Чуть выше Сухого Бора на Рочегде — песчаный остров. Его продолговатая маковка поросла тонкоствольными березками и осинками, а берег вкруговую и насплошь забил непроходимый ивняк. Весной, в разлив, остров опускается под воду, на виду остаются одни лишь деревья; с середины лета, когда начинается пора мелководья, он как бы поднимается над рекой, соединяясь с сушей неширокой песчаной перемычкой: по ней можно перейти на остров.
С западной стороны острова, на отмели, застряло несколько пакетов сплавных бревен. Стремительное течение снесло неумеху-плотовода со стрежня, хвост плота выбросило на песок, тут он и остался до следующего половодья, которое все, что плохо лежит, подберет и унесет в далекий Ледовитый океан...
На эти бревна и забрались Эдик и Лена. Перед их глазами расстилалась речная гладь, серебрившаяся всплесками под дуновениями ветерка. Зеленой стеной уходил вдаль высокий левый берег, с которого на Рочегду взирали многоэтажные дома нового поселка, правый же припадал к воде желтой песчаной полосой, а дальше в синей дымке поднималась зубчатая полоса леса.
— Вот и уезжаю, — сказала Лена со вздохом.
— Да. — Эдик тоже вздохнул.
— Проводишь меня?
— Я поеду в Рочегодск, приду на вокзал.
— Я познакомлю тебя с папой.
— Ни в коем случае.
Эдик отказал Лене твердо и спокойно.
Лена была поражена.
— Как? Ты не хочешь? Почему?
— Кто он и кто я, — сказал Эдик. — Узнает — тут же запретит дружить. Маляр-штукатур — экая находка!
— Глупости. — Лена успокоилась. — Ты понятия не имеешь, какой у меня отец.
— Все отцы, все мамы и даже тетки одинаковы, — остался при своем Эдик. — Моя тетка выдала Дину за Волынкина, а сколько за нею бегало парней!
Эдику не хотелось говорить Лене о своем настроении. В глубине души он не верил в то, что она снова приедет в Сухой Бор. То есть приехать-то она, может быть, и приедет, но не из-за него. Он считал, что всерьез Лена будет выбирать друга на другой улице. Чем ей не пара, например, Виталий Рамишвили? Разве Эдику сравниться с ним? Главный инженер участка, на виду.
— Как хочешь, — сказала Лена.
Ему показалось, что она обиделась. Однако он промолчал. Лена натянула на волосы красную резиновую шапочку, сделала стойку и, оттолкнувшись ногами от бона, головой ушла в воду. Когда растаял всплеск, Эдик увидел сквозь зеленую толщу воды желтый расплывчатый силуэт ее тела. Лена вынырнула в двух метрах, плеснула на него.
— Трусишка!
Эдик прыгнул к Лене, но она успела нырнуть, ее красная шапочка показалась далеко от бона. Эдик поплыл туда, Лена спокойно ждала. Когда он сделал последний рывок и вытянул вперед руки, она снова исчезла; вынырнув, прекратила игру. Он почувствовал это, и его охватила робость. Он уже не мог обрызгать, коснуться Лены. Ничего подобного он никогда не испытывал к девушкам из своей бригады.
Со своими девчонками было до обыденности просто, с Леной все усложнялось.
Теченье снесло их к концу бона. Лена повернула к нему.
— Устала? — спросил он, выбираясь на бревно.
— Немножко, — ответила она, хотя грудь ее ходуном ходила от частого дыхания. Передохнув, она сказала, показывая взглядом на дальнюю гряду облаков:
— Какое поразительное сочетание цветов...
Облака снизу были задеты огненно-ярким багрянцем, сверху розовые отсветы солнца смешивались в них с разбавленным аквамарином небес, а в середине они сияли первозданной белизной.
— Красиво, — согласился он.
— В Москве небо не такое, — заметила она и тут же поправилась: — Не в Москве — я как-то не обращала внимания, какое небо в Москве, — в Подмосковье... Там больше сини...
«Так и должно быть: вспомнила Подмосковье, скучает, — подумал он. — Уедет, на том все и кончится... Можно представить, сколько у нее знакомых, и не мне, даже не Виталию с ними тягаться...» От этих мыслей, приходивших к нему снова и снова, в его душе зрела самолюбивая обида, и она, эта обида, требовала действий. У Эдика вдруг появилось острое желание показать этой московской барышне, дочке высокопоставленного папаши, что он тоже не лыком шит, что и он может обойтись без нее. Эдик встал и, не сказав ни слова, зашагал, насвистывая, к пакетам.
Лена осталась на месте.
Эдик подошел к одежде, взял майку, намереваясь надеть ее, но не надел, решив еще раз окунуться. Он нырнул, выплыл, снова вскарабкался на пакет, искоса взглянул туда, где сидела Лена. Рядом с нею уже стояли двое неизвестно откуда взявшихся парней, — наверное, приплыли с берега. Эдик отвернулся, но не удержался, снова посмотрел в сторону Лены и увидел, что она идет к нему, а парни смотрят ей вслед.
— Зачем ты это сделал? — Губы у Лены вздрагивали.
В душе Эдика будто что-то перевернулось.
— Прости меня, — сказал он охрипшим голосом. — Клянусь тебе, больше этого никогда не будет!
Она долго и внимательно рассматривала его, словно видела впервые.
— Ты должен мне это объяснить, — попросила она, успокаиваясь. — Если я не пойму, что это, я не уверена, что смогу простить. Со мной никто никогда так не поступал.
Ее непосредственность подействовала на него сильнее, чем самый злой укор; он почувствовал, что краснеет, как провинившийся школьник.
— Я и сам не очень хорошо понимаю... — пробормотал он. — Может быть, это потому, что, как я слышал, люди, росшие без родителей, непомерно самолюбивы и мнительны? Я замечал, моя сестра иногда принимает решения по минутному настроению, а потом жалеет. Наверное, у меня тоже так. Мне показалось, что... — ему было трудно говорить, он с усилием выдавил: — Что я для тебя — развлечение на лето, а потом все кончится.
— Смешной ты, — сказала Лена взрослым спокойным тоном. — Не в родителях дело, просто надо уметь управлять собой. Ты обидел меня своим отказом познакомиться с отцом, но я виду не подала. Ты же не имел повода обижаться на меня — придумал обиду и оскорбил меня. Разве так можно?
Эдик готов был провалиться сквозь землю. Если бы Лена сейчас ушла, оставив его одного, он бы принял это как должное: поделом!
— А насчет летнего развлечения... — Лена нагнулась за платьем, он не видел ее лица. — Я хочу попросить у папы разрешения приехать снова в Сухой Бор. Можешь мне написать, узнать — в каком месяце.
Эдик молчал, потрясенный.