиевич.

Тунгусов, услышав голос Шанина, обрадовался, не дал сказать и слова:

— Приехал? Ну, давай, крутись! Сводки с Бумстроя идут ни к черту! Не тянут твои «шумбуровы», ясно? Гони их в шею, подведут они тебя под монастырь! — И Тунгусов тоже вспоминал о Белозерове: — Прислало мне издательство на рецензию его рукопись о сетевом планировании в строительстве. Вот на кого опираться тебе надо! Передай Белозерову, что рукопись его Тунгусов прочитал, рецензию написал «ура-ура!».

И Рудалеву и Тунгусову Шанин сказал, что он продумывает меры по ускорению хода работ и одной из мер считает именно широкое внедрение сетевого планирования. Решение это он принял ночью, в бессонницу, снова явившуюся к нему нежеланной гостьей...

Завершался период перестройки в сознании, в душе Шанина, той перестройки, которая началась разговором с секретарем обкома в Москве и продолжалась до последнего дня, до ознакомления со статьей Белозерова. Это не было формальной уступкой Шанина; если он с чем-то не соглашался, то стоял на своем до конца. Ночью он признал правоту Белозерова в скрытом от глаз споре, начавшемся между ними весной. Шанин не думал о себе, о том, что должен поступиться самолюбием; для него всегда было и сейчас оставалось главным дело. В интересах дела следует дать простор белозеровским методам? Шанин даст им простор. Он заставит шумбуровых работать по сетевым графикам. Но прежде чем объявить о своем решении, Шанин хотел еще раз оценить белозеровскую организацию работ. Кроме того, ему хотелось сделать окончательный вывод о том, что же такое Белозеров, и закрыть проблему Синев — Белозеров — Шанин, если таковая существовала.

Белозеров вошел минута в минуту в назначенное время. Шанин предполагал, что, узнав об интересе управляющего к сетевому планированию, Белозеров не сможет скрыть торжества.

Но Белозеров не выразил даже удовольствия. На крупном обветренном лице сохранялось выражение спокойной деловитости.

— Если вам это интересно, пожалуйста, Лев Георгиевич, — сказал он своим глуховатым голосом и посмотрел на часы; видимо, ему не хотелось терять время.

— Я слышал, вы стали знаменитостью, пока я отдыхал: читаете лекции, пишете книги... — Шанин пощекотал нервы Белозерову.

— Да уж, — усмехнулся Белозеров. — Обязывать стали: «Выступай, и никаких разговоров!» Только мне и забот!..

«Кажется, не успел заболеть», — решил Шанин.

Они поехали сначала на железнодорожную станцию, потом на строительство животноводческого городка. Шанин хотел видеть все; бывает, вокруг одного объекта поднимут шум-бум, а другие в загоне. «На показуху у нас мастера!» Но работа везде шла одинаково слаженно.

Насосную станцию строили на берегу Рочегды. Стены были уже готовы, рабочие настилали кровлю. Внутри тоже шли работы — отделка стен, монтаж насосов.

— Рабочих столько, сколько можно поставить, чтобы все же не мешали друг другу, — сказал Белозеров. — Три смены, непрерывная неделя.

Шанин кивнул, ему не нужно было разъяснений. Он заметил висящий на стене фанерный лист, разрисованный линиями и утыканный флажками, подошел поближе.

— Это график, — пояснил Белозеров. — Красный флажок — уложились в срок. Черный — отставание.

Черных флажков Шанин на листе не увидел, они лежали в коробке, приколоченной к фанере внизу.

— Хорошо, — похвалил Шанин. — Поехали.

— Больше ехать некуда. Лимонадный цех на днях сдали.

— Поехали, — повторил Шанин, садясь в машину, и приказал шоферу: — На строительство щитовых домов. — Повернувшись к Белозерову, сказал: — Вы пишете в «Североградской правде», что работу по сетевому графику можно организовать на любом объекте. Но каждый ли руководитель способен ее организовать? Вам это удается, а другим удастся ли?

— Я писал иначе, — возразил Белозеров. — Я писал, что по сетевому графику может работать каждый грамотный и заинтересованный коллектив. Но если вы прикажете перейти на сетевое планирование, например, Шумбурову, едва ли это выйдет.

— Почему?

— Шумбуров в это дело не верит, для него оно — детская игра. Он признает один метод: нажим! А сетевое планирование — это поиск.

— Можно заставить искать.

— Из-под палки такие дела не делаются. Разве что переубедить, но переубедить Шумбурова... Не знаю, возможно ли это.

— А Свичевский? Он смог бы?

— Нет, — не задумываясь ответил Белозеров.

«Похоже, он примерил свои сетевые графики к начальникам всех участков», — подумал Шанин.

— Как же так? Получается, что внедрять ваши методы некому! — Он смотрел на Белозерова с любопытством.

— Вы связываете сетевое планирование на Промстрое и Биржестрое обязательно с Шумбуровым и Свичевским, это... — Белозеров помедлил, договорил: — Прошу прощения, это формальная логика. Если нет надежды на Шумбурова, значит, надо поручить кому-то другому.

— Вы считаете, на Промстрое есть кому поручить? — Шанин был весь внимание. — Назовите.

— На каждом участке есть люди, которые смогли бы научно организовать работу: Рамишвили, Осьмирко, Лещенок, Голохвастов...

Голохвастов? Шанину показалось, что он ослышался. Белозеров называл все новые фамилии, но Шанин уже не слушал.

— Вы сказали: Голохвастов? — уточнил он. — Василий Васильевич?

— Да, — подтвердил Белозеров. — А что?

— Вы, кажется, были им недовольны?

— Был, — подтвердил Белозеров. — Но он очень изменился. Другим человеком стал... Мы приехали, Лев Георгиевич.

Шанин вышел из машины, Белозеров последовал за ним. Вдоль дороги тянулись бетонные фундаменты, около них штабелями лежали щиты сборных домов. Поодаль шла их сборка, там было людно, шевелили стрелами автокраны, устанавливая щиты на фундаменты.

— Если передать строительство вам, как вы к этому отнесетесь? — сказал Шанин. — Надо скорее подготовить дома к заселению.

— Может быть, поручить Голохвастову? — предложил Белозеров. — У него сейчас нет объекта. Помогает мне, хотя со Спецстроем я теперь могу и один управиться.

— Вы уверены, что он сумеет?

— Абсолютно.

— Пришлите его ко мне.

Шанин приказал шоферу отвезти Белозерова на Спецстрой, пешком направился к управлению треста. Итак, Василий — другой человек. Повторение пройденного? В лагере Голохвастов скис, но, когда пришло время, он расправил крылья. И здесь произошло нечто подобное?

Кажется, личность этот Белозеров незаурядная, надо отдать ему должное. Точно так же считает Тунгусов. Что это? Проблема расширяется: Синев — Белозеров — Тунгусов — Шанин?..

В управлении его уже ждал Голохвастов. Шанин спросил, правда ли, что Василий Васильевич стал поклонником планирования по-белозеровски?

— Хорошая штука, — подтвердил Голохвастов, глядя на Шанина с опаской: кто знает, куда он клонит. — Я — за «сетку» горой.

Его заявление сняло последние сомнения Шанина. Если даже незадачливый строитель Вася Голохвастов высказывается за эти графики, значит, раздумывать нечего. Но освобождать Шумбурова он не будет. Нет уж, он, Шанин, заставит Шумбурова полюбить сетевое планирование, а снимать не станет.

Однако случилось так, что отношение к Шумбурову ему пришлось круто изменить.

Вскоре после Голохвастова в кабинете Шанина без предупреждения появился Рашов. Это ломало план Шанина, настроившегося ехать на промплощадку, тем не менее он с привычной любезностью встретил секретаря горкома, спросил о здоровье, о новостях. Рашов ответил, что самая важная новость такая: он каждую ночь видит Льва Георгиевича во сне и хотел примчаться на стройку, как только прослышал о его приезде, но сдержался, дал оглядеться. Шанин столь же любезно спросил, не хочет ли Валерий Изосимович проехать по участкам? Рашов поблагодарил, сказал, что экскурсия в его программу не входит.

Шанин уловил насмешливую нотку в словах секретаря горкома, насторожился.

— Мне бы хотелось знать ваши намерения, Лев Георгиевич, — сказал Рашов уже без тени насмешки.

Шанин пожал плечами, он не считал нужным посвящать Рашова в свои намерения, да они еще хорошенько и не определились, эти намерения. Рудалев, правда, советовал опираться на Рашова: «Он может помочь», — но, если на чистоту, чем он может помочь? Придумает интересную повестку дня для партсобрания? Пожалуйста, он, Шанин, ничего против не имеет. Пусть Рашов идет в партком и наставляет Илью Петровича, а ему, Шанину, надо делать дело.

— Все разболталось, расползлось, пока был в отпуске, дисциплина ослабла... — Шанин приподнял над столом ладонь, сжал в кулак. — Буду наводить порядок, как Иван Калита на Руси.

Рашов постучал кончиками пальцев по зеленому сукну. Шанин видел, что секретарь горкома не удовлетворен ответом, но не добавил ни слова: ему не хотелось терять времени на переливание из пустого в порожнее. Рашов вздохнул, взглянул на Шанина, серые глаза блестели остро, непримиримо.

— Лев Георгиевич, нам надо понять друг друга, — сказал он. — Так трудно работать. Это не работа, а игра в кошки-мышки. Спрос за комбинат и с вас, и с меня один. Сорвем пуск — отвечать вместе, давайте и строить вместе.

— Как вы можете говорить такое, Валерий Изосимович! — воскликнул Шанин. — О своих планах я не распространяюсь подробно лишь потому, что влезать в наши мелочи секретарю горкома нет нужды, у вас много других забот.

— Значит, не хотите понять, — сказал Рашов с сожалением.

— Да нет же, если надо, пожалуйста! — почти сочувственно сказал Шанин. — Что вас интересует?

— Прежде всего, перестройка структуры треста, — ответил Рашов и напомнил: — Бюро обкома поддержало ваше предложение об организации строительно-монтажных управлений вместо участков.

— Я думаю, с этим торопиться не стоит, — сказал Шанин. — Мы отвлечемся от основной задачи — завершения строительства.

Рашов не согласился.

— По-моему, лучше провести реорганизацию немедленно. Вы сказали, что за время вашего отпуска стройка расползлась. Это ведь не случайно! Сухой Бор не может держаться лишь на требовательности управляющего трестом. Надо перестраиваться, Лев Георгиевич! Создание управлений не самоцель. Я полагаю, что это должны быть самостоятельные организации с широкими правами и высокой степенью ответственности за результаты работы. Сейчас, что бы ни случилось в Сухом Бору, спрашивают с вас. После перестройки спрос будет в первую очередь с начальников управлений. Я намерен поставить на бюро горкома вопрос об утверждении начальников СМУ. Нужно, не откладывая ни на один день, решить, кого мы выдвинем на эту работу.

— Это будет не так легко, Валерий Изосимович, — заметил Шанин. — Я не смогу назвать кандидатов на все управления — одного, двух, не больше.

— Если не найдем в тресте, подберем лучшие кадры из городских организаций.

Тон Рашова был настойчив. Шанин помолчал, он взвешивал, дадут ли строительно-монтажные управления тот результат, которого ждет Рашов. Шанин твердо знал: если он принимает решение, значит, это правильное решение. Будут ли столь же правильны решения начальников СМУ? В этом Шанин не был уверен.

— Мне надо подумать. Я отвечу вам немного позже, — проговорил он.

— Это постановление бюро обкома, — снова напомнил Рашов.

— Оно будет выполнено, — пообещал Шанин и повторил: — Разумно ли перестраиваться сейчас, я должен решить.

Его непреклонность отбила у Рашова охоту продолжать разговор. Сославшись на то, что он должен встретиться с Чернаковым, Рашов ушел, пожелав Шанину все-таки не откладывать назревшую перестройку.

Продолжил разговор с Шаниным о создании строительно-монтажных управлений секретарь парткома. Чернаков зашел вечером. Шанин только что вернулся с промплощадки, был в раздраженном состоянии. Он специально задержался на основных объектах, чтобы посмотреть, как работает вторая смена, но никаких вторых смен ни у Шумбурова, ни у Свичевского не было.

— Надо ломать эту организацию! — сказал Чернаков; голос его был непривычно жесток и категоричен, Шанин даже удивился: «Что с ним произошло?» — И Шумбурову, и Свичевскому пора дать отставку! Промстрой с Биржестроем объединить в одно управление, кинуть туда Белозерова, пусть внедряет там свои «сетки». Тогда я поверю, что комбинат в срок закрутим. Пока на Бирже сидит Свичевский — говорить не о чем!

«Синев — Белозеров — Тунгусов — Чернаков?.. — подумал Шанин. — И Рашов, несомненно... Это там, а здесь? Шанин — Шумбуров — Свичевский? Лука Кондратьевич посоветовал бы присовокупить еще Крохина», — усмехнулся он.

— Валерий Изосимович тоже настойчиво ставит вопрос о создании СМУ.

— Я знаю, он заходил в партком, — подтвердил Чернаков. — Правильно ставит! Внедрение белозеровских «сеток» и создание СМУ — это и есть целлюлоза в феврале!

Шанин с силой провел ладонями по лицу, разгоняя кровь.

— Вы правы, — сказал он.

Начальников участков, директоров предприятий, руководителей отделов и служб треста Шанин собрал утром следующего дня. Это было необычно: управляющий никогда не проводил широких совещаний в рабочее время сам и запрещал проводить их другим. Отступление от незыблемого правила словно подчеркивало важность совещания. Прежде всего, Шанин дал понять работникам, что он вернулся. Он метал громы и молнии. На опозданиях теряются сотни рабочих часов! Начальники участков позволяют себе приходить на работу с опозданием! Месячный план снова провален, справились только ТЭЦстрой и Спецстрой! Городская газета сообщает о вводе в строй лимонадного цеха — вот какое великое достижение! Крича, иронизируя, Шанин заставлял бледнеть, краснеть, злиться начальников участков, отделов служб — он выбивал из них инертность, мертвечину, застой в мозгах, в крови. Шанин приказал Гронскому проверить состояние табельного учета на участках; начальнику отдела труда и заработной платы — сделать хронометраж по основным профессиям; начальникам участков — принять меры дисциплинарного воздействия к рабочим и мастерам, которые опоздали в последние три дня на работу, копии приказов представить ему, Шанину.

— О вашем опоздании будет поставлен в известность трест Теплоизоляции, — кивнул Шанин опоздавшему на работу начальнику участка этого треста. — А теперь о главном. Начальникам строительных и монтажных участков поручается разработать сетевые графики завершения строительно-монтажных работ на каждом объекте. Предусмотреть трехсменную работу, непрерывную рабочую неделю. Графики по каждому участку будут рассматриваться здесь, — он показал взглядом на свой стол. — Через пять дней. И второе. В ближайшие дни будет осуществлена некоторая перестройка структуры треста.

После совещания Шанин затребовал личные дела начальников и главных инженеров участков. Приняв решение о перестройке, он начал с обычной энергией крушить то здание, которое создавал годами. Ему нужно было определить сейчас, кого из своих инженеров он должен рекомендовать бюро горкома для руководства строительно-монтажными управлениями. В стопе аккуратных картонных папок сверху лежало дело Осьмирко. Шанин открыл его, пробежал глазами по листу анкеты: «Из крестьян... Член КПСС... Московский строительный институт...» Закрыл, отодвинул в сторону. Бумаги, подшитые в папке, документально подтверждали, что начальник ТЭЦстроя закончил такой-то институт, прибыл в Сухой Бор в таком-то году, работал в таких-то должностях. Но для Шанина сейчас важно было не это. Важны были деловые качества Осьмирко, а их Шанин знал без анкет и характеристик. Он взял другое дело — Белозерова, но его смотреть не стал, потянулся за третьим.

На папке значилась фамилия Свичевского. Шанин отметил: папка вдвое толще, чем предыдущие, и усмехнулся. Ему вспомнилось, как перед переводом в Сухой Бор, он, Шанин, приехал в Москву представляться министру, и министр, сухощавый, седой, немногословный, при нем начал листать его личное дело, такое же объемистое, как это. Просмотрев, министр сказал: «Одни представления к орденам и грамотам — неужели без выговоров работали? В строительстве это редко кому удается!» У Свичевского были сплошь выговоры — за брак, за нарушения техники безопасности, за волокиту с внедрением рацпредложений... После осмотра объектов Биржестроя Шанин тоже пригрозил Свичевскому выговором, тот ответил: «Одним больше, одним меньше, какая разница?»

Перелистав дело Свичевского, Шанин положил его рядом с папками Осьмирко и Белозерова, взял новое — Шумбурова. Оно не было толстым: начальник Промстроя умел работать без взысканий. Но Лука Кондратьевич считает Шумбурова балластом. «Не много ли балласта держишь?» — спросил Тунгусов тогда, на рыбалке. Насчет Свичевского спорить не приходится, а что касается Шумбурова, это надо доказать. Мало ли что у него было на Урале — не ангел, живой человек! Сейчас-то он дело делает. Если Шанин сочтет необходимым, Шумбуров получит СМУ, это решает управляющий, не начальник Главка. Но что-то мешало Шанину положить папку Шумбурова поверх личного дела Белозерова. Вдруг Шанин понял: мешает Белозеров. Молодой человек не верит в то, что Шумбуров сумеет организовать работу так, как надо, такое же мнение у Чернакова. А если у управляющего не будет единой с секретарем парткома точки зрения, то бюро горкома может не утвердить Шумбурова начальником СМУ. Значит, ему, Шанину, предстоит вступить в борьбу за Шумбурова. «Ради чего?» — спросил себя Шанин. Он положил папку Шумбурова поверх личного дела Свичевского и почувствовал какое-то странное облегчение. «А ведь я должен был сделать это раньше», — подумал он.

Когда все дела были пересмотрены и разложены на две стопы, Шанин вызвал секретаршу.

— Всех этих товарищей, — он кивнул на ту стопу, где лежали папки Свичевского и Шумбурова, — вызовите ко мне. Принимать буду по одному.

Шанин набрал номер Рашова.

— Я уже решил, кого не стоит выдвигать к руководству строительно-монтажными управлениями, — сказал он. — Кого стоит, я хотел бы до бюро горкома обсудить с вами, Валерий Изосимович.

— Конечно, конечно, — обрадованно пробасил Рашов. — Более того, нам в горкоме следует до бюро побеседовать с этими товарищами.

Спустя четверть часа секретарша доложила:

— Свичевский.

Пока Свичевский шел от двери к столу, Шанин неожиданно вспомнил его появление в Сухом Бору. Это было три года назад. По старому знакомству Свичевский пришел к нему, Шанину, на квартиру и чуть ли не на коленях умолял назначить начальником участка: «Жена болеет, куча детей, и остался без работы. В другом тресте тоже возглавлял участок, но не поладил с руководством, а теперь хоть вешайся!»

Шанин посочувствовал и назначил Свичевского начальником Биржестроя.

Сколько раз он намеревался уволить Свичевского и каждый раз опускал руку. Так и шло: трагедию на Рочегде спустил Тунгусов, браки на Биржестрое спускал Шанин, — люди мы, человеки!..

Свичевскому Шанин объявил о том, что Биржестрой принято решение ликвидировать.

— Очень жаль, но назначить вас ни начальником, ни главным инженером СМУ мне не удастся, — сочувственно сказал Шанин. — Если устроит, я попытаюсь выкроить для вас должность старшего прораба. Увы, ничего другого нет.

Свичевский сидел на стуле у стены, развернув плечи, при последних словах Шанина у него внутри словно осела пружина, державшая его в распрямленном состоянии.

— Старшим прорабом? — спросил он. — За что?

— Если не хотите, мы можем дать вам хорошую характеристику, — предложил Шанин. — Строек много.

— Старые заслуги ничего не стоят? — спросил Свичевский, в его голосе звучала горечь. — Все забыто?

Шанин с силой растер лицо ладонями, ответил:

— Больше я ничего не могу вам предложить. Подумайте до завтра и позвоните, что вы решили. До свидания.

Как только он вышел, в дверь заглянула секретарша:

— Шумбуров. Можно, Лев Георгиевич?

— Пусть войдет, — разрешил Шанин.

Шумбурову он был намерен предложить такой же выбор.