Сухой Бор

Глава шестая

Когда за окном проплыл черный блестящий кузов «Волги», Шанин вышел из кабинета. Он встретил Рашова на низеньком, в три ступеньки, деревянном крыльце. Шанин стоял на верхней ступеньке, Рашов — на нижней. Однако головы их были на одном уровне, настолько рослый, стройный Рашов был выше плотного, коренастого Шанина. Глядя в глаза Рашова, пытаясь угадать его настроение, Шанин сказал:

— Рад видеть вас на стройке, Валерий Изосимович.

Он пожал длинную сухощавую ладонь Рашова, отступил в сторону, пропуская гостя вперед. Рашов кивком головы поблагодарил, но остался на месте, легким движением руки приглашая хозяина идти первым и словно бы давая понять, что ему, молодому человеку, хоть он и секретарь горкома, такая честь чрезмерна.

Шанин вошел первым. В кабинете он уселся за стол, но не там, где сидел, разговаривая с Чернаковым, а сбоку, рядом со своим рабочим столом, на котором стоял телефон. Рашов закурил, положил на стол папиросы, остался на ногах.

— Почти час просидел в машине. Вам звонил инструктор? Извините, сам не смог.

— Пустяки. Мне сказали, вы к нам на весь день? — Шанин незаметно поторопил Рашова говорить о главном.

— Я должен основательно ознакомиться с ходом строительства. — В глазах Рашова вспыхнули острые точки. — Меня вызывал в обком Степан Петрович Рудалев. Надо изыскать возможности ускорения пуска комбината, причем ускорения очень значительного. Стране нужна бумага. Что можно сделать? Обком, лично Рудалев, ждут подробную информацию.

Рашов курил, ждал, что ответит Шанин.

У Шанина было безразлично-почтительное выражение лица. Он мог сказать, что на стройке они ничего не изыщут, здесь он, Шанин, выжимает все. Вне стройки — может быть, но кто станет заниматься этим сейчас? Год спланирован, ресурсы распределены. В главке, у Тунгусова, резервов не найти; Тунгусов сам нет-нет да и оторвет от Сухого Бора кусок для других строек. Дай бог, свое, выделенное по фондам, получить полностью. На металл Госплан уже замахнулся, надо думать, как отстоять!..

Однако Шанин не спешил отвечать, не хотелось бы начинать совместную работу, занимая отрицательную позицию в деле, которое так важно не только для него, Шанина, но и для этого молодого человека. Вишь, дня не пожалел! К тому же он знал, что о его позиции будет сообщено Рудалеву, а когда речь заходит о Рудалеве, члене ЦК, первом секретаре обкома, тут надо сто раз все взвесить, прежде чем сказать свое мнение, особенно если это мнение не совпадает с мнением секретаря горкома. Шанин раздумывал, оценивая Рашова, рассматривая его чисто выбритые щеки, выпуклый лоб, резкий рисунок губ. Симпатичное, волевое лицо; парень, похоже, с характером...

Рашов постукивал пальцами по зеленому сукну стола, в глазах была озабоченность, его тревожило молчание Шанина.

— Может быть, посмотрите объекты строительства? Вам легче будет принимать решение и информировать Степана Петровича, — предложил Шанин, выигрывая время и как бы перекладывая ответственность за решение, независимо от того, каким оно будет, на Рашова.

— Хорошо, — испытующе взглянув на Шанина, согласился Рашов. — А потом продолжим разговор. Стоит пригласить, наверное, директора строящегося комбината?

— И секретаря парткома Чернакова с председателем постройкома Волынкиным, — добавил Шанин, снимая трубку телефонного аппарата.

Управляющего и директора комбината Рашов пригласил в свою машину; Шанин, пряча усмешку, наблюдал, как Замковой, покряхтывая, проталкивается в узкую для него заднюю дверцу «Волги», а затем сел рядом.

Комбинат открылся за поворотом бетонной дороги. На фоне ослепительно белого облака уходили ввысь трубы электростанций и кислотные башни, увенчанные желтыми клубами газа, похожего на дым. С приближением автомашин к комбинату трубы словно отходили в сторону, а башни отдалялись, на первый план выдвигались железобетонные перекрытия блока промышленных цехов, левее поднимались серые стены фильтроотстойных сооружений, справа обозначались древесные цеха.

— Внуш-шительная картина! — воскликнул Замковой, наклоняясь к Рашову. — Просится на плак-кат!

Рашов промолчал, занятый своими мыслями. Шанин усмехнулся: директор бьет на эффект, вымогает восхищение. Не вышло, осечка. Прежний первый секретарь горкома был щедр на похвалу, новое руководство не торопится.

Но смутить Замкового было нелегко. Как только вышли из машины, он пристроился к Рашову, покатился рядом, восторженно размахивая руками.

— Длина промблока около кил-лометра! Наш комбинат — крупнейший в Европе! Он будет выпускать самую дешевую целлюлозу в мир-ре!..

— Афанасия Ивановича теперь не остановишь, запел, — осуждающе сказал Волынкин. — Ходи да слушай его, будто других забот нет.

Вместе с Чернаковым они шли позади. Худощавый, похожий на подростка Чернаков насмешливо снизу вверх посмотрел на Волынкина, посоветовал:

— Не торопись, Дмитрий Фадеич, и тебя еще послушают. Отвалит тебе Рашов по старой дружбе.

Румяные овалы на скулах Волынкина потемнели.

— А я, понимаешь ли это, готов ко всему, как пионер. — Голос его был деланно бодр.

— Ну-ну, — с прежней насмешливостью сказал Чернаков.

Волынкин насупился, замолчал. Чернаков намекал на недавние события, крепко испортившие настроение председателю постройкома. Перед профсоюзной конференцией из горкома позвонил заведующий орготделом и в категоричной форме потребовал представить кандидатуру взамен Волынкина. Чернаков тогда сообщил об этом Шанину, Шанин переговорил с прежним первым секретарем, и Волынкина оставили в покое. По слухам, Рашов придерживался в то время иной точки зрения, высказывался будто бы за замену. Если сейчас Рашов захочет освободить Волынкина, отстоять его будет труднее. Дмитрий Фадеич храбрится, но на душе у него наверняка черным-черно.

— Не дрейфь, Митя, — успокаивая расстроенного Волынкина, сказал Чернаков. — Авось пронесет.

У кромки сушильного цеха Рашов остановился, наблюдая, как монтажники ставили висевшую на тросе гусеничного крана железобетонную колонну в четырехугольное отверстие в горбатом сером фундаменте. Наверное, крановщик был неопытен, колонна опустилась в стороне от отверстия, и рабочие в несколько голосов сердито кричали: «Майна!» «Майна!» Наконец колонна встала на место, монтажники попрыгали с фундамента на землю и, с любопытством оглядев стоявшие на дороге легковые автомашины и приехавших на них людей, начали цеплять к тросу новую колонну, лежавшую обочь фундамента.

Шанин сделал нетерпеливое движение, как бы намереваясь идти дальше, но Рашов продолжал стоять, глядя на выстроившиеся длинными шеренгами колонны, в глазах был вопрос. «Он никогда не видел, чтобы колонны ставили, когда нет еще стен. Это всех удивляет — колонны в открытом поле, — подумал Шанин и предположил: — Сейчас он спросит, почему мы не кладем стены».

Он угадал. Рашов жестом остановил Замкового, продолжавшего свой восторженный рассказ и обернулся к Шанину:

— Здесь ведь можно вести кирпичную кладку.

— Можно, но мы решили сосредоточить каменщиков в одном месте, они все в отбельном цехе, — ответил Шанин. — Сюда перейдут после того, как там закончат.

В отбельном цехе Рашов замедлил шаг, скользнул взглядом по лесам высотой с пятиэтажный дом. Вверху на них работали каменщики, снизу было видно, как они двигались, нагибались, снова распрямлялись во весь рост. В цехе было сумрачно и прохладно, резко пахло бетонной сыростью, небо голубело над головами отчужденно. Шанин предположил, что сейчас секретарь горкома начнет «вникать» в организацию работ — спросит, сколько на Промстрое каменщиков, каков темп их работ, когда начали и когда закончат, — задаст сто ненужных вопросов, на которые надо дать сто ненужных ответов. Но Рашов ни о чем не спросил.

— Помню, приехал сюда, когда все это только начиналось, — тихо сказал он с какой-то непонятной Шанину задушевностью. — До вас еще, Лев Георгиевич... Лес вырублен, корчуют пни, роют котлованы. Не успеют копнуть, вода начинает хлестать. Растерзанная земля — и озера, маленькие, светлые озера среди желто-черных холмов грунта... А раньше тут был сосновый бор. Сухой, золотой, рай для охотников. Я тоже знал сюда дорогу... Стою, представьте себе, смотрю вокруг — и слезы на глазах: что же мы с тобою делаем, лесная мать-земля? Не знаю почему, только мне казалось, что лишь в тех озерках еще жизнь и сохранилась. — Рашов помолчал, взглянул на Шанина. В прищуренных глазах промелькнула усмешка. — Недоумеваете, с чего это расчувствовался Рашов? Дескать, не к лицу секретарю горкома? Я уже тогда устыдился своего настроения. Газеты, журналы, кинохроника шумят: гигант химии! Чудо техники!.. Но что было, то было, незрелость проявлял, признаю. Хотя, знаете, признаю на жестких условиях: если уж сдирать живьем кожу с земли, так во имя того, чтобы побыстрее надеть новую, получше. Пять лет комбинат строим, а конца не видно, куда к лешему! — Уголки резко очерченных губ Рашова опустились. — Правильно требует правительство, надо ускорить пуск!

Шанин мысленно усмехнулся. Рашов уговаривает его строить быстрее! Кем же был ты тогда, молодой человек? В какой роли приезжал сюда? Инструктором горкома?

— Вы, кажется, в то время в горкоме отделом заведовали? — Шанин на всякий случай повысил его в должности.

— Я был начальником паровозного депо, — сказал Рашов. — В завотделы меня сосватали перед вашим приездом. А сюда я попал тогда случайно. Подался по Рочегде в эти места на рыбалку и из любопытства заглянул...

Шанин кивнул, лицо его выражало внимание. Стало быть, из любопытства. Посмотреть, как с земли сдирают кожу. Заглянул летним утром, оставив удочки в лодке. Он, Шанин, приехал в Сухой Бор поздней осенью. Сутками лили дожди, и озера, о которых с умилением вспоминает Рашов, были детищем недомыслия. Ему, Шанину, пришлось содрать три шкуры с работников, прежде чем он научил их строить. Они намеревались закладывать фундаменты, и возводить стены, и вести монтаж по всей километровой длине промблока. Он выбросил их планы в корзину для мусора и собрал силы в кулак на одном конце блока, и сейчас в том конце, в кислотном цехе, идет монтаж, когда в сушильном еще нет даже стен. Строим медленно? Хотел бы он, Шанин, умеющий мертвой хваткой вцепиться в любую возможность, знать, кто способен пустить комбинат быстрее, чем он! Но, может быть, если он примет предложение первого секретаря обкома, по поручению которого приехал Рашов, перед ним откроются какие-то новые перспективы, которые сейчас не видны?

Шанин шагал рядом с Рашовым, испытывая нетерпение от медленной ходьбы. «Что за манера едва тянуть ноги, когда дорога каждая минута! Стоит человеку получить пост, как ему на ноги будто колодки надевают», — раздраженно думал Шанин, однако лицо его оставалось по-прежнему бесстрастно-внимательным.

Замковой снова перехватил инициативу, размахивая руками, восклицал:

— Вы только пред-дставьте, высота отбельного цеха равна четыр-р-рнадцатиэтажному дому! А турмы[2] вдвое выше. Рочегодск в хорошую погоду как на ладони!

Они добрались до последнего, кислотного цеха. Окинув взглядом огромное помещение с застекленными фонарями, Рашов сказал с удовольствием:

— Вот тут вид более радостный.

Посередине цеха, урча, полз бульдозер, толкая перед собой к выходу землю, битый кирпич, щепки, куски застывшего бетона; на очищенной от мусора площадке двигал стрелу автокран; рабочие в синих комбинезонах укладывали в штабель толстые и длинные винипластовые трубы; под потолком вспыхивал режущий отсвет электросварки.

— Д-да! Д-да! — воскликнул Замковой, его круглое лицо сияло. — Нач-чинается монтаж технологического оборудования! Событие!

Только в этом цехе Рашов и остался довольным увиденным. По древесным цехам, находившимся в таком же состоянии, как и промблок, он прошел, не сказав ни слова. Фильтроотстойные и очистные сооружения, углеподачу, первую ТЭЦ осмотрел тоже молча. А на второй ТЭЦ показал характер. Он долго разглядывал ажурные переплетения металлических ферм над головой, забрался на фундамент главного генератора, легонько постучал носком туфли по толстому закладному болту, спрыгнул и направился в котельное отделение. При виде огромного пустого помещения присвистнул.

— Товарищи дорогие, это же пусковой объект нынешнего года! — воскликнул он. — Даже без учета задачи, которая встает сейчас, вы не имеете права строить ТЭЦ-два так медленно! Газета вас критикует слишком мягко!

Глаза Рашова были подняты вверх, к прорехе в крыше, через которую виднелся кусочек холодного серого неба.

Шанин медлил с ответом. Вперед решительно выдвинулся Замковой.

— Правильно, ТЭЦ-два в плане ввода третьего квартала, — подтвердил он. — Но сомнительно, оч-чень сомнительно!

Он удрученно покачал головой, избегая устремленного на него взгляда Шанина.

Рашов повернулся к Шанину:

— Что вы скажете, Лев Георгиевич?

— Мы делаем все от нас зависящее, Валерий Изосимович.

— Не видно этого, — недовольно заметил Рашов. — Даже фундаменты для котлов не уложены. Не собираетесь ли вы пускать ТЭЦ-два вместе с основными цехами?

— Ваш упрек, Валерий Изосимович, звучит для меня похвалой. — Шанин говорил почтительно. — Если бы мы сумели ввести в эксплуатацию блок цехов одновременно с ТЭЦ-два, нам сказали бы за это большое спасибо.

— Весь вопрос — когда? Электростанцию нужно сдать как можно быстрее. Если и весь блок сдадите, услышите спасибо. А сдадите то и другое через два года...

— Не знаю, Валерий Изосимович, — Шанин пожал плечами. — Я веду строительство так, чтобы все объекты шли равномерно...

— Но пуск ТЭЦ-два в плане ввода этого года! — перебил Рашов. — Мы уже имеем основание спрашивать за срыв задания!

— Валерий Изосимович, вы же умный человек. — Шанин выдержал едва заметную паузу. — Вы же знаете, как делаются эти планы. Экономисты Афанасия Ивановича пишут в главк: надо обязать трест сдать ТЭЦ-два. В главке сидит накрашенная дамочка и механически переписывает их пожелания в приказы. Если работники комбината скажут, запишите Шанину сдать ТЭЦ-один, она и ТЭЦ-один запишет. Я правильно говорю, Илья Петрович? — Шанин обернулся к Чернакову.

Чернаков, улыбнувшись, подтвердил:

— Бывает, спешат, где не нужно...

— Вы в самом деле считаете, что с вводом ТЭЦ-два спешить не следует? — холодно спросил его Рашов.

— У нас электроэнергии пока хватает, Валерий Изосимович, — согнав с лица улыбку, оправдывающимся тоном сказал Чернаков.

— В вашем энергохозяйстве работает шестьсот человек, а ТЭЦ-два со всем подсобным комплектом будут обслуживать триста. Себестоимость киловатта снизится в пятнадцать раз. Секретарю полагается уметь считать, — резко закончил Рашов. — Времена, когда можно было руководить в общем и целом, прошли, Илья Петрович!

Он направился к выходу из цеха, Чернаков и Волынкин двинулись следом. Шанин взял Замкового под руку, придержал шаг.

— Зачем это вам понадобилось, Афанасий Иванович? — спросил он.

— Об-бъективная картина, Лев Георгиевич! Вы же не станете отрицать, что...

— Я вам расскажу притчу о скорпионе и лягушке, — перебил Шанин. — Пожар прижал скорпиона к берегу, он должен сгореть. Вдруг он видит лягушку. «Спаси меня», — попросил скорпион. «Я могу это сделать, — ответила лягушка, — но ведь ты меня ужалишь, и я погибну». — «В этом случае я тоже погибну», — возразил скорпион. Лягушке показалась убедительной логика скорпиона, она взяла его на спину и поплыла. До середины реки скорпион сдерживал в себе инстинкт, потом все-таки не устоял — ужалил лягушку, и оба утонули. Натура взяла верх над здравым смыслом. Если слышали, извините, что старо.

— Вы шу-тник! — Замковой деланно захохотал, лицо покрылось красными пятнами.

— Я был уверен, что притча вам понравится. — Шанин прибавил шагу.

— Я бы хотел взглянуть на подъездные пути, — сказал Рашов, дождавшись его.

Интерес Рашова был Шанину непонятен. Подъездные пути можно построить за три месяца. «Ах, да! Ведь транспорт — его специальность, — вспомнил Шанин. — И молодой человек, говорили мне, исследует какую-то транспортную проблему, кажется, транспорт будущего. Все помешались на будущем», — усмехнулся он про себя.

Дорога к железнодорожной станции шла лесом. Весной, в распутицу, ее разбили, в сушь колдобины затвердели. Машины со стоном прыгали с кочки на кочку, Рашов хмурился. «Надо было ехать кружной дорогой, чтобы по мелочам гусей не дразнить», — подумал Шанин.

Лес раздвинулся, впереди показалась железнодорожная насыпь; дорога круто повернула к строящимся зданиям. Шанин остановил машину.

Из окна высокого здания, похожего на вокзал, выпрыгнул рабочий лет тридцати, пятерней пригладил огненную шевелюру, дерзкими темными глазами скользнул по Шанину, перевел взгляд на Рашова, громко сказал:

— Привет начальству!

Шанин нахмурился.

— Привет, привет, дорогой, — отозвался Рашов в тон рабочему. — Ну, хвастай, что ты тут сооружаешь.

— А вы кто, если не секрет?

— Я секретарь горкома партии. А остальных товарищей вы, надо думать, знаете.

— Вот этого, солидного, впервые вижу, — показав на Замкового, ответил рабочий.

— Директор строящегося комбината товарищ Замковой Афанасий Иванович, — представил Рашов.

— Комбината? — удивился рабочий. — Комбинат еще когда заработает, а директор уже есть! И получает, наверное, прилично?

— Нормально получает. — Заметив, как рабочий многозначительно дернул кривоватым носом, Рашов усмехнулся. — Не согласен? Директору следует платить тогда, когда предприятие работает, так, что ли? Стройте быстрее, вот все и встанет на свои места.

— Я тут недавно, а поэтому претензий не принимаю. — Ответ рабочего прозвучал так, словно если б он приехал сюда раньше, то комбинат давно был бы построен.

— Какая жалость, — шутливо заметил Рашов. — А где до этого был?

— Там, где я был, вам лучше не бывать, гражданин секретарь.

— Понятно, случается. Сейчас как дела идут? Скоро дорогу построите?

Шанин мысленно выругался. Его приводила в неистовство эта демократическая болтовня, для дела бесполезная.

— Мастер где у вас? — нетерпеливо спросил он, вклиниваясь в секундную паузу.

— Мастер где-то здесь, и начальник участка Белозеров... Да вот он сам идет. — Рабочий кивнул в сторону насыпи.

Белозеров, высокий, плечистый, подошел, поздоровался.

— Здравствуйте, товарищ Белозеров. — Рашов пожал ему руку, разглядывая с таким же интересом, с каким минуту назад смотрел на рабочего. — Может быть, вы расскажете, как идет строительство подъездных путей?

— Хорошо! Все у нас хорошо, гражданин секретарь, план даем! — опережая Белозерова, отрапортовал рабочий; похоже, он не был настроен исключаться из разговора.

— Уймитесь, Ласавин, — спокойно сказал Белозеров, и тот отошел в сторону.

— План мы действительно выполняем, но работаем сумбурно, товарищ Рашов.

— Почему?

Белозеров перевел глаза на Шанина, помедлил с ответом.

— Причин много. Нужен бетон, не всегда получаем. Графики нарушаются, работу приходится придумывать, только бы не простаивали люди.

— А я читал в газете, что вас обеспечивают бетоном и другими материалами лучше, чем другие участки, — удивился Рашов. — Читали, что пишут о Спецстрое?

— Нет. Корреспондент на участке был, но что написал, я не видел. Когда напечатано?

— Сегодня.

— Я с утра на объектах — не успел. Чем вызван ваш интерес к подъездным путям? К сроку построим, надеюсь.

— Интерес такой. Отсюда до жилых кварталов километров десять, разумно ли строить вокзал так далеко?

— Вот! — выкрикнул Ласавин, который хоть и стоял в нескольких шагах, но ловил каждое слово. — Рабочие тоже об этом спрашивают!

— Так спроектировано, — сказал Замковой. — С расчетом на будущее. Город вырастет, жилье окажется рядом.

— Это будет через полтора десятка лет. В Москве вокзалы в центре, что плохого? — Рашов покачал головой. — Не додумали, товарищи дорогие. С проектировщиками не вредно и поругаться для общего блага. Вы, Афанасий Иванович, допустили ошибку.

Попрощавшись с Белозеровым и Ласавиным, Рашов направился к машине. Шанин и Замковой шли рядом. Чернаков с Волынкиным приотстали.

— Перепало, понимаешь ли это, — сказал Волынкин, кивая на Замкового. В прищуренных глазах председателя постройкома явно проглядывало удовольствие.

— Когда достается другому, есть шанс, что на тебя уже не опустится тяжкая длань начальства. — Чернаков невесело посмеялся.

Они вернулись в управление треста.

В кабинете управляющего Рашов сел за стол с торца, будто собирался председательствовать; повторил то, что говорил раньше одному Шанину:

— Степан Петрович Рудалев просит подумать, как форсировать строительство комбината. Мне поручено узнать ваше мнение, доложить, можно ли пустить комбинат до конца года.

— Трудная задача! — проговорил Замковой, колыхнувшись на заскрипевшем стуле.

Рашов приподнял над плоскостью стола ладонь.

— Устанавливать директивой новый срок пуска нам не станут. Обком считает, куда лучше, если коллектив стройки проявит инициативу, возьмет обязательства. Надо поднять людей. — Взгляд Рашова был устремлен на Шанина: от управляющего секретарь горкома ждал решающего слова.

Пока они бродили по цехам, Шанин окончательно утвердился во мнении, что требование Рашова невыполнимо. И все-таки Шанин не хотел говорить «нет». Предложение ускорить ввод комбината исходит от первого секретаря обкома Рудалева, а тому оно, конечно, продиктовано свыше. Зачем же ему, Шанину, лишние неприятности? Пусть обязательство будет принято. Не будет выполнено? Всегда можно найти миллион объективных обстоятельств в оправдание этого. Рашову, несомненно, очень хочется услышать положительный ответ. Разумеется, докладывать в обком о том, что указание будет выполнено, гораздо приятнее, нежели говорить о том, что оно невыполнимо. Очень хорошо, он услышит то, что ему хочется. Нет худа без добра, обязательство сослужит службу — легче будет выбивать материалы. Пусковой комбинат, попробуй откажи! Тысячу тонн металла, во всяком случае, тогда уже не отберут.

— Обязательство мы можем взять, — сказал Шанин. И тут же притушил свою ответственность за его выполнение: — Но судьбу строительства будут решать главным образом монтажники. Успех вероятен, если усилить монтажные участки. Плохо с металлом: у нас отбирают тысячу тонн, — он протянул секретарю горкома телеграмму Марголина. — Вы должны помочь нам, Валерий Изосимович.

— Ясно. — Рашов повернулся к Замковому. — Мнение дирекции?

— За дирекцией дело не с-станет, ответил Замковой. — Поставщики оборудования обгоняют монтажников, а с проектировщиками мы договоримся, чтобы они поднажали.

— Ясно, — снова сказал Рашов и спросил у Чернакова: — Партком?

Чернаков повторил ответ управляющего:

— Ускорение пуска практически в руках монтажных организаций. Если добиться их резкого усиления...

— Партком должен подходить с иной меркой. Ваша забота — люди, — прервал Рашов. — Сумеет ли партийная организация поднять людей? Вот что я хотел бы услышать.

— Будем делать все, что нужно, — ответил Чернаков; желтизну на его щеках омыл румянец.

— Постройком? — Рашов уставился на Волынкина.

— Профсоюз, понимаешь ли это, выполнит свой долг! — Молодцевато заявил Волынкин.

— Соревнование участков, бригад, рабочих — вот ваш долг, Дмитрий Фадеич, — сказал Рашов. — Ну что ж, готовьте проект обязательства, обсудим на партийном собрании, а потом обратимся к коллективу. Если коллектив разделит нашу веру в реальность сокращения сроков строительства, это будет половина победы. Еще одно: ТЭЦ-два надо пустить через три месяца — без этого нечего и говорить о пуске комбината в нынешнем году. Прошу рассматривать пуск электростанции как первоочередную заботу. Не будет сделано — спросим со всей строгостью.

Рашов отпустил Замкового, Чернакова, Волынкина, смял папиросу в стеклянной пепельнице, похожей на вазу, поднялся из-за стола, хмурясь, прошелся по кабинету, снова сел, теперь уже напротив Шанина.

— Лев Георгиевич, вы с Чернаковым и Волынкиным работаете бок о бок несколько лет, что вы о них думаете?

В кабинете потемнело, Шанин взглянул за окно — небо затягивало густой серой пеленой. Шанин встал, одну за другой поднял шторы; он предполагал, что Рашов заговорит о Волынкине.

— Илья Петрович — толковый работник, — спокойно ответил Шанин. — А Дмитрия Фадеевича вы знаете не хуже меня. Я слышал, вы дружите семьями? — обронил Шанин и заметил, как Рашов снова нахмурился. — Дмитрий Фадеевич всю жизнь на профсоюзной работе, знает трудовое законодательство, понимает, что можно, а чего нельзя. Самодеятельность у нас хорошая. С Дмитрием Фадеевичем мы так же, как и с Ильей Петровичем, находим общий язык, раздоров не бывает.

Он не ошибся: Рашов начал разговор из-за Волынкина.

— Вы придерживаетесь старого мнения, — покачав головой, сказал Рашов, — в его голосе звучало сожаление. — Трудовое законодательство, самодеятельность, не мало ли? Сейчас профсоюзному руководителю как никогда нужны глубокие инженерные знания, эрудиция, а у Волынкина семь классов образования, больше он нигде не учился и не учится. Плохой он вам помощник, Лев Георгиевич.

Рашов говорил мягко, он не настаивал, а словно раздумывал вслух. Шанин пожал плечами, как бы говоря, что может быть, конечно, и такая точка зрения, но он придерживается другой.

— Дмитрий Фадеевич умеет разговаривать с рабочим классом. С инженерами я договорюсь и без него.

А соревнованием занимается не только профсоюз — это общая забота.

— Ну что же, — медленно проговорил Рашов. — Пусть все остается как есть.