Все тупые, кроме нас! Психология мирового бизнеса

Итак, слово, неважно как оно звучит – еврей или жид, воспринимается обидным, когда тех, кого им называют – не любят, презирают. Начинают уважать – вся обидность проходит.

Как я был евреем

В заключение главы – взаправдашнее воспоминание одного из авторов.

«К евреям я не отношусь, хотя отношусь к ним хорошо. Вообще люди мне нравятся самые разные, особенно на меня непохожие (может этим и тяга к женщинам объясняется, у нас ведь с ними выпуклости по-разному расположены, но сейчас не об этом). Есть среди моих друзей арабы и евреи, армяне и азербайджанцы, и много еще кого. То, что представители этих и некоторых других наций (обычно исторические соседи) друг друга недолюбливают – атавизм, который с веками пройдет.

Но, вернемся к нашим евреям. Все-таки пятьдесят лет вместе (это я, а Солженицын, наш колосс, о столетиях пишет). Так сложилось, что и мама в детстве у себя в Орле дружила с Монькой и Ароном, и у нас дома, в центре Питера, частыми гостями были Шпарберг, Берлин и Кац. Никакой экзотики, я особо и не различал евреи – не евреи. Главное, что люди были всё веселые, умные и симпатичные.

Когда мне исполнилось десять лет, мы переехали за город. В четвертый класс я пошел в поселковую школу. Евреев-учеников там, в отличие от города, не было, только некоторые учителя. Но главное, нацию эту по непонятным мне причинам активно не любили. «Еврей» просто ругательством было. Может из зависти? В народе считалось, что умеют они не по заслугам хорошо устраиваться: вон все профессора и гроссмейстеры – евреи. Согласиться я с этим не мог.

И вот в школе, где все и всё про всех знали, неожиданно для себя я в первый раз сам попал в евреи. Нравившийся мне своей бесшабашностью (тоже не таким как я был) семиклассник из видных школьных хулиганов, толкнув меня в коридоре, вдруг обозвал:

– Ну ты, еврей!

– Я не еврей.

– Ха! Черненький, отличник и мама врач – еврей!

Эти аргументы крыть было нечем. Стало обидно. И я подумал, что плохо, наверное, быть евреем, но еще хуже им казаться. Тогда впервые и о национальной принадлежности задумался. Для себя решил, что кем бы ты ни был, надо этим гордиться. И что был бы я евреем, этого бы не скрывал. Но я же не …. Далее неприятные мысли завертелись по кругу.

Второй раз в евреях я побывал лет через тридцать, уже после перестройки. Как раз ездить за рубеж возможность появилась, но еще мало кто этим пользовался. Встретились с лучшим другом детства Борькой. Боря – баскетболист, большой и чуть наивный. Голова крупная, белобрысый лоб с поредевшим уже пушком выдается вперед. Басит весело, рад, как и я, встрече. Рассказываем друг другу про все. Я, в том числе и про свои поездки: Финляндия, Кипр, Италия, Израиль. И тут у него вырвалось:

– А в Израиль-то что тебя понесло?

– На родину предков!

Это уже вырвалось у меня. Ну, нравится мне что-то неожиданное и парадоксальное сказать, машинально выходит. Говорю такие вещи без тени улыбки, и многие всё очень всерьез воспринимают. Вот и у Борьки, смотрю, глаза округлились, челюсть чуть отвисла. Поверил! Пусть на минуту, но принял идею, что я из потомственных евреев. И это Борька, с которым мы росли с рождения до десяти лет в соседних квартирах. Прадедушка которого, старший дворник, был еще до революции начальником моего деда, просто дворника Андрея Васильевича. И второго моего деда, хирурга Бориса Константиновича, Борька хорошо знал. И всех бабушек, и папу с мамой, и всё про мои русские корни, куда «если кто и влез, так и тот татарин».

Так и повелось. До сих пор, когда что-нибудь особо заковыристое у меня удачно выходит, спрашивают: «Коля, скажи правду, а ты не еврей?» Нет, говорю. Но народ у нас тертый. Скажешь, что не еврей – понимающе улыбаются, сомневаясь (если ты не грузчик). Скажешь, что еврей, верят, независимо ни от чего и сразу. Попробуйте.

А все-таки умеют эти евреи вертеться.