Заметки вашего современника. Том 2. 1970–1980

Книжка 88 Март — июль 1980 г.

Два вечера в Переделкино с Евтушенко. Сумбурный разговор обо всём. Он гораздо лучше говорит, чем слушает. Мнение собеседника не очень для него важно. По глазам видно, что он не столько тебя слушает, сколько использует время для обдумывания своего следующего монолога. Но вдруг цепко хватает какую-то отдельную мысль или удачное слово, радуется, подбрасывает его на ладони, как горячую печеную картофелину, и, поиграв, откладывает. Я говорю:

— Ты знаешь, я — газетчик, стихи читаю, но разбираюсь в них плохо. Скажи, кто сегодня самый лучший поэт в Союзе?

— Придуряешься? Ну конечно, я! — Продолжил загадочной фразой: — Но на русском языке лучше меня пишет Иосиф Бродский…

Евгений Александрович Евтушенко.

Рассказывал о какой-то убогой девочке из Коломны, в которую вселилась Марина Цветаева. Обвинял Вознесенского в человеческой слабости, Рождественского — в тупости, о Белле[479] говорил, как о больной.

Сам приготовил очень вкусный салат и коктейль, напомнивший мне студенческие годы своей горьковатой пряностью. Жена его ждёт второго ребёнка. Её просвечивали ультразвуком и определили мальчика. Она умна, проста и приветлива, как и её отец, с которым нас с Наташей[480] познакомили потом. Женя дал прочесть рукопись своего романа.

Роман «Ягодные поляны» интересен и написан хорошо, но не более того. Это — не литературное событие, как мне кажется. Знает ли он это, чувствует ли это сам? Не понял. Но зачем он так упорно держится за «космическое» вступление, почему-то названное эпилогом? Не может выйти из образа Циолковского, которого сыграл в кино? И зачем эта последняя глава о Циолковском, никакого отношения к роману не имеющая? Это «космическое» обрамление кажется мне искусственным, и роману ни зачем не нужным. Но он упрямо мотал головой, как конь, и отказывался это признать.

— Космические главы я отдал Ганичеву[481]…

Я подумал, что вряд ли Ганичев будет их печатать, «Бабий яр» он Жене не простит… Но промолчал, чтобы его не расстраивать.

Подарил мне кучу своих книг. Среди них одна издана в Англии тиражом 130 экз. на японской бумаге ручного производства.

Выставка Саввы Бродского на улице Горького. Замечательный график! За иллюстрации к двум томам «Дон Кихота», которые он мне подарил, его избрали академиком-корреспондентом Испанской Королевской Академии изящных искусств Сан-Фернандо в Мадриде. А главное — мужик замечательный!

Заслуженный деятель искусств РСФСР Савва Григорьевич Бродский безвременно скончался в ноябре 1982 г. Ему было 59 лет.

Савва Григорьевич Бродский.

Анохин пришёл ко мне домой с бутылкой красненького, не торопясь выпивал и рассказывал:

— А помните, десять лет назад я говорил вам, что когда уходил с испытательной работы, отдал свой планшет и шкафчик в раздевалке молодому испытателю Олегу Гудкову[482]? Да… Разбился Олег… На глазах всего аэродрома на очень маленькой высоте перевернулся и врезался в землю. Пленку с его докладами потом прокручивали десятки раз. Треск, очень плохо слышно. Спорили о его последнем слове, что это было: «вращает» или «прощайте»? Да… Так вот я точно знаю, что Олег крикнул «вращает!»

— Откуда вы знаете?

— Он был настоящий испытатель. А настоящий испытатель из двух слов выбирает самое важное и полезное людям. И почему он должен был кричать «прощайте»?

— Так ведь он погибал!

— Погибал, но не погиб! Просто он находился в безвыходном положении и только!

С. Бродский. Иллюстрация к «Гамлету» Шекспира.

— Но, если вы сами признаёте, что положение…

— Все безвыходные положения делятся на «кажущиеся безвыходными» и «действительно безвыходными». В безвыходном положении смерть вовсе не обязательна. Гудкову не повезло, он погиб. А вот лётчик Перов испытывал планер. Оторвалось крыло, деформировался фюзеляж. Надо прыгать, а фонарь заклинило. Он упал с 3 тысяч метров! Падал, как кленовое семечко, плашмя, спиной. И остался жив! Лишился ног, но ездит на машине! Выучил два языка. Жена, дом, весёлый человек!

Я испытывал истребитель. Авария. Решил прыгать. Сбрасываю фонарь, а он не сбрасывается. Образовалась щель в фонаре. Стал вылезать, а ранец парашюта за что-то зацепился и не пускает. В конце концов воздухом меня вырвало из машины. Подумал: «Убьюсь о стабилизатор». Пронесло. Парашют раскрылся. Вот это пример «кажущегося безвыходного положения»…

— А вы сами сколько раз бывали в безвыходных положениях?

— Специалисты считали и насчитали, что я должен был погибнуть 6 раз… А я считал, что даже одного раза — много!.. Поэтому я думаю, что абсолютно безвыходных положений у меня не было.

— Расскажите о самом страшном в вашей жизни.

— 17 мая 1945 года. Испытания на максимальные перегрузки. Сначала вырвало крыло. Да…а, думаю, плохо дело…[483] А тут страшный удар лицом о приборную доску. Я не увидел, а скорее почувствовал, что всё вокруг меня разламывается, разлетается во все стороны. Это не я покинул самолёт, а самолёт меня покинул… Не помню, как я вывалился из кабины. Помню только, что какое-то время мы летели вместе. Всё лицо заливала кровь. Шарил и всё не находил кольцо парашюта… Говорят, что в такие мгновения люди вспоминают свою жизнь. Я не вспоминал. Только подумал: «Они на земле так и не узнают, как всё было…» А потом ещё вдруг стало жалко себя. Я представлял, как ударюсь сейчас о землю, и даже сжался как-то, чтобы не так больно было. Но в последний момент нашёл кольцо и дернул… Я упал в озеро. Понял, что левый глаз выбит, и тут вспомнил свою маму. Мне вдруг очень захотелось к маме, будто я стал совсем маленьким…

Сергей Николаевич захмелел и уснул у меня на диване. Я укрыл его пледом и запретил включать телевизор.

СН[484] рассказывал о СП[485]:

— Я его впервые увидел в 1930 году под Москвой на Планёрной, когда он летал на бесхвостке Черановского[486]. Потом встретились в Крыму, на планерном слете, где я был инструктором, а он уже известным конструктором планеров. Он был старше и вращался в кругах мне недоступных: Арцеулов, Юнгмейстер, Ильюшин. По вечерам они пили вино у грека Синопли, а я туда не мог прийти. А потом, у Королёва был мотоцикл! Вы не представляете, что это такое — собственный мотоцикл! Помню только, как он долго расспрашивал меня о методах обучения парителей, всё спрашивал: «Как рассказами можно обучать людей летать?» Через много лет он сам обучал именно так космонавтов…

Потом мы расстались на многие года. А после полёта Гагарина состоялась встреча ветеранов планёрного спорта, и мы снова встретились.

— Куда ты пропал? — спросил Королёв, словно мы с ним вчера расстались.

— Меня списали по здоровью, — отвечаю я. — Я — председатель методического совета, а высшего образования у меня нет…

— А ты думаешь, счастье в высшем образовании?! Серёжа, нельзя превращаться в пенсионера! (Анохину шёл тогда 52 год). Ты испсихуешься на аэродроме, всем завидовать станешь. Приходи ко мне, а? Чего раздумывать! Завтра!..

На следующий день Королёв сам заехал за Анохиным, привёз в ОКБ, везде водил, всё показывал, рассказывал о своих планах, о стыковке пилотируемых кораблей в космосе[487].

— С этого дня питаться будешь в моей столовой, — сказал Королёв так, как будто вопрос уже решён. — Если нужно, вызывай автомобиль. Я определяю тебя шеф-пилотом. Полетишь в космос.

— Поздно, — сказал Анохин.

— Вилли Пост (был такой американский лётчик) отлично летал без глаза…

— И я летал, — отозвался Анохин. — Поздно. Я шеф-пилотом не буду. Я лучше буду отбирать тебе пилотов…

Учениками Анохина стали: Алексей Елисеев, Валерий Кубасов, Виталий Севастьянов, Николай Рукавишников, Олег Макаров, Валентин Лебедев, Георгий Гречко, Владимир Аксенов, Александр Иванченков, Валерий Рюмин и многие другие.

— Сергей Николаевич, а трудно научиться летать?

— Научиться кнопки нажимать и рычаги двигать очень легко. Способный человек за один день может всё запомнить. А научиться летать — трудно. Очень трудно. Жизнь на это положить надо…

1 апреля Анохин пригласил меня на банкет в честь своего 70-летия. В тот вечер у меня шла большая статья о СН[488] и я явился в ресторан гостиницы «Советская» уже в 12-м часу со свежим номером газеты, где она была напечатана. Вся компания (человек 30–40) была уже сильно навеселе, и моё появление было встречено СН с большим подъёмом. Сначала он заставил было меня читать вслух статью, но, едва начав, я понял, что всеобщий гвалт не позволит мне продолжать. Потом он знакомил меня со всеми гостями. Среди них было несколько уже летавших космонавтов, давно мне знакомых, которые вели себя скромно, если не сказать застенчиво, старались не привлекать к себе внимания, что не столь уж для них характерно. Думаю, что они понимали, что часы, проведённые ими в космических кораблях, несоизмеримы с месяцами, проведёнными лётчиками-испытателями в кабинах опытных самолетов.

О правую руку от юбиляра сидела его жена Маргарита Карловна[489], о левую — Михаил Михайлович Громов[490], трезвый, с прямой спиной кавалериста, молчаливый, ни с кем не общающийся и, как мне показалось, всю эту пьяную компанию осуждающий. Летом 1971 г. я был у него дома, он рассказывал мне, как пробовал вытащить Королёва из ГУЛАГа. Мы раскланялись, но, по-моему, Громов не вспомнил, кто я такой. Анохин подвел меня в молодому белобрысому парню, почти альбиносу, и сказал:

— Запомни, Ярослав, я летаю настолько же лучше Нестерова[491], насколько этот парень летает лучше меня! Запомни его имя: Игорь Волк!

Потом мы разговорились с блондином, оказавшимся относительно трезвым. Я говорил, что хотел бы написать о нём, он отвечал, что это невозможно, поскольку его испытательная работа глухо засекречена.

Летом 1984 года Игорь Петрович Волк стал космонавтом. Он должен был пилотировать орбитальный космический корабль многоразового использования «Буран», первый и последний космический полёт которого в автоматическом режиме состоялся лишь осенью 1988 года. Вот уж кому космонавтика действительно искалечила жизнь, порушив все его планы, так это Игорю.

Грустный итог: из 30 дней апреля я выпивал 23 дня. Беда…

Петр Рейнгольдович Таубе[492] клятвенно заверял меня в правдивости своего рассказа. Его тесть в младые годы учился в духовной семинарии в Гори вместе со Сталиным и ещё при жизни вождя поведал ему страшную тайну.

В семинарии все жили на пансионе. Отец Сосо был сапожником и большим пьяницей. Часто он приходил в семинарию и колотил Сосо. Семинария вовсе не предполагала обязательного получения духовного сана. Напротив, большинство семинаристов были откровенными атеистами. Лишь один из них стал каким-то высоким священником. Семинария ценилась потому, что её выпускники могли беспрепятственно поступать в любые учебные заведения Российской империи, когда как на другие гимназии распространялись территориальные ограничения. Ленин, например, должен был поступать в Казанский университет. Так что порядки в привилегированной семинарии приближались к светским. Поэтому семинаристов особенно возмутил запрет пользоваться городской публичной библиотекой, который исходил от священников. Одержимая жаждой мщения, группа семинаристов проникла ночью в церковь и коллективно осквернила её, наложив в чашу святых даров здоровенную кучу. Это было нечто вопиющее и из ряда вон выходящее. Церковь требовалось вновь освящать. Семинарию временно закрыли, а богохульников, среди которых был и Сосо, с треском выгнали.

По этому поводу в книге «Иосиф Виссарионович Сталин. Краткая биография» (М.: Политиздат, 1950), на с. 8 читаем: «Господствующий в семинарии иезуитский режим вызвал у Сталина бурный протест, питал и усиливал в нём революционные настроения. Пятнадцатилетний Сталин становится революционером». И ни слова о том, что великий вождь всех народов наср… в дароносицу!

Подслушал в столовой: «Представляешь, в животе у меня прямо какой-то бурлеск от этой закуски…»

1 мая. Митя[493] по ТВ смотрит демонстрацию:

— Та…ак… Ленин, Андерсен… А кто третий?.. Мама, а почему не несут портретов Данте[494] и Заходера[495]?

Б. В. Заходера Мите читали, а Данте он знает, поскольку дома стоит большой бюст Данте, который достался мне в наследство от деда — Николая Николаевича Голованова, единственного переводчика великого итальянца, который перевёл и опубликовал «Божественную комедию» Данте терцинами, т. е. размером подлинника.

Савелий Васильевич Ямщиков.

Савелий Ямщиков[496] пригласил меня на выставку «Русский портрет XVIII–XIX веков из музеев РСФСР», которую он организовал в Центральном доме художника. Я всегда думал, что знаменитые живописцы того времени стоят как-то особняком, этакими вершинами в степи: Рокотов, Аргунов, Левицкий, Боровиковский. Но это не так! Большие таланты редко поднимаются в одиночку. Они — лишь наиболее яркие и своевременные выразители неких общих устремлений. Вокруг этих вершин стоят другие, более скромного роста: Дмитрий Коренев, Николай Мыльников, Григорий Островский, Павел Колендас, Илья Верзин и десятки других. Так было и есть в науке, так и в литературе, и в живописи так!

Как я всё-таки счастлив, что у меня есть Вася и Саша. Чудесный вечер с ними.

21.5.80

Пермь. Музей. Здесь собрана коллекция строгановской деревянной скульптуры, не имеющая равных себе в мире.

Коми-пермяки первыми в стране выделились в собственный национальный округ. Гордятся тем, что в их языке 16 спряжений. Впрочем, я не знаю, говорит ли это о совершенстве языка.

Средний Урал — земля изобретателей. Отец и сын Черепановы — крепостные заводчиков Демидовых построили здесь в 1833–1834 гг. первый паровоз и железную дорогу длиной 3,5 км. Тоже крепостной, слесарь Нижне-Тагильского завода Артамонов построил в 1801 г. двухколёсный цельнометаллический велосипед. Уму непостижимо, как доехал он зимой, в снегах, из Верхотурья в Петербург. И первый в России железный пароход тоже склепали здесь, на Суксунском заводе.

Пермский завод им. Я. М. Свердлова. Во время войны главным конструктором здесь был известный моторостроитель Швецов[497], человек редкой работоспособности и столь же уникальной молчаливости. Первый авиационный двигатель выпущен здесь 3.3.1935 (для истребителей Поликарпова И-15 и И-16). В 1935 г. Коккинаки[498] установил с этим мотором мировой рекорд, поднявшись на высоту 14 575 м.

Выдающимся директором этого завода был Иосиф Израильевич Побережский, который наладил первый конвейер в нашем авиапроме. Расстрелян в 1937 г.

На заводе в дни войны делали 36 двигателей в день. Первые два года войны завод был на казарменном положении. С завода не уходили по месяцам. За годы войны завод получал Знамя ГКО[499] 19 раз.

Мне показали две фотографии. Фрезеровщик Валентин Кусакин в день 12-летия. Сапоги с чужой ноги, шапчонка набекрень. Ребенок. Маленький мальчик. На другой фотографии (14.11.1944) — директор завода, 37-летний генерал Анатолий Григорьевич Солдатов премирует этих детей — своих рабочих — банками с абрикосовым компотом. На заводе был специальный участок, где сколачивали скамеечки-подставки для этих детей, чтобы они могли дотянуться до рукояток станков.

«Во всех местах, как на собственных, так и на чужих землях, искать, копать, плавить, варить и чистить всякие металлы».

Пётр I

Ночь в Свердловском медвытрезвителе города Перми, которая рассказала мне о самом себе больше, чем годы самоанализа.

Ездил в Кунгур, в знаменитую пещеру. Там страшный холод, я был одет плохо и закоченел. Выбравшись на поверхность, выпили на троих бутылку водки. Вернувшись в Пермь и проезжая мимо кинотеатра, я увидел афишу фильма «Солярис», который не успел посмотреть в Москве, и попросил высадить меня. Купил билет в кино и на выходе из кассы был схвачен. Клянусь здоровьем детей — я не был пьян! Вся беда в том, что при мне не было никаких документов, так как предполагался маршрут: гостиница — пещера — гостиница. Я почувствовал, что такое человек абсолютно бесправный, почувствовал, что значит, когда над тобой безнаказанно глумятся. Теперь я знаю, что гораздо лучше, чем я думал, могу владеть собой, но гораздо хуже переносить физическую боль. Как, откуда, путем каких мутаций образуются те милиционеры и дружинники, которые меня мучили? Например, тот же сержант-комсомолец Дудин, в котором от человека — только внешний вид. А не врожденное ли качество — садизм?

Я поспешил оставить Пермь. В редакцию в ответ на мою жалобу пришло извинительное письмо из обкома КПСС. Умом понимаю, что Дудин — выродок, что в Перми живет много хороших людей (в чём я тогда и убедился!), но сердце с тех пор не лежит к этому городу, я всегда его избегаю.

А кому я бы помешал, если бы жил 1000 лет? Разучил бы на рояле мазурки Шопена, овладел бы португальским в совершенстве, научился бы бегать на коньках, танцевать, завёл бы пасеку. Не представляю, кому уж так нужно, чтобы я умер? Говорят: «Бог призвал…» Но зачем?! Если Бог мог обойтись без меня миллионы лет до моего рождения, то потерпеть ещё 1000 лет Он вполне может, не такой уж я незаменимый человек. Не вижу решительно никого, кому моя смерть принесла бы хоть какую-нибудь пользу.

На стрелке, где сливаются воды Волги и Которосли, в XI в. жил огромный и наглый священный языческий медведь, которого прибил князь Ярослав Мудрый и основал город своего имени. Медведь с секирой остался на городском гербе, а сегодня ярославские шутники-патриоты придумали новую геральдику, изобразив его в обнимку с олимпийским Мишей, рождённым талантом художника Чижикова.

Ярославль. Пляж у гостиницы «Юбилейная». Смотрю на юношу и девушку, которые купаются, брызгаются водой, потом лежат рядом и смеются, что-то друг другу рассказывают… Все эти россказни о прелестях зрелости, о мудром спокойствии старости, ложь всё это. Да, парнишка этот неопытен и глуп возможно. Но он молод! И это — самое главное!

В Ярославле познакомился с псковским писателем Валентином Яковлевичем Курбатовым — молодым русским интеллигентом, чрезвычайно мне понравившимся.

Углич. Кровавая сказка, замешанная на былях и небылицах, пожарах и осадах, коварстве и любви. Известен с 937 г. Разорялся Батыем. Посылал дружину на Куликовское поле. Чеканил свою монету. Покорял Москву. Превращал зрячего московского князя Василия в Василия Темного. И снова в 1491 г. «сгоре град Углич весь». Однако жив!

В СССР 1 4 часовых заводов. Один из самых передовых — в Угличе. Продукция идёт более чем в 50 стран мира. В год выпускают 3,5 миллиона женских часов и 1 миллион мужских. В 1963 году получили золотую медаль на ярмарке в Лейпциге за самые маленькие женские часики. В день бригада девчонок из 20 человек собирает 450 часов. На новом швейцарском конвейере — 2000 в смену. В 1979 г. на экспорт пошло 2 779 000 угличских часов.

В Угличе я немножко влюбился в секретаря комитета комсомола часового завода Женечку Пушкову. Понял это, потому что мне не хотелось уезжать из Углича.

Большая наука сыроваров. Завсектором элементарного анализа биохимического отдела научно-производственного объединения маслодельной и сыродельной промышленности «Углич», кандидат тех наук Людмила Ивановна Тетерева рассказывает:

— Мы занимаемся и производством, и наукой. В день перерабатываем 150 тонн молока. Закваска сыров очень чувствительна к микроэлементам: меди, цинку. Поэтому медная и оцинкованная посуда в молочной промышленности не применяется. Напротив, железо, кобальт, марганец хорошо влияют на микроорганизмы, которые строят сыры.

Панов Владимир Петрович, старший научный сотрудник:

— При созревании сыра бактерии выделяют сложные ферменты (специальный сычужный фермент выделяется из желудка телят до двухнедельного возраста. Сейчас ищут ему синтетический заменитель), которые расщепляют белок, жиры и сахара. Составные части расщеплённых белков анализируются в аппаратах из ФРГ, которые проводят анализ за 20 минут. Раньше на этот анализ уходило более суток. Вкус сыра зависит от тех микроорганизмов, которые выделяют ферменты, определённое время расщепляющие жиры.

Как я понял, вариации ферментов (подобно буквам алфавита или нотам!) плюс сроки выдержки и способны породить великое разнообразие сыров. Поэтому сыроделие, бесспорно, высокое творчество.

Мне показывали и угощали сырами, о которых я и не слышал никогда: сладкие сыры — «Сластёна», «Золушка», «Светлячок»; детские сыры, обогащённые калием — «Белоснежка», «Чебурашка».

Сыроварное производство — экологически вредное, потому что один литр молочной сыворотки поглощает кислород из 20 кубометров воды. Два бидона сыворотки могут загубить речку. В то же время сывороточнобелковый концентрат — невероятно калорийный продукт. Одна его таблетка заменяет 300 г мяса. Угощали водкой пронзительно светло-жёлтого цвета, но без запаха, вполне забористой, от которой никогда не болит голова.

Ярославский моторный завод. Делают полтора десятка модификаций двигателей с диапазоном мощности от 180 до 500 л.с. В 1925 г. здесь построили первые трёхтонки Я-3. В 1934-м построили невиданно длинный, похожий на породистую таксу, 100-местный автобус. Первый в стране троллейбус тоже пришел из Ярославля в 1937 г. Конструктор Толя Лушников работает над комбайном собственной конструкции. Психологически очень точно заметил: «Одно дело мотор запаковали и увезли, другое дело комбайн с этим мотором сам из ворот выезжает!»

В Ярославле мы снова пересеклись с Савелием Ямщиковым и его верным другом реставратором Сергеем Голушкиным на выставке «Ярославские портреты XVIII–XIX веков». Там же познакомился с известным химиком академиком Игорем Васильевичем Петряновым-Соколовым, заместителем председателя Всероссийского общества культуры, очень живым, любознательным человеком, который увлеченно рассказывал мне о своей библиотеке. Пировал с музейщиками и реставраторами в Карабихе.

Некрасов[500] родился на Украине, но когда ему было уже 40 лет, будучи уже известным поэтом, купил Карабиху, которую и считал своей родиной. Приехал в первый раз сюда в 1862 г. Пять лет (только летом!) жил в большом доме, потом хозяйственный братец Фёдор тихонько прибрал имение к рукам и переселил Николая в восточный флигель. Писал, стоя за конторкой. В кабинете только редактировал и писал письма. В библиотеке — Шиллер, Шатобриан, Сервантес, Мольер. Отсюда отправлялся на охоту, снарядив целую телегу водкой и провизией. Исколесил в этих неспешных путешествиях всю округу от Ярославля до Костромы. Трудно сказать, чего было больше: охоты или биваков. Мне кажется, что чёрный любимый пойнтер Кадо не очень утруждал себя. В Карабиху приехал последний раз в 1875 г. Некрасов очень тяжело болел, мучился. Умер от рака прямой кишки.

Что получится, если не меняя тона, усилить силу звука, например, мухи, попавшей в паутину? А рёв Ниагары, скажем, сделать чуть слышным. Не получим ли мы тут какого-нибудь нового эмоционального качества?

У Васи Аксёнова на даче в Переделкино. Он как-то ровно грустен. До начала Олимпиады он уедет. Паспорт у него на два года. Но вернётся ли он? Пустят ли его назад? Он и сам не знает.

— Беру с собой все книги, изданные там… Вдруг не пустят…

Хочет остановиться в Париже, съездить отдохнуть в Скандинавию, а потом ближе к зиме перебраться в Америку и устроиться преподавать в каком-нибудь университете.

— Ты же жил в Калифорнии, — говорю я. — Там же, наверное, у тебя друзья…

— В Калифорнии мало русских… Все русские — в Нью-Йорке…

Нет радости, нет порыва, всё как-то тяжело, он сосредоточен и озабочен, словно ему предстоит перевести на дачу огромную семью и много скарба. Любит ли его Майя[501]? Не знаю… Я вообще ничего не знаю, что там у него внутри, и от этого мне грустно и тревожно за него.

Замечаю, что с годами погода, солнце, главным образом, всё больше влияют на моё настроение. Тут вот два дня серых, бесконечный мелкий дождик — и я совсем увял. А сегодня солнце, и вроде всё в порядке.

Какой дождливый июль нынче, всё льёт и льёт. И на Самсона лил. Старухи говорят, что теперь будет лить 40 дней.

14.7.80

Московский Кремль сейчас напоминает толпу на дипломатическом приёме, в которой смешались люди в смокингах, костюмах, ярких африканских обмотках, индийских сари и т. д. Зданиям разных эпох и несовместимых стилей тесно в этом треугольнике. Им не о чем говорить друг с другом и они молчат.

Обед на даче у Кулиша[502] в Переделкино с французским психологом Лео Шортоком. Умный красивый старик умело избегал наших парапсихологических ловушек. Были Лёня Завальнюк с женой, Андрей Вознесенский с Зоей, Иосиф Гольдин[503]. Шорток лечит истерию и различные психические отклонения после травм. На следующий день видел два его фильма. Он не теоретик, он просто лечит. А жаль. У меня к нему вопросы.

В Москве — Олимпиада. Она успела всем надоесть ещё до того, как началась. Открытие было очень красочным и прекрасно отрепетированным, но американский бойкот, конечно, испортил этот праздник: идиот Картер сделал Московскую Олимпиаду ущербной.

Организационное совершенство даётся нам ценой невероятных затрат и усилий. Ни о каком покрытии расходов за счёт туристов и речи быть не может. Туристы, я думаю, не оплатили и десятой части затрат. Много чисто русской, тяжеловесной, топтыгинской глупости. Например, консьержкам в нашем доме милиция велела запирать подъезды в 23.30 «в связи с Олимпиадой» (???). Со всей страны нагнали милиционеров, которые круглые сутки ходят парами по всем улицам и переулкам. Города эти приезжие ребята не знают, объяснить толком ничего не могут, выглядят просто вооруженными недоумками.

В Олимпийской Деревне в лавках нашим людям за наши деньги ничего не продают, продают только иностранцам. Уж коли чего мало — вовсе не следует продавать! Родился анекдот: «Олимпийский сервис: заказываешь по телефону, получаешь по телевизору». Но соревнования организованы чётко и проходят без срывов. Надо бы сходить, посмотреть, но катастрофически нет денег. В кармане постоянно рубль с мелочью, и это начинает меня уже серьёзно угнетать.