Заметки вашего современника. Том 2. 1970–1980

Книжка 60 27 мая — 1 июня 1973 г.

В начале 1970-х гг. отношения между СССР и США относительно нормализовались. Настолько, что после визита группы американских научных журналистов в Советский Союз, они пригласили своих коллег посетить научные центры США. В Америку полетели Бронислав Колтовой («Известия»), Лев Кошелев (Союз журналистов СССР и, по совместительству, КГБ; славный, умный парень), Олег Куприн (журнал «Родина»), Михаил Ребров («Красная звезда»), Николай Шарце (ТАСС, блестяще владел английским языком, был нашим переводчиком) и я. На востоке страны мы посетили Нью-Йорк и Принстон, где провел последние годы жизни Альберт Эйнштейн. Его ученик профессор Джон Уиллер и доктор Мелвил Геттлиб прочитали нам лекции о проблемах управляемой термоядерной реакции. Посетили штаб-квартиру крупнейшей радиоэлектронной компании RCA, Массачусетский технологический институт (МТИ), Гарвардский университет, Смитсонианский университет в Вашингтоне, Национальное бюро стандартов в Геттисберге и Национальный институт здоровья в Бетезде. Обо всём этом я писал в «КП» в декабре 1973 г. — январе 1974 г., а потом подробнее в книжке «Быль о старом льде» (Политиздат, 1974). Повторяться не буду, но многое, как я сегодня вижу, осталось неопубликованным.

Самолёт наш садится в Париже. Миша[127] разузнал, что в первом классе на аэрокосмический салон в Париж летит Туполев[128]. Пошли к нему. Человек не особенно приятный, несколько надменный. Одновременно скованный, принуждённый. Говорили о вечных противоречиях авиации: скорости и вместимости. Когда разговор коснулся отца, Алексей Андреевич сказал, что отец никогда не вёл дневников и записей мемуарного характера. На салоне Туполев-младший представляет Ту-144. О франко-английском «Конкорде» говорил снисходительно. Очевидно, считает свой самолет безупречным. Вместе с ним в Париж летит Сергей Львович Соболев[129].

В Нью-Йорке нас встречали Виталий Кобыш (собкор «Известий»), Анатолий Манаков[130], Билл Кроми — научный журналист, которого мы принимали в Москве (пишет в основном об океанографии) и молодой парень Алан из Колорадо, от которого на версту пахло контрразведкой, что и подтвердилось через полчаса, когда я для проверки остановился на улице завязать шнурок: контрразведчик тоже непременно остановится. Поселились в огромной гостинице «Хилтон» — 44 этажа. Мы живём на 34-м. В номере обнаружил большую вазу с фруктами, прикрытую жёлтым целлофаном. Пристальный осмотр убеждает, что фрукты восковые, декоративные. Плотных занавесок на окне нет. В головке душа — ручка, которой можно регулировать струю. Вот бы купить такой! Рядом со мной живёт Шарце[131]. Зашёл к нему, а он жрёт из вазы виноград: фрукты оказались настоящие.

Вот так, ввосьмером мы и путешествовали по США: Билл Кроми, Николай Шарце, Олег Куприн, Лев Кошелев, я, Бронислав Колжовой, Михаил Ребров и Алан, который всех нас «пас».

Мелочи, которые необходимо знать. В лифте американцы снимают головной убор. Перед едой всегда выпивают стакан холодной воды. Уходя из номера гостиницы, надо повесить на ручку двери одно из двух пожеланий: «Просьба не беспокоить» или «Прошу убрать мой номер». Если поставишь машину у чугунной тумбы пожарного крана, её немедленно отволокут за город. Стоянка в центре города — 1 долл. за полчаса, крытая стоянка — 5,5 долл. за ночь.　

Нью-Йорк показался мне довольно грязноватым городом, а Гарлем и Вест-Сайд — вовсё помойка. Асфальт на улицах вовсё не идеальный, много заплаток, как у нас. Из-под чугунных люков на улицах часто почему-то идёт пар.　

В Гарлеме уже 93 года строят храм Св. Иоанна, самый большой храм в Западном полушарии. Железобетона нет, только камень. Гранитные колонны по 130 т. Высота 124 фута (примерно 14-этажный дом). Американцы утверждают, что храм будет стоять 5 тыс. лет. Ну а кто в Америке сможет сказать, кто такой был Св. Иоанн через 5 тыс. лет? Огромные бронзовые двери. Прекрасный синий витраж. Второй по размеру орган в Америке: 8 тыс. труб. Иконы подарил Иосип Броз Тито. Во дворе храма — футбольное поле.　

Кто-то из советских корреспондентов, незадолго до высылки его домой, решил переехать в Гарлем (хотя это запрещено), чтобы разницу в стоимости квартплаты употребить на приобретение норковой шубы. Шубу удалось купить. Но уже на следующий день её сперли.

Окна дома Эйзенхауэра выходят на крыши Гарлема.

Редакция недолго ломала себе голову над названием своей газеты: газета называется «Еб…я».

На Бауэри пустые бутылки называют «убитыми солдатами».

Красно-золотой сумрак китайского храма. Толстые золочёные божки с лицами весёлыми и значительными одновременно.

Высота статуи Свободы 305 футов и 1 дюйм (93 м 26,5 см). Можно залезть внутрь. В голове статуи Свободы душно.

«Импайр стейтс билдинг». Душная застеклённая смотровая площадка на 102-м этаже. Интересно рассматривать крыши небоскрёбов. На некоторых маленькие дачки, лужайки, садики. Главные здесь люди — лифтёры. Очень энергичные и деловые.

Бесспорно, Нью-Йорк — одно из редкостных мест земного шара.

Встреча-ужин с американскими научными журналистами, учеными, писателями. Долго беседовал с Азимовым[132]. Жёсткошёрстный, рыжеватый. Забавный техасский галстук-шнурок. Говорили об изобретательских делах, об издании научно-популярных книг, о «пришельцах», о том, как воспитать у молодёжи хороший вкус.

Рад был узнать, что в Нью-Йорке проходит 2-й Всемирный кинофестиваль фильмов о котах.

Непременная черта всех наших очерков и книг о Нью-Йорке, да и о других городах США, которых я пока не видел — жалобы на то, что американские небоскрёбы давят, принижают, угнетают личность. Это полная чепуха! Так пишут потому, что мы не умеем строить небоскрёбы, у нас нет ни одного небоскреба и мы просто завидуем американцам. Небоскрёбы не только не давят, они возвышают человека! Они говорят людям: смотри, вот что ты можешь сделать! Я аплодирую небоскрёбам!

Кафе «Сцена». Американская яичница с ветчиной — это не ветчина, мелко порезанная в яичнице, а это хороший ломоть ветчины сам по себе и глазунья сама по себе. Официантка-полька, очень приветливая, попросила у меня сигарету для какого-то русского старика: «Дым Отечества… Ему будет так приятно…»

На прощание польке и хозяину подарили сувениры, а хозяин нам — здоровенную колбасу.

Отправляемся в Принстон на трёх более чем роскошных «кадиллаках»: стереомузыка, кондиционер, автоспуски стёкол, шофёр со своего места запирает все двери. А стирать бельё — не умеет!

Принстон очень хорош, лёгок, свободен. Профессор астрофизики Мелвил Готтлиб. В Женеве на Международной конференции физиков «Атомы за мир» в 1958 г. (где были рассекречены многие наши работы по управляемым термоядерным реакциям) познакомился с нашими физиками: Арцимовичем, Шафрановым, Кадомцевым, о которых отзывается очень высоко. В Принстоне в лаборатории по термояду работают учёные из СССР, ПНР, ВНР, Южной Африки, Израиля, ОАР, Англии, Франции, Канады, КНР.

Профессор Джон Уиллер, работал с Эйнштейном, жил в Новосибирске, два года назад ездил в Пулково. Рассказывал о «чёрных дырах» («Это — свиньи Вселенной: чем больше их кормишь, тем больше они хотят жрать»), двойных звёздах. Но интереснее всего — об Эйнштейне.

— Бор[133] старался убедить Эйнштейна в справедливости квантовой теории, в которой Эйнштейн разочаровался в конце жизни. Однажды Бор пришёл к Эйнштейну, когда тот лежал совершенно голый дома и отдыхал. Бор ничуть не смутился и их спор продолжался. Думаю, что это — самый великий спор в истории науки. Ни Бору, ни мне не удалось переубедить его… Эйнштейн говорил: «Самое непонятное во Вселенной то, что она поддаётся пониманию»… Он не любил длинных формул и длинных речей, считая и то, и другое признаком несовершенства… Итальянские школьники читают Галилея на уроках литературы. Думаю, что когда-нибудь и Эйнштейна будут так читать… В архиве Эйнштейна много неопубликованных писем, особенно рекомендательных. О таких письмах он говорил:

— Как жаль, что в этих письмах я не могу писать о том, какой это замечательный человек, а должен описывать его как лошадь, способную везти определённый груз…

Помню, однажды он сказал: «Больше всего меня интересует вопрос: Бог, когда он создавал мир, имел ли он какой-нибудь выбор?»

Дом Альберта Эйнштейна в Принстоне.

Дома у Эйнштейна был подлинный Дюрер[134] — резьба по дереву. Иногда он приглашал студентов на чаепитие к себе домой. Один студент однажды спросил его, что будет с его домом после смерти хозяина.

— Паломники не будут собираться, чтобы посмотреть на кости святого, — с улыбкой ответил Эйнштейн.

Уиллер дал мне адрес дома, где жил и умер Эйнштейн: улица Мерсер, 112. Мерсер — фамилия. Кто такой — не знаю. Но ведь это же смешно: Эйнштейн жил и умер на улице какого-то Мерсера! Вечером пошёл и нашёл этот дом. Дом как дом, ничем не примечательный, двухэтажный. Торчит в окне кондиционер, на крыше замысловатая телевизионная антенна, и никто не знает, кто сегодня живёт в этом доме. Действительно, местом паломничества дом не стал. И грустно даже не от кондиционера этого дурацкого, а оттого что Эйнштейн всё это предвидел.

Ночью под окнами отеля «Хилтон» лаяли собаки. Совсём как у меня в Переделкино.

Кренбери. Штаб-квартира компании RCA — крупнейший исследовательский центр по телевидению. Здесь разрабатываются все виды связи: бытовая, коммерческая, военная, что не мешает параллельно заниматься замораживанием продуктов и прокатом автомобилей. Знакомство с легендарным Владимиром Козьмичом Зворыкиным[135], которого вместе с Розингом[136] называют «отцом телевидения». Русским журналистам обрадовался. Все ребята набросились на современных руководителей компании, Зворыкин притыкался то к одной, то к другой кучке беседующих, пока я его не увёл, поняв, что он здесь — фигура самая интересная. Невысокий человек с грубыми чертами лица. Ему 85 лет. Родился 30 июня 1888 г. в Муроме. Учился в Петербурге в Технологическом институте, который окончил в 1912 г. В 1906 г., когда Розинг разрабатывал свою систему, Зворыкин работал в его лаборатории. Из Петербурга сразу переезжает в Париж, в College de France, где учится у Ланжевена[137]. Во время первой мировой войны служит связистом, а в конце войны эмигрирует в США, где в 1924 г. получает гражданство. В 1926 г. стал доктором философии Питтсбургского университета, в 1929-м — директором лаборатории электроники в RCA. Уже в 1947 г. — вице-президент корпорации, а ныне — единственный в её истории почётный вице-президент. До сих пор работает, занимается медицинской электроникой. Зворыкин рассказывал, что когда в США сделали первую ЭВМ, то долго спорили, сколько ещё таких машин нужно построить, и решили, что 20 штук хватит с головой. Самую первую ЭВМ в 1951 г. купило Национальное бюро стандартов.

Владимир Козьмич Зворыкин.

Основал компанию RCA тоже выходец из России Давид Сарнов, которого называли «бароном технологии». Приехав в США ещё в 1900 г., он развил бурнейшую деятельность и очень скоро стал одним из ведущих капиталистов Америки. Сами американцы говорят, что Сарнов дал их стране больше, чем Эдисон. Всем подарили книгу о нём.

Невероятно внимательное отношение американцев к своей истории. В ресторане, где мы ужинали с директорами RCA, висит обычное тележное колесо. Оказалось — колесо с телеги первых переселенцев! У Коли[138] студентка берёт интервью для городской газеты. А ноги, доложу вам, у студентки замечательные! Гуляли настолько весело, что опоздали на два рейса, улетели последним в 23.00.

Идея радара впервые пришла в голову англичанам, а разрабатывали идею в МТИ[139]. Джон Слейтер заперся в комнате на неделю, а через неделю вышел из комнаты с теорией радара. Тут родился и промышленный лазер. В лабораторном опыте его впервые демонстрировали в 1960 г. Через полгода лазером занимались 70 компаний, через пять лет — 460. У американцев фантастический нюх на научные и технические новинки.

В МТИ 8 тыс. студентов, 4 тыс. аспирантов, 2,5 тыс. преподавателей, 2 тыс. научных работников, 2,5 тыс. обслуги. Бюджет 235 млн. долл. На преподавание тратят только 45 млн., да и то 15 из них платят студенты, в то же время две трети студентов получают материальную помощь от правительства. Каждый год меняется более 10 % учебных программ. Отсев за 4 года составляет 25 %. Везде, где можно, стараются различия студентов нивелировать, например, не ставят оценок, только + или –. Питание и общежитие обходятся студенту в 1,5 тыс. в год. Львиная доля средств идет на научные разработки. Почти все студенты входят в исследовательские группы, которые обычно состоят из профессора + 2 аспирантов + 2 студентов. Федеральную дорогу № 128 называют «золотым промышленным полукругом»: более 600 фирм здесь находящихся отсасывают интеллектуальные соки МТИ.

Были в лаборатории, которая ещё до войны прославилась изобретением целлулоида, где работает знаменитый профессор Хар Гобинд Корана, индус, биохимик, нобелевский лауреат. Лекций он не читает, работает с аспирантами, синтезирует короткие гены, о чем докладывал в Риге в 1970 г. Мне было довольно дико его слушать, когда он говорил:

— В США надо спасать фундаментальную науку. Всех интересует в первую очередь практические применения открытий, их прикладные возможности. Я не жалуюсь, с биохимией как раз всё более-менее благополучно: нас поддерживает Министерство здравоохранения. Но посмотрите, как замечательно в СССР работают Спирин[140] и Баев[141]!..

Обед в МТИ. Начинают со сладкого: клубника, яблочки, арбузики — всё это мелко нарезано в сладком сиропе, а потом салат, рыба с картошкой и зелеными стручками. А подумаешь: какая разница?

Гарвард. Сумрачный (окна задёрнуты) кабинет Роберта Вудворда… О нём писали: «Он продал душу дьяволу за право стать гением органической химии». Изобретает лекарства, автор около 20 сложнейших направленных синтезов природных соединений, провести которые никому не удавалось. Прославился синтезом хлорофилла[142] и «лепкой» гигантской молекулы витамина В12. Говорили о лекарствах, о том, что все они дают некие побочные и вредные для человека эффекты. «Нет хороших, добрых и, напротив, плохих, злых веществ. Просто надо найти каждому его место, а это очень сложно». Вудворд считает, что нельзя увлекаться биологическими методами борьбы с сельхозвредителями, и противопоставлять их химическим методам:

— Согласен, что не все химические методы борьбы удачны, но не согласен, что все не удачны! Кто сказал, что биологические методы менее опасны?! Химический препарат мертв, эволюционировать он не может. А живой борец с вредителями может! И куда приведёт эта эволюция, сказать очень трудно. Вот герцог Эдинбургский проводит сейчас кампанию в защиту бенгальских тигров. А может получиться, что он обнаружит такого тигра в своём собственном саду!

В 1965 г. Вудворд получил Нобелевскую премию. В Стокгольме он сказал:

— Я почти не сомневаюсь, что можно создать в лабораторных условиях НЕЧТО с характерными признаками жизни. Но я не хотел бы предсказывать, сколько на это потребуется времени…

Летом 1976 года Роберт Вудворд (1917–1979) был избран иностранным членом Академии наук СССР.

Ужин у Кроуна, известного научного журналиста США. Кроме нас у него в гостях мистер Бекер — влиятельный издатель из Бостона, специализирующийся на книгах о природе. Спрашивал, какие советские книги он мог бы издать. Я порекомендовал Виталия Бианки и Васю Пескова. Правда, «Лесная газета» Бианки рассчитана всё-таки на Россию, кое-что может не совпадать. Потом Бекер говорит:

— Мои дела пошли хорошо после того, как я издал одну книгу, которая имела успех, что и позволяет мне сегодня рискнуть с советскими авторами.

Я поинтересовался, какая книга имела успех.

— «Майн кампф» Адольфа Гитлера. Оказалось, что современная молодёжь практически ничего не знает о второй мировой войне и о фашизме…

Понял, что ему всё равно, что издавать, лишь бы покупали. С моей точки зрения это безнравственно, но не буду же я с ним спорить. Помолчали. Потом он спрашивает:

— Вы знакомы с Андреем Вознесенским?

— Да, знаком.

— Он недавно был в США и говорил, что тираж его поэтических сборников в СССР доходит до 400 тысяч экземпляров. Я не поверил, по-моему он блефует…

Я сказал, что Андрей не блефует, вполне возможно, что так и есть, поскольку он популярный поэт.

— Вы мне нравитесь, и я хочу сделать вам подарок.

Я льстиво заулыбался, надеясь на модный галстук.

— В моём издательстве несколько лет работали специалисты, которые пытались установить на основе различных данных точный тираж будущей книги в зависимости от очень многих параметров. В конце концов они вывели формулу, которую я вам подарю. Ваши издательства сэкономят массу денег и времени…

Когда возвращались в Бостон, Бекер настоял, чтобы мы заехали к нему домой за формулой. Протягивает мне листок, на котором гигантская трёхэтажная формула со множеством греческих букв, дробными коэффициентами, правда без интегралов, очень некрасивая, громоздкая, сразу напомнившая мне формулы расчёта компрессоров, которыми нас изводили в МВТУ. Изобразил на лице восторг. Господи, что он понимает в тиражах?! У нас издали томик Сергея Есенина на гадкой серой бумаге в мягком переплете тиражом 2 млн. экз. и нигде нельзя было купить! Формулу выбросил.

Чем больше знакомлюсь с американцами, тем яснее ощущаю нашу с ними абсолютную непохожесть. Кроун пригласил нас в гости и демонстрировал свою новую книгу об исследованиях океана, но не подарил! Приведись на меня, я или бы подарил, или бы не стал демонстрировать. Ну ладно, нам не подарил, но он и Биллу Кроми, своему коллеге, который, кстати, тоже пишет об исследованиях океана, с которым он ездил в Россию и теперь они вместе работают с нами, ему он тоже не подарил!

В гостях у Кроуна было 9 мужиков. Ну ладно, он сам не пьёт. Но это его личное дело. Мог он гостям предложить по стакану вина?! Или тот же Бекер. Подъехали к его дому в Бостоне за формулой этой злосчастной, он выскочил из машины, но тут же спохватился: «Может быть Вы хотите осмотреть мой дом?» (Ну нельзя так спрашивать! Надо сказать: «Ребята, айда ко мне, пропустим по маленькой, а то у этого трезвенника Кроуна мы совсем засохли!»). Коля[143] отвечает дипломатично: «Но нам не хотелось бы вас задерживать…» А Бекер в ответ: «О, хорошо!» И убежал! Ну, мог бы русский человек так поступить? Никогда!

Билл Кроми сказал, что Ассоциация научных журналистов США договорилась с фирмой «Хилтон», что русские журналисты будут жить в их отелях. Отели очень хорошие. В бостонском «Хилтоне» такая новация: дверь в номер полая внутри. И два люка с разных сторон двери. Приходишь, снимаешь костюм, открываешь люк и вешаешь костюм внутрь двери. Коридорный отпирает наружный люк и отдаёт костюм в чистку или глажку. Очень удобно, согласен, но уловил легкий запашок тюряги.

Бостон меньше Нью-Йорка, просторнее, чище и очень гордиться этим, добрые старые традиции тут прочнее. Секретарша Вудворда, которая показывала нам город, большая патриотка: «Пусть у нас меньше театров, музеев, институтов, чем в Нью-Йорке, но они не только не хуже, они лучше!!»

Набережные Чарльз-ривер низкие, обложенные большими камнями, какие-то совсем деревенские. Лихие парни-гребцы в ярких майках на «восьмерке» контрастировали с этой набережной.

Американцы совершенно искренне убеждены, что брусника, собирать которую они научились у индейцев, не растёт больше нигде в мире.

Мировой рекорд по плотности автомобильного населения держит графство Лос-Анджелес (не штат Калифорния, а именно графство!). Там более 4 млн. автомобилей.

Геттисберг. Национальное бюро стандартов. Больше всего поразили меня требования к детским игрушкам. Исследовали, с какой силой пятилетний малыш может давить на нечто иглоподобное (7,5 кг) и выясняли, какой должна быть игла, чтобы при этом она не проколола кожу ребенка. Составлены графики безопасности углов и радиусов, нарушать которые никто не имеет право. Разработаны специальные пластмассы, которые не дают при поломке колющих и режущих сколов. Однажды Бюро запретило по всей стране продажу игрушечной электрической плиты, потому что её температура была на 2 градуса больше максимально допустимой (149 по Фаренгейту. Это примерно 44 °C).

Здравоохранение — третья по значимости отрасль государственного хозяйства в США, в которой задействовано 4,5 млн. человек; 300 тыс. врачей, из которых практикуют 250 тыс; 50 тыс. администраторов; 750 госпиталей. 19 тыс. учреждений занимаются хрониками и долечиванием. Медиков готовят в 118 вузах и факультетах. Молодые специалисты год стажируются в госпиталях. Заместитель министра здравоохранения, образования и социального обеспечения Чарьз Эдвардс говорил нам:

— Я не хотел бы, чтобы вы ушли отсюда с мыслью, что никаких проблем не существует. Их много. И главная — дороговизна лечения. Часто людей кладут в больницы, когда этого можно и не делать, расточительно выписывают медикаменты, убеждают в необходимости продолжать лечение, хотя такой необходимости нет…

Средняя продолжительность пребывания в больницах: в СССР — 16 дней, в США — 7–8 дней.

Национальный институт здоровья — крупнейший центр здравоохранения в мире — состоит из 10 институтов с годовым бюджетом в 1,5 млрд, долл. Здесь работает 2000 специалистов. 55 ученых были лауреатами Нобелевских премий (сегодня работают 3 нобелевских лауреата).

Признали, что такой организация, как «скорая помощь», в США нет.