Сухой Бор

Глава двадцать пятая

Изредка прерывая звонкий перестук пишущей машинки, Энтин бросал на Дину короткие испытующие взгляды. Ей казалось, что он хочет о чем-то ее спросить; подумалось, что, может быть, Энтин каким-либо чудом узнал о свидании с Белозеровым — он почему-то всегда обо всем знает.

Дина внутренне подготовилась дать отпор, если Энтин позволит себе вольность: «Я предпочла бы не отвечать на неуместный вопрос, но если вы очень хотите, пожалуйста: это правда». Отпираться Дина не собиралась: или говорить правду, или не говорить ничего — этого правила она придерживалась всегда.

Дина безжалостно кромсала ларионовский обзор — очередной панегирик о гиганте химии в Сухом Бору, который «с каждой неделей все ближе к пуску, потому что уже почти на всех основных объектах начали монтаж основного оборудования...» Все ближе! С каждой неделей! До пуска комбината пыхтеть еще многие месяцы, а Ларионов неделями начал мерить, фанфарон!

Дина жирно зачеркнула эти строчки, начала писать: «Строители и монтажники работают напряженно, но еще далеко не все резервы...», и в этот момент Энтин сказал:

— Диночка, я восхищаюсь вами. Уметь так держать себя — это, знаете, подвиг!

Дина несколько секунд сидела не шевелясь, — не скажет ли Энтин еще чего, — потом медленно подняла голову.

— Я вас не понимаю.

На обрюзгшем лице Энтина появилось изумление.

— Как, вы не знаете? Простите, я не мог даже предположить...

— Да что случилось-то?

— Ай-ай, как же это я, старый дурак! — Энтин прятал глаза от Дины.

Она вдруг испугалась.

— Вы все-таки можете сказать, что произошло?!

— Извините, Диночка, за роль невольного вестника горя... Дмитрия Фадеевича сняли с работы. Неужели Рашов не мог защитить? Да вы не расстраивайтесь, была бы шея, хомут найдется! Иногда новую должность дают с зарплатой даже больше, таких случаев сколько угодно, — закончил Энтин и снова склонился над пишущей машинкой.

Дина дописала предложение, отнесла статью машинистке и вышла из редакции: иногда она позволяла себе в минуту душевного ненастья побродить по городу.

Небо было затянуто низкими облаками, и, наверное, мог пойти дождь, но Дина, занятая своими мыслями, не захватила плаща. Она шла и думала о муже. Лишь сейчас до нее дошло, какая беда свалилась на Дмитрия. Она давно замечала, что он не в себе, но не придавала этому значения. Как-то спросила, что с ним, однако, он ничего не сказал. И вот, оказывается, у мужа беда, а она, Дина, в это самое время целый вечер любезничала с Белозеровым! Явилась домой среди ночи, нанесла Дмитрию предательский удар в спину — вот что она сделала, если называть вещи своими именами. Это Дмитрию-то, который умрет, если она ему велит. Дмитрию, который поставил на ноги Эдика и помог ей стать человеком!

Пошел дождь, летний, крупный. Дина укрылась под козырьком стеклянной автобусной остановки. Под навесом стояли две старухи — одна, высокая, тощая, рассказывала второй, маленькой и пухленькой, прибранной, как на свадьбу:

— Ребеноцка с собой, а мужа бросила и хвостонула в Норильск с другим, а муж-то — золото! В гости к нам придут, за стол сядем, дак он и тут с ей глаз не сводит, какая она у его. В кольцах да в браслетах, да в серьгах, а уж что платье, что туфли — из моды вон! А у самого пиджак блестит, как жиром смазан, все на ее тратил, дак вот она его как отблагодарила!..

Говорила старуха быстро, громко, захлебываясь словами. Наверное, она была в восторге от того, что может осудить другого, а ее уже никто не осудит — не за что. И так скверно стало на душе у Дины от ее недоброй радости, от чьей-то непорядочности, от собственного неблагородства, что она заплакала. Но, не желая показывать этого старухам, вышла из-под козырька и подставила лицо дождю, чтобы капли смешались со слезами.

«Схожу к Рашовым, — решила она, проплакавшись; раскаяние требовало действий. — Узнаю, что с Дмитрием, и попрошу Валю, чтобы Валерий заступился. Не может быть, чтобы Дмитрий что-нибудь натворил, уж я-то знаю его!»

Успокоившись, Дина вернулась в редакцию. Энтина уже не было. Обзор Ларионова лежал на столе перепечатанный, Дина вычитала его, подписала и отнесла в секретариат. Вернувшись, она села за стол и посмотрела на часы. Было пятнадцать минут седьмого. Зазвонил телефон.

— Здравствуйте, — ответила Дина на приветствие Белозерова и, перебив его, проговорила холодно и четко, разделяя слова: — Извините, я очень тороплюсь! У нас была какая-то совершенно ненужная встреча, мы должны о ней забыть и никогда не вспоминать. Спасибо, что вы позвонили, мне нужно было это вам сказать. До свидания.

Его молчание было бесконечным.

— Вы поняли меня? — напомнила о себе Дина. Она сама не знала, какого ждала ответа.

— Да. — Голос Белозерова был бесцветен. — Я вас понял. До свидания. — Он положил трубку.

— Вот и все, — удовлетворенно сказала Дина вслух; внутри у нее что-то беззвучно кричало и корчилось от боли. — Теперь можно идти к Вале.

Валентина встретила Дину как обычно — в халате с закатанными до локтей рукавами — и с порога пожаловалась:

— Разругалась с Валерием. Будто привязанный в своем горкоме — ни одного вечера дома не вижу! Позвонила и разругалась.

— Переживе-ешь — протяжно ответила Дина, снимая туфли. — Такую беду пережить не трудно... — Проговорив это, Дина подумала, что как-то намекает Вале на свои беды, и поправилась: — У людей не такое бывает. С ребеночком вон женщина в Норильск убежала, золотого мужа оставила...

Она рассказала историю, услышанную от старухи на автобусной остановке.

— Может, и мне удрать? От Валерия? — засмеялась Валентина. Она увела Дину в спальную, достала из нижнего ящика платяного шкафа старую общую тетрадь с конспектами институтских лекций и вытащила из нее свежий лист. — Прочитай-ка, что мне написали!

Кто-то писал Валентине: «Видеть вас, слышать вас — счастье, моя жизнь — это вы...» Письмо было написано прямым угловатым почерком и без подписи.

— Счастливый человек! — сказала Дина, прочитав письмо.

— Ты о ком? — не поняла Валентина.

— Об авторе, — ответила Дина. — Кто он?

Валентина отозвалась безразличным тоном:

— Не знаю. Даже не представляю, кто бы это мог быть!

Дина была уверена, что Валентина знает: женщины всегда знают такие вещи. Но Валентина не скажет этого даже ей, Дине, такой характер.

— Несчастный человек! — сказала Дина противоположное тому, что утверждала минуту назад.

— Счастливый... Несчастный... Ребус какой-то, — сердито проговорила Валентина. — Ты можешь без выкрутасов?

— Да нет тут никаких выкрутасов, Валек. Любит человек — разве не счастье? Сам пишет: счастлив. А несчастный потому, что тебе чихать на его счастье. Вот и будет он со своим счастьем один на один, а это уж, по-моему, несчастье хуже не придумать. Валерий для тебя был и будет единственным, уж я-то знаю. Не нужен тебе никто, кроме Валерия, от таких, как он, в других не влюбляются. Валерию скажешь?

— Не-ет!.. — Валентина засмеялась, ее полное лицо пылало веселым довольным румянцем. — Зачем? Вообразит невесть что...

Они перешли в гостиную.

Из детской выбежали ребята, Дина расцеловала их. В прихожей звякнул звонок, и послышался густой голос Рашова.

«Как мне с ним заговорить, — подумала Дина, внутренне напрягаясь. — Поймет ли? Вдруг сочтет, что я попрошайка, вот стыдобища-то! Может, он сам заговорит о Дмитрии? Ну да, он должен, ведь он мой друг, как и Валентина! А если все-таки нет, тогда уж придется мне самой...»

— А-а, Дина у нас добрый вечер, — сказал Рашов обычным приветливым тоном, каким говорил с ней всегда, и в том, что он сейчас говорил этим тоном, Дина почувствовала неестественность.

— Добрый вечер, — ответила она и, пытаясь помочь Валерию преодолеть эту неестественность, спросила: — Какие новости в горкоме?

Рашов не принял помощи:

— Какие могут быть новости в горкоме... Новости в газете, у тебя.

Дина на мгновение встретила его взгляд, хмурый и твердый, и поняла, что он не будет говорить с нею о Дмитрии и она тоже не сможет начать этот разговор.

Она поднялась с дивана, прошла в детскую и пробыла несколько минут с ребятами, чтобы Рашовы не поняли, зачем она приходила, и не обиделись, что уходит так скоро. Но Валентина все равно удивилась, когда Дина начала надевать туфли.

— Очень жаль, но — время... — Дине удалось ответить ей ровным голосом. Она заглянула в гостиную. — Всего хорошего.

По лицу Рашова шли красные пятна.

— Тетя Дина, приходите! — попросила Маша громко.

И Саша повторила:

— Приходите, тетя Дина!

Дина улыбнулась им одними губами, на миг приложилась щекой к виску Валентины и вышла на лестницу.