Заметки вашего современника. Том 2. 1970–1980

Книжка 61 1–10 июня 1973 г.

Поездка по научным центрам США продолжилась сначала в Вашингтоне, а потом на западном побережье и на юге страны. Мы были гостями «Космос-клуба» в Сан-Франциско, прогулялись по лесу секвой, осмотрели гигантские ускорители элементарных частиц Стенфорда и лаборатории Беркли, были приглашены в штаб-квартиру мультимиллионера Арманда Хаммера в Клермонте под Лос-Анджелесом, побывали в Лаборатории реактивного движения в Пасадене, потом полетели в Техас в Центр пилотируемых космических полетов, вернулись в Нью-Йорк и сразу улетели в Москву. Как я уже говорил, я написал об этой поездке девять репортажей в «КП», которые расширил в книжке «Быль о старом льде». Записная книжка будет лишь дополнять эти публикации.

Национальный музей авиации и космоса. Самый большой подобный музей в мире. Как стыдно, что у нас, на родине первого спутника и Гагарина, нет такого музея, как в Вашингтоне! 240 самолётов, начиная с самолёта братьев Райт, одних пропеллеров — 350 видов, 425 авиадвигателей, 50 ракет, 40 космических аппаратов. Долго рассматривал лунный грунт. Не отличил от мокрого, ещё не утрамбованного асфальта. Сидел в лунной кабине «Аполлона». По размерам она чуть больше телефонной будки. Астронавт Чарлз Конрад долго уговаривал конструкторов кабины не ставить в ней кресло (стул, табуретку) для командира, говорил, что в невесомости держалок для ног будет вполне достаточно, и был прав! Поразила толщина стенок лунной кабины. Это металлическая фольга! Ну, не такая, конечно, как на шоколадках, а такая, в какую пакуют какие-нибудь машины, моторы. Пальцем её продавить трудно, но отвёрткой, например, можно пробить сразу.

Чарлз Линдберг, который в 1927 г. первый перелетел из Америки в Европу через Атлантический океан за 33,5 ч, оказывается, жив. Ему 71 год, в отличной форме, много путешествует вместе с женой. У него два дома: в Новой Англии и на Гавайях. Ради собственного удовольствия занимается проблемами защиты окружающей среды, в частности защитой голубых китов. Дюрант[144] говорил, что Линдберг — яростный антисоветчик.

Полковник Ч. Линдберг умер в 1974 г.

Авиабилет Вашингтон — Сан-Франциско стоит 236 долл.

Ужин в «Космос-клубе». Или обед? Ведь суп подают. Суп в чашке. И по внешнему виду, и по внутреннему содержанию очень похож на чай: я не сразу разглядел две морковные соломинки, тихо лежавшие на дне чашки. Подали три ложки, все величиной с десертную. Но одна была чуть-чуть шире. Ей и надлежало есть суп. За всем не уследишь, а надо!..

Джон Мюир — один из первых натуралистов, которые ратовали за создание Национальных парков. Мюирский лес секвой — его детище. Если вам больше 62 лет, вход в парк бесплатный. Высота секвой доходит до 300 футов (более 100 м), а диаметр — до 11 м. Одно дерево спилили в 1930 г. Оказалось, что ему тысяча лет. Из пня сделали интересный экспонат: в годичные кольца вставлены гвоздики: вот в это время Колумб открыл Америку, а вот в это была битва при Ватерлоо и т. д.

Никогда ни в одном городе не видел таких крутых улиц, как в Сан-Франциско.

Во время обеда девушка, которая помогает Коле[145] с переводом, прибежала в ресторан с криком:

— Господа! Скорее, скорее! Смотрите, что показывают по телевизору!

Мы бросились в холл. А показывали катастрофу нашего Ту-144 на салоне в Ле-Бурже. Пленку эту гоняли несколько раз, и хорошо было видно, как он взлетел, задрал нос, сполз на крыло и рухнул. Настроение тягостное. Ведь всего несколько дней назад беседовали мы с Туполевым, таким вальяжным, таким самоуверенным…

3.6.73.

Позднее мне приходилось читать, будто бы Ту-144 потерпел аварию из-за того, что попал в турбулентный поток, образовавшийся в результате полёта истребителя «Мираж». Но я хорошо помню, что никакого «Миража» не было. Марк Лазаревич Галлай, с которым мы обсуждали гибель Ту-144, говорил, что причина одна: Михаил Козлов, командир лайнера, слишком задрал нос, скорость упала, самолёт сполз на крыло и разбился. А случилось это потому, что нашим начальникам на салоне очень хотелось «утереть нос» франко-английскому «Конкорду» и они настаивали на том, чтобы старт Ту-144 был максимально эффектным. Именно эта версия представляется мне наиболее вероятной.

В Стенфорде с конца весны до начала осени дождей не бывает. Вся земля выжжена. Горы зеленые, потому что их спасают туманы. Длина линейного ускорителя SLAC — две мили. Это плод объединенных усилий 162 компаний и отдельных лиц. А Корана жаловался, что фундаментальная наука в США в загоне. Но ведь Стенфордский ускоритель ничего материально ценного не производит. Ускоритель такой длинный, что физики передвигаются вдоль него на велосипедах. Работают на нём в три смены. Эксперименты проводят ежедневно 3–4 недели, потом столько же отдыхают, а компьютеры обрабатывают результаты. Тут бывали Келдыш, Капица, Петросьянц.

Табличка в автобусе: «Ваш водитель Боб Кронби. Ему можно доверять и он вежлив».

Нигде на светофорах не видел дополнительных стрелок. Движение чаще всего четырехрядное с широкой резервной зоной с двух сторон. Разделительная полоса почти всегда. Практически нет пересечений дорог, только съезды и заезды. Все пояснительные таблички пишут белым по зеленому. Запрещающих дорожных знаков очень мало, чаще — предупредительные или поясняющие. Ряд от ряда кое-где отделен металлическими лепешечками. Когда переезжаешь через них, машина сигнализирует об этом короткой дрожью.

Очень редко в США можно увидеть… пол! В гостинице от порога все вестибюли, холлы, номера покрыты толстыми искусственными коврами. Для баров и ресторанов наиболее характерны красные тона. Ковры американцы не жалеют, приходя домой не разуваются. Но ковры всегда чистые, не вытертые. Очень приятно ходить по ним босиком.

Главная отличительная черта американского пейзажа, особенно пригородного и сельского — отсутствие заборов. Чаще всего их функцию выполняет подстриженный кустарник. Каждый день по ТВ грабят, насилуют, убивают, а до заборов американцы так и не могут додуматься!

Самая вычурная архитектура в США — у церквей. «Под старину», как у нас, их ставят редко. В МТИ, например, вообще соорудили некое нейтральное культовое здание. Это и церковь, и мечеть, и синагога, всё зависит от того, кто молится.

Мне очень нравится, что американцы словно соревнуются в нелепостях законодательства в отдельных штатах. Здесь, в Калифорнии, например, для того, чтобы поставить мышеловку, надо получить охотничье удостоверение. В Неваде нельзя перегонять верблюдов по шоссе. В Оклахоме могут оштрафовать или даже в тюрьму посадить, если строишь гримасы собаке. А в Иллинойсе могут засудить, если собаке предложишь закурить. В Теннесси нельзя ловить рыбу с помощью лассо, а во Флориде — лягушек сачками. В Пенсильвании запрещается заметать мусор под ковёр. В Арканзасе муж может бить жену только раз в месяц. В Западной Вирджинии нельзя пускать в школу ребенка, от которого пахнет луком.

В Принстоне, Стенфорде, Пало-Альто и Беркли, когда Коля переводил, часто мелькало «машина Гольберга». Кто такой Гольберг, я не знал. Если я никогда о нем даже не слышал, наверное, он совсем молодой. И чем чаще об этих машинах говорили, тем стыднее было не знать, кто такой Гольберг. Вместе с тем я приметил, что машинами Гольберга называют установки, аппаратуру и приборы совершенно друг на друга непохожие и по размерам, и по назначению. Сегодня решил не корчить из себя энциклопедиста и расспросить у американцев, кто такой Гольберг. Спросил небрежно у Билла Кроми: сколько лет Гольбергу? Билл сначала не понял. Я уточнил: тому самому Гольбергу, компьютеры которого нам показывали в Беркли. Наверное, это совсем молодой человек…

— Да я бы не сказал, — и тут Билл начал хохотать.

Выяснилось, что Руб Гольберг — знаменитый американский карикатурист, который прославился своими рисунками на компьютерные темы. С тех пор всякую запутанную, мало понятную электронику в США называют «машинами Гольберга».

Основатель лаборатории в Беркли Эрнест Лоренс (умер в 1958 г.) был первым учёным, который применил радиационные пучки в медицинских целях. Он начинал ещё в 1930 г. совсем молоденьким профессором, построив со своими студентами первый циклотрон диаметром в четыре дюйма. В июле его младший брат Джон едет в Дубну, будет осматривать онкологические клиники в Москве и Ленинграде. Убеждал нас, что рак гипофиза излечим на 80 %. Не верю.

Американцы не моют руки перед едой, но значительно меньше нас курят. И пьют, пожалуй, тоже.

В «Боингах» на сиденьях разноцветные чехлы. От этого в самолёте как-то веселее.

Над Лос-Анджелесом лётчик чересчур высоко зашёл на посадку. Поднялся вновь и сделал круг. Всё объяснил по радио и извинился.

В аэропорту Лос-Анджелеса нас встречал Дональд Гаррет, один из директоров гигантской компании Арманда Хаммера «Оксидентл петролеум корпорейшн» (годовой доход — 2,7 млрд. долл.). Он сообщил, что сам мистер Хаммер улетел в Японию и поручил принять нас своим директорам. Сам Гаррет — глава дочерней фирмы «Гаррет» — главной научно-исследовательской и проектной организации в империи Хаммера. Он сказал, что город Лос-Анджелес очень разросся, и в Клермонт, где находится их штаб-квартира, быстрее добраться на самолёте. Поодаль стояли два самолётика, совсем маленькие, человек на 6–8. Мы поинтересовались, где наши чемоданы, на что Гаррет сказал, что они уже уложены в крылья. Полетели. Лос-Анджелес отличается обилием частных бассейнов, которые посверкивают в солнечных лучах, как осколки разбитого зеркала.

Арманд Хаммер приехал в Россию впервые в 1921 г. Привёз полевой госпиталь, торговал зерном и тракторами, строил карандашную фабрику, но, главное, зачем он приехал — антиквариат. Скупал за бесценок произведения искусства и, как я думаю, на этом и разбогател. Писал: «Мало кто из бизнесменов может похвастаться тем, что нажил себе состояние, вложив деньги в экономику коммунистических стран». Он очаровал Ленина, который считал его первой ласточкой западного бизнеса. Через полвека он очаровал Брежнева, заключив (или пообещав заключить?) торговые соглашения на сумму около 8 млрд, долл., в которых предусматривается сотрудничество в переработке нефти, производстве минеральных удобрений, проектировании и строительстве гостиниц, утилизации твёрдых отходов[146]. Наверное, совесть его замучила и через полвека он привёз Эрмитажу «Портрет актрисы Антонии Сарате» кисти великого Гойи.

Принимали нас директора в небольшом, но отлично механизированном кабинете: стена раздвигается, появляется экран, откуда-то вылезает эпидиаскоп и т. д. Сначала познакомились. Первый директор ведёт все работы по углю, второй — по нефти, третий — по минеральным удобрениям, четвёртый — по переработке мусора, пятый — по синтетическому топливу (сжижение и газификация угля, производство нефти из сланцев, пиролиз твёрдых органических веществ). Все миллионеры. Выступали друг за другом. Видно было, что в своём деле они доки. Они очень старались, ни на секунду не забывая, что мы приехали из страны, куда шеф собирается вложить 8 млрд.

Но во время лекций директоров я заметил, что все они постоянно смотрят на меня, рассказывают всё как бы мне лично, не обращая на моих коллег никакого внимания. Я не понимал, почему это происходит, пока не заглянул в бумагу, лежавшую перед Гарретом. Там всё было расписано в трёх столбиках: 1) Ф.И.О., 2) Кого представляете и 3) Тираж печатного органа. Тираж «КП» 20 млн. экз. Таким образом, я был специальным корреспондентом самой многотиражной газеты мира, а «по Сеньке и шапка»!

Едем в машине Вольфа, одного из директоров хаммеровской империи. Машина поравнялась с грузовиком, приспособленным для перевозки небольших, как для акваланга, баллонов. На машине надпись: «ПИТЬЕВАЯ ВОДА». Бронислав Колтовой[147], который всё время ищет, чем бы уязвить американцев, оживился и спрашивает у Вольфа:

— А что, мистер Вольф, в Лос-Анджелесе не во всех домах водопровод?

Вольф смотрит на Бронислава, как царь на еврея (или как «вольф» на Красную Шапочку), и говорит с усмешечкой:

— Водопровод построен в Лос-Анджелесе ещё в XIX веке…

— Наверное, вода в водопроводе не очень хорошая, — не унимается Бронислав.

— Наверное, — лениво говорит Вольф. — Правда, вы там, в Европе (для него и Англия, и Франция, и СССР — всё это одно и то же: Европа, следовательно — слаборазвитые страны), очищаете воду хлором, а мы давно уже очищаем её серебром…

— Так зачем же развозить питьевую воду на автомобилях?! — Бронислав уже завёлся.

— Видите ли, в Лос-Анджелесе живёт рекордное для США количество богатых людей. Для них питьевую воду привозят из горных артезианских скважин. Баллон стоит 8 долларов…

Очередная попытка «Известий» дискредитировать США в глазах общественного мнения сорвалась!

Вечером после долгих докладов и лавины различных графиков, которые проецировались на экран волшебным фонарем, директора повезли нас ужинать. Что это за бунгало, я так и не понял. Снаружи похоже на барак, внутри чистота, крахмальные скатерти, негр в белом пиджаке за столом с выпивкой. Довольно просторный отдельный кабинет, на столе свечи (что означает в США приём по высокому разряду), негр улыбается и наливает. Нам прикололи красненькие искусственные гвоздики. Это означает, что мы может требовать напитки сколь угодно часто, а директора без гвоздик — только один раз. Вновь столкнулись с ненавистной нам практикой американских «party»: сперва выпивка, потом еда. Я не выдержал, сволок у негра несколько бутылок на стол, за которым мы ужинали. Мне показалось, что директора очень этому самоуправству обрадовались.

За столом завязалась занятная беседа. Оказалось, что некоторые наши собеседники ездили с Хаммером в Москву. Мы поинтересовались, были ли они в Кремле, Третьяковской галерее, в Большом? Выясняется, что нигде не были. А где были? В Министерстве внешней торговли, в Госплане. Хорошо. Тогда мы попросили подсказать нам новинки Голливуда, которые следовало бы посмотреть. А какие книги сегодня считаются бестселлерами? Они ничего назвать не могли, мычали нечто нечленораздельное. Люди невероятно узких знаний и интересов. Притом, разбуди, например, директора по минеральным удобрениям ночью и спроси, сколько стоила тонна суперфосфата в Индии в 1960 г. и сколько сейчас стоит в Исландии, он ответит мгновенно. Не могу объяснить, но мне этих миллионеров стало жалко.

Удивительно приятный старик Дельбрюк[148] из Калифорнийского технологического института. Занимается вирусами и бактериофагами, за что и получил в 1965 г. Нобелевскую премию. Человек замечательно любознательный. Начинал в Копенгагене у Бора. Помнит Капицу, Ландау, Гамова. Бывал в Москве и Ленинграде, знаком с Шемякиным[149], Овчинниковым[150], Энгельгардтом[151].

Очень интересная беседа с астрономом Брюсом Мюрреем о Марсе[152]. Весь кабинет Брюса увешан детскими рисунками. Этот молодой человек больше похож на спортсмена, чем на звездочёта. Рассказывал, что они задумали написать книжку о Марсе, своеобразный диалог, в котором фантасты: Рэй Бредбери и Артур Кларк напишут научную часть, а астрономы: Карл Саган и он, вместе с научным обозревателем «Нью-Йорк таймс» Уолтором Салливаном напишут часть фантастическую. Этим летом они впятером сели на яхту, уплыли подальше от берега, чтобы никто им не мешал, и такую книжку действительно написали. Сказать, как я им завидую, это значит ничего не сказать…

Помню, как я был поражен оперативности американских издателей, когда в октябре того же, 1973 г. Фредерик Дюрант привез мне на Международный космический конгресс в Баку подарок от Брюса Мюррея — иллюстрированную книгу в суперобложке «Mars and the mind of man», изданную через 4 месяца после нашего разговора. Тогда я не знал еще, что книга другого научного журналиста газеты «Нью-Йорк таймс» Джона Вилфорда объёмом в 330 страниц с цветными фотографиями «Мы достигли Луны», которую он подарил мне в 1975 г. в Хьюстоне, была издана через сутки после сдачи её в набор.

Я не могу доказать это с графиками и спектрограммами в руках, но я убеждён, что жизнь на Марсе есть не только в виде бактерий и спор. Я убеждён, что необыкновенная пластичность жизни вообще, которую мы наблюдаем на Земле, великая приспособляемость организмов, способны победить не только суровые условия существования на красной планете, но пустить корни в среде ещё более невероятной, тяжкой и невозможной для жизни с нашей, земной, точки зрения. И очень хотелось бы дожить до того дня, когда я смогу в этом убедиться. Не верю, что микробы с Марса способны погубить Землю. Американцы считают, что самая ранняя из возможных дат старта людей к Марсу — 12 ноября 1981 г.

Лаборатория реактивного движения (JPL) в Пасадене под Лос-Анджелесом, которую возглавляет Уильям Пиккеринг. (Рассказывают, что где-то здесь, в Пасадене, прячется от мира Бобби Фишер, чемпион мира по шахматам. Однако американцы утверждают, что охота за ним бесперспективна, да и времени у нас мало.) Я — в своей стихии. Лабораторию эту создал один из первых энтузиастов ракетной техники в США Теодор фон Карман в 1936 г. В 1944-м состоялось её официальное открытие. Много работали над ЖРД. По заказу Министерства обороны создавали первые американские боевые ракеты: «Капрал», «Сержант», зенитную ракету «Прайвент». Постепенно ЖРД стали отходить на второй план, их делают теперь в Кливленде (штат Огайо), а в Пасадене построили первый американский спутник «Эксплорер-1», конструируют лунные и межпланетные аппараты: «Рейнджеры», «Сервейеры», «Маринеры», «Пионеры». В 1958 г., после образования NASA, Лаборатория окончательно переключилась на космическую тематику. Когда говорят «лаборатория», видишь комнату, уставленную химическими склянками. Но JPL — это не комната и не здание, это десятки зданий, целый научный городок.

Первенец американской космонавтики спутник «Эксплорер-1» был запущен 1 февраля 1958 г., почти через 4 месяца после запуска нашего первого спутника. Он весил 4,8 кг, а наш 83,6!

В ноябре 1971 г. «Маринер-9» стал спутником Марса и передал на Землю 7329 фотографий его поверхности. (Для сравнения: «Маринер-4» в 1965 году передал 22 фотографии). Одну из этих фотографий — вулкан Никс-Олимпик, который считается самым высоким вулканом в Солнечной системе, мне подарил научный руководитель программы «Маринер» Пиккеринг. Высота марсианского гиганта — 23 км, диаметр основания — 600 км. Только кратер на вершине имеет диаметр 65 км. Сфотографирован и огромный разлом, который, как рубец, идет вдоль экватора Марса. Длина его такова, что он пересек бы на Земле всю территорию США от океана до океана. Ширина — 120 км, глубина — 6 км. Знаменитый Гран-каньон в Аризоне, который считается одним из чудес света, имеет ширину 21 км и глубину 1,6 км.

Смотришь на эти фотографии, и тебя охватывает непонятное волнение. Ты словно прижался носом к стеклу и заглядываешь в неведомый мир. Испытываешь страстное желание проникнуть в него, ступить на этот холодный сухой песок, спуститься по крутому обрыву каньона, взбежать на вершину потухшего вулкана. Ведь бежать так легко: от моих 75 кг на Марсе останется всего 28!

3 ноября 1973 г. планируется запуск «Маринера-10» в сторону Венеры и Меркурия, а потом «Викингов» — марсианских аппаратов нового поколения, первый из которых постараются посадить на Марс в 1976 г., в день, когда США исполнится 200 лет.

Вот так выглядит один из жидкостных ракетных двигателей лунной ракеты «Сатурн-5».

Пиккеринг рассказывал, что недавно получена информация с «Пионера», пролетающего мимо Сатурна. «Пионер» обработал сигнал, отраженный от колец Сатурна, сигнал сильный, что говорит о том, что кольца состоят отнюдь не из пыли, а из камней диаметром порядка метра. «Пионер» рассматривал спутник Сатурна Титан, который, как оказалось, очень напоминает Луну.

В эскизных набросках марсианской экспедиции просчитывается вариант с двумя космическими кораблями, каждый из которых рассчитан на экипаж из 12 человек. Но в каждом корабле полетят лишь 6 человек. Таким образом, если случится поломка одного из кораблей, 12 участников экспедиции поместятся в другом. Специальный экскурсионный кораблик на 3–6 человек (вот кому действительно можно позавидовать!) стартуют с орбиты спутника Марса на планету. Они будут работать там около двух месяцев.

Хочу просить экипаж, который первым ступит на Марс, чтобы они выключили теле- и кинокамеры и не снимали сам момент выхода на его песок. Они должны дать друг другу слово никогда не говорить, кто же конкретно ступил первым на Марс. Человеческая психология так устроена, что в памяти может остаться и наверняка останется именно этот первый, что будет очень несправедливо: ведь все они герои. Понимаю, что тому, кто действительно ступил первым, будет особенно трудно сдержать слово. Надеюсь на его благородство и верю, что он будет молчать, как и его товарищи. Назвать первого нельзя ни жене, ни детям, молчать нужно до самой смерти и тайну эту унести с собой. Этот поступок послужит примером истинного благородства и подлинной человечности для грядущих поколений.

Джеральд Вассерберг, доктор геохимии, занимается анализом лунного грунта. Он же распределяет лунные породы по лабораториям мира. Отвечая на мой вопрос, есть ли кусочки лунных пород в личном пользовании астронавтов, он сказал, что был бы крайне возмущен, если бы узнал, что кто-то из них утаил кусочек, но он уверен, что этого никто не сделал.

Позднее, во время визита в Москву Нейла Армстронга — командира «Аполлона-11», первого человека, шагнувшего на Луну, примерно тот же вопрос я задал и ему. Армстронг ответил, что ему и в голову не приходило оставить себе хотя бы маленький кусочек лунного камня. Специально этот вопрос я не изучал, но, насколько мне известно, все лунные камни попали к геохимикам в различные лаборатории мира. Исключение составляет разве что лунный камень, привезённый «Аполлоном-11» и вставленный в цветной витраж епископального собора Святых Петра и Павла в Вашингтоне. Но я думаю, что и его передали из лабораторий геохимиков по согласованию с NASA.

Милый, что-то постоянно забывающий, разбросанный и, с американской точки зрения, преступно необязательный Элл Гиббс, ведающий службой информации JPL и связями с прессой. Напомнил мне Юрку Роста, есть, оказывается, и такие американцы. У него большой дом из 12 комнат, простая, удобная мебель без затей, куча детей — старшеклассников и студентов — от первой жены, от второй жены и общих. Дети расхристанные, лохматые, но веселые, рассматривали нас с неподдельным интересом. В гараже 6 автомобилей. Большой, очень красиво отделанный гранитными камнями и зарослями лотоса бассейн. Одна беда: вода в бассейне — 90 °F (примерно 34 °C). На берегу бассейна — бар. Плавали и даже ухитрялись пить джин, ныряя и чокаясь над водой.

В Лос-Анджелесе мы «изменили» родному «Хилтону» и одну ночь ночевали в отеле «Шаратон». Чуть поскромнее «Хилтона»: полотенец и мыла поменьше и фрукты не ставят. Но зато одна новинка: усыпляющая кровать. Бросаешь в щель монетку, и кровать мягкими движениями начинает тебя баюкать.

Мы летим в США с багажом собственных и часто извращённых книжно-газетных представлений об этой стране, никак не можем от них отделаться и понять, что американцы не хорошие и не плохие, а просто другие, гораздо меньше похожие на нас, чем кажется нам, да и им тоже.

В Америке замечательные, бесшумные и очень быстрые лифты.

В машинах новых марок раздается писк, если ты включил зажигание и не пристегнулся ремнём безопасности.

В Хьюстон мы летели в одном самолёте с легендарным баскетболистом Вилдом Чемберленом. Гигантский негр за 215, усатый, бородатый, чудовищно длинноногий, в ярчайшей рубашке, синих брюках и сандалиях на босу ногу. Миллионер. Его окружили девчонки. Он, пожёвывая жвачку, снисходительно болтал с ними и раздавал автографы. Видно, что это очень популярный здесь человек: все ему улыбаются, заговаривают с ним.

С самолёта Лос-Анджелес производит ошеломляющее впечатление своими размерами. Из иллюминаторов самолета по двум бортам он виден до дымки горизонта, он везде! Возвращаясь из Пасадены, мы промчались сквозь город по фривею, оставив центр в стороне. Небоскрёбов мало, не более десятка, лицо города они не определяют, как в Нью-Йорке, да и стоят они как-то обособленно, сиротской группкой. Океан не связан с городом так, как он связан с Сан-Франциско. Лос-Анджелес ровный, плоский и на 70 % одно- и двухэтажный. Американцы говорят, что это — город будущего, поскольку здесь почти каждая семья имеет свой дом. Впрочем, о чём я? Города мы толком не видели.

Хьюстон, о котором мы ничего не знаем, кроме того, что там находится Центр пилотируемых полетов NASA, шестой по количеству жителей город США. Сегодня в нем около 2 млн. По утверждению создателей «Хьюстон-Центра» — первой хьюстонской фирмы, на которую мы поехали прямо с самолета, в 1980 г. их будет 2,3 млн., в 1990 — 3,3[153], а в 2000 — 4 млн. Стоимость Центра — 1,5 млрд. долл. Рассчитан на проживание 150 тыс. человек, из них 5–10 % будут жить постоянно. «Хьюстон-Центр» — это усечённая пирамида 4x4 км, из которой торчат разновеликие небоскрёбы. Сады и пруды (часть — под прозрачной крышей) на разных уровнях. Под пирамидой сохраняются городские улицы. Все работы будут закончены к 2000 г.

Я уже знал, что американцы бывают невероятно самоуверенны и хвастливы, но теперь мы такого от них наслушались, что просто уши вянут:

— После того, как «Хьюстон-Центр» вступит в строй, туристы всего мира будут приезжать только сюда, чтобы увидеть это чудо! Какая Венеция?! Какой Париж?! Да о чём вы говорите!

Мои друзья — ленинградские архитекторы, которым я показал рекламные буклеты «Хьюстон-Центра», отзывались о проекте весьма скептически; а Игорь Билибин вообще сказал, что это «вчерашний день архитектуры».

Новая попытка Бронислава[154] уязвить американцев:

— Вот вы возводите небоскрёб, а движение по прилегающей улице не перекрываете. Очевидно, что отсутствие строительной площадки тормозит строительство?..

— Зачем нам строительная площадка? Если по графику какая-нибудь панель должна монтироваться в 12.30, то машина с этой панелью подойдет в 12.25, мы цепляем её краном и сразу поднимаем вверх. Никакая строительная площадка нам не нужна.

— А если машина не подойдет?

— То есть как это, не подойдёт?!! — вылупили глаза американцы.

— Да вот так, возьмёт и не подойдёт! Сломается машина! Или в США машины не ломаются?!

— В США машины ломаются. Панель перегрузят на другую машину и доставят вовремя.

— Ну а если не доставят?

— Как это может быть, что «не доставят»? Почему?!!

— Скажи им: «Шофёр запил»! — заорал я по-русски.

— Непредвиденное происшествие, — выкручивается Броня.

— Ну хорошо, — устало говорят американцы. — Мы принимаем условия вашей игры. И что потом?

— Вот я и хочу у вас спросить: что потом? Вы штрафуете поставщиков? Бьёте их рублем? Я хотел сказать долларом…

— Господин Колтовой, — спокойно говорят американцы, — никаким долларом мы их бить не будем. Дело гораздо серьёзнее. Если нам не доставят вовремя нужный элемент конструкции, завтра об этом узнают все строительные фирмы Техаса и соседних штатов. Никаких заказов никогда и не от кого они не получат. Вы знаете, в Техасе много других возможностей для бизнеса: нефть, текстиль, космос. Пусть попробуют себя в другом деле. А в строительстве им делать нечего…

Опять не получилось…

Опять поселились в «Хилтоне», и сегодня сам мистер Хилтон выразил желание позавтракать с нами. Отец его и основатель этой империи гостиниц уже стар и живёт в Калифорнии. У него было три сына. Старший заведует гостиницами за границей, расположенными на всех континентах, кроме Антарктиды. Средний сын утонул, катаясь на яхте. Младший получил в наследство все гостиницы на территории США. Довольно молодой парень. Вместе с нами ел яичницу с ветчиной. Официантка в ресторане гостиницы, к удивлению моему, вовсе не трепетала, я даже подумал, что она не знает, кто с нами завтракает. Интересный разговор на совершенно неведомую нам тему: о подготовке обслуживающего персонала гостиниц. Оказалось, это целая наука. В конце завтрака мистер Хилтон сказал, что в номерах его отеля нас ждут бутылки фирменной водки. Отлаженная система дала сбой: бутылок не было.

NASA. Руководители проекта «Союз» — «Аполлон» с американской стороны: доктор Ланни и доктор Крафт. Мне понравилось уже то, что они никуда не торопились, что секретарши не прерывали беседу срочным подписанием бумаг, что не трезвонили беспрерывно телефоны. Вся обстановка была разительно непохожа на будни их советского коллеги Бушуева[155]. Говорили о будущем полёте. Больше всего американцев волнует не техника, а организационные вопросы.

Сегодня мы с Колей[156] отличились. Днём мы прочли плакат, где было написано, что доступ в бассейн, который размещался позади здания гостиницы под открытым небом, прекращается в 20.00, но, как истинно советские люди, посчитали подобный запрет нелепым. Часов в 9 вечера разделись в номерах до плавок, набросили на шеи полотенца, сели в лифт и спустились в цокольный этаж, откуда шёл тоннель к бассейну. Оказалось, в тоннеле спустили железную решётку и пройти нельзя. Мы не отступили. Снова сели в лифт, поднялись на первый этаж с тем, чтобы, пройдя через вестибюль и обогнув здание, добиться своего. Двери лифта распахнулись, и мы оказались в плотной толпе пожилых мужчин во фраках, дам в вечерних туалетах и юных леди в лёгких нарядных платьицах. Все они улыбались и громко нам аплодировали. Как во сне, не спеша мы продефилировали по ковру к выходу, прошли по улице и наконец искупались. Оказалось, в нашем «Хилтоне» в тот вечер проходил бал выпускниц колледжей Хьюстона с родителями и преподавателями. Возвращались чёрным ходом.

Скафандр, в котором работают астронавты на космической станции «Скайлэб», состоит из 11 слоёв. В фале, который соединяет астронавта со станцией, — четыре трубки: кислородная; для подачи воды; для отвода воды; для получении информации о состоянии астронавта. Аварийный запас кислорода крепится на ноге и рассчитан на 30 мин. Регуляторы подачи кислорода и воды находятся на животе скафандра. Прозрачный шлем делают из поликарбонатового стекла. Били (разумеется, с разрешения мистера Смайли — начальника отдела систем жизнеобеспечения) по нему молотком, но разбить не смогли. Кстати, из этого стекла делают теперь детские игрушки. Когда подбирали покрытие для светофильтра шлема, перепробовали кучу разных материалов, но самым лучшим оказалась сверхтонкая золотая фольга. Одежда для астронавтов табачного цвета (другого цвета делать не научились). Поджечь её практически нельзя. Этот материал испытывали пожарники Хьюстона и Нью-Йорка.

Скафандр астронавта, очевидно, самая дорогая одежда, которую когда либо носил человек. Сам скафандр стоит 30 тыс. долл. Система жизнеобеспечения к нему — 200 тыс. С учётом расходов на испытания скафандр тянет на 300 тыс. долл.

На «Скайлэбе» 15 зубных щеток, резиновые мячики для тренировки пальцев рук, стереофонический магнитофон, две колоды карт с держалками (чтобы карты не улетели), дартс[157].

Наш ЦРУшник Алан не только не мешает нам, но даже разнообразит наш досуг. Мы уже не раз говорили ему, что русскому языку в шпионской школе его учили плохо. Все две недели мы обучаем его мату. Он не знает даже таких общеупотребительных синонимов, например, к слову «напиться», как «поддать», «забалдеть», «наклюкаться», «надраться» и т. п. Он не владеет специфическими, совершенно непереводимыми выражениями, такими, например, как «нажраться до усрачки» или «набухаться в стельку». Мы считаем, что руководство ЦРУ могло бы и компенсировать затраты нашего труда на обучение их агента живому великорусскому языку.

Мы (и я в том числе!) всё пишем, что американцы своей программой «Аполлон» вбили в лунную пыль 25 млрд. долл, своих налогоплательщиков, и забываем, какую замечательную базу для наземных всесторонних испытаний космической техники они создали. Мы в космонавтике исповедуем метод проб и ошибок: первая ракета за бугор, вторая за бугор, десятая за бугор, одиннадцатая полетела! Янки всё, что только возможно, отрабатывают на земле. Мистер Овен, заместитель директора лаборатории космических испытаний показывал сегодня барокамеру, в которую «Скайлэб» влезает целиком. Круглая бочка диаметром 65 футов (19,8 м), высотой 120 футов (36,6 м). В камере воссоздается не только вакуум космоса (откачивать воздух надо 7 ч), но и полный спектр излучения Солнца, и альбедо Земли[158]. Установка с жидким азотом имитирует температуру в тени. Противопожарное оборудование. Разгерметизация занимает 90 с. Все параметры обрабатываются на компьютере. Одновременно можно проводить 2400 различных измерений. Одновременно компьютер контролирует работу самой барокамеры, обрабатывая 600–800 параметров.

Насколько я знаю, все наши космические барокамеры, вместе взятые, по объёму меньше этого гиганта, не говоря уж о его начинке и всей системе контроля.

Нас пригласили на американский футбол. Билл и Алан долго объясняли нам правила игры. Игра, безусловно, азартная, атлетическая, но несколько суетливая. Точнее, даже не суетливая, а неровная по нерву, аритмичная, в которой практически статичные моменты с отбиванием мяча битой, соседствуют с взрывным бегом. Но я не про то хотел написать. На стадионе нас посадили в ложу для почётных гостей. Перед началом матча заиграли национальный гимн. Все встали. Мы, естественно, тоже встали. Не знаю почему, но я оглянулся на Алана, который, по своему обыкновению, находился сзади, чтобы всех нас видеть. Алан стоял с очень строгим лицом по стойке смирно, приложив ладонь к груди. Там, где сердце. Он стоял в полумраке ложи, его никто не видел…

Не знаю почему, но таким этого ЦРУшника я запомнил на всю жизнь и много потом размышлял о природе американского патриотизма, высокого чувства, которого нам всем так не хватает сегодня.

Нам сказали, что с нами хочет познакомиться генерал Стаффорд[159]. Кабинет довольно скромный. Флаги США и NASA. Картина, на которой изображены все самолёты и космические корабли, на которых Стаффорд летал.

— Картина не дописана, генерал, — улыбнулся Мишка Ребров[160].

Генерал в простом светлом костюме с пропуском на груди (этот пропуск смутил нас, когда потом мы с Мишкой подписывали Стаффорду свои книжки). Говорили о предстоящем полёте и о путешествии Стаффорда к Луне. В 1969 г. он был командиром «Аполлона-10», который проводил генеральную репетицию перед посадкой на Луну, кружился буквально в сотнях метрах над её морями и кратерами.

— Наверное, вам очень хотелось сесть, правда? — спросил я. — Ведь такая возможность выпадает один раз в жизни, и вы это понимали…

— О, не только я понимал это, — засмеялся Стаффорд. — Те, кто посылал меня, тоже это понимали. Если бы я сел на Луну, я бы не смог с неё взлететь…

Обедали в «генеральской» столовой. Отделена от зала, но харч тот же. Подарил каждому свою фотографию в космическом скафандре и именную шариковую ручку, которой можно писать в невесомости.

Зал управления полетами. Информация на 79 экранах. Данные о прошлых полетах можно получить по пневмопочте. Когда мы входили в зал, «Скайлэб» пролетал над мысом Доброй Надежды, его вела наземка в Хартабестоеке. В зал, где за четырьмя рядами пультов работают 18 операторов, нас не пустили. Сидели на балконе за толстым стеклом. В зал никого не пускают, даже директора NASA Флейчера.

Последний день в Хьюстоне. Финиш всей поездки. Везде и всегда мы дарили американцам русские сувениры. Причём не всегда говно. Были палехские шкатулки, мелочь из янтаря, гаванские сигары и т. п. Напоследок остатки отгрузили Биллу и Алану. Алан был очень растроган. Подошёл к Коле[161] и попросил:

— Коля, дай мне слово, что ребята никуда не уйдут из отеля в ближайшие полчаса.

Коля обещал, и Алан исчез. Через полчаса он вернулся и презентовал каждому из нас по техасскому галстуку-шнурку с металлической брошкой на горле.

Как неумело мы ведём всю космическую пропаганду! Разумеется, американцы нам не указ, но они правы, когда говорят, что именно подробные телерепортажи обо всех неполадках на «Скайлэбе» и детальная информация о мерах по их устранению резко повысили общественный интерес к космическим полетам, который, по общему мнению, уже окончательно затухал.

В аэропорту Нью-Йорка нам долго не выдавали багаж, а когда выдали, мы обнаружили, что бумажная сумка Лёвы Кошелева вся разодрана и последняя бутылка с украинской запеканкой, на которую мы возлагали такие надежды при возвращении на родину, бесследно исчезла. Как назло мы остались без «языка»: Коля Шарце улетел в Вашингтон готовить какой-то высокий визит, но мы с Лёвой всё равно решили идти в представительство «PANAM» и качать права. Алан (Билл остался в Хьюстоне: он там живёт) подтвердил, что компания должна возместить ущерб. Чиновник в представительстве быстро понял, что речь идёт о бутылке и предложил нам каталог наиболее распространённых бутылок, которые летают в небе Америки. Украинской запеканки в каталоге не было. Чиновник был очень озадачен, не знал, что делать, потом спросил, дорогой ли это напиток.

— Ну, сами понимаете, — сказал я, — насколько это уникальная бутылка, если её нет даже в вашем каталоге…

Нам было выдано 8 долл., а через 2 ч мы уже сидели в салоне аэрофлотовского лайнера. Во время полёта стюардессы всё время возили на тележках выпивку, парфюмерию и другие сувениры, но никто у них ничего не покупал: кто же повезёт доллары домой! Лёва царским жестом подозвал девушку и спросил, не угостит ли она нас коньячком.

— Могу и угостить. Но за доллары! — с нескрываемым торжеством и даже с каким-то злорадством старожилки коммунальной квартиры ответила стюардесса, оглядывая всю эту нагло улыбающуюся шпану.

— Разумеется не за тугрики, — лениво процедил Лева, протянув ей баксы.

За 8 долл, мы купили две фляжки дагестанского коньяка по 450 граммов каждая и в отличном настроении прилетели в Москву.