Алекс Делавэр - 26-30

Глава 21

«“Одинокий Стон”. Да, если уж кто и стонет, когда они выходят на сцену, так это несчастные слушатели, чьи уши подвергаются пытке производимым ими шумом».

Тогда Конни с издевкой обронила пару имен, уверенная, что один из музыкантов – отец Рамблы. И в папке, которую она принесла мне в тот день, эти имена тоже были, как доказательство непригодности Шери к материнству.

Какой-то Винки… Борис…

Винки оставался с Рамблой, когда Шери приходила ко мне, так что не исключено, что он и помог им скрыться.

Я сел в свою «Севилью» и взялся за «Айфон». У группы оказался свой сайт – вот так сюрприз! С заглавного фото, квалифицируемого, очевидно, как винтажное, на меня смотрели четверо длинноволосых, бородатых молодых мужчин в бусах и фенечках, которые изо всех сил старались казаться крутыми и опытными, но, увы, недотягивали ни до того ни до другого.

Фото сопровождала статья, главный пафос которой состоял в том, что группа и по сей день сохранила свой оригинальный состав, а причиной такого «творческого долголетия» объявлялась «проникнутая духовностью чистота и честность их музыки. В ритмах «О.С.» ощутим пульс нации, которая живет для праздника и любит рок. Мы дарим новую жизнь хитам «Скинэрд», «Атланта ритм секшн», «Блю ойстер калт», «Форинер». А когда звезды к нам особенно благосклонны, можем выдать и что-нибудь избранное из «ду уоп» или колоритного Хендрикса». Нажав на иконку с надписью «Наш менеджер», я увидел примитивно нарисованного волка, воющего на луну. «Теперь мы сами себе хозяева. Да здравствует свобода!» «Образцы наших мелодий» были «в процессе разработки», но вот на «Кто мы» удалось кое-что обнаружить:

Марвин «Чак-о» Блатт: ударные, перкуссия

Бернард «Борис» Чемберлен: бас-гитара, саксофон, вокал

Уильям «Винки» Меландрано: ритм-гитара, вокал

Спенсер «Зебра» Младший: лидер-гитара

* * *

По всей видимости, нация уже подрастратила свою потребность в празднике и любовь к року, потому что в «Расписании туров» «Одинокого Стона» значилось лишь одно место, но зато красным шрифтом: «“Вирго Вирго”, бульвар Вентана, Студио Сити, понедельник, с 20.00 до 1.00».

Самый неходовой вечер недели, некоторые клубы по понедельникам вообще не работают. А тут предпочитают отдавать сцену старичкам-каверщикам, так что, возможно, менеджмент клуба борется за увеличение денежного потока, и «счастливый час» у них стартует раньше, чем в других местах. Устроим, пожалуй, и мы вечеринку.

* * *

Я опоздал – дорога на Вэлли только что превратилась в тренажер для испытания выносливости. Транспортная трясина начиналась сразу за поворотом на север, на Кахуэнгу. Я позвонил Робин и объяснил ей, что буду поздно и почему.

– Ее сестру убили, а она сбежала? – переспросила она.

– Да, знаю. А я еще говорил Майло, что она на такое не способна…

– Она не способна – кто-нибудь из ее друзей способен. Так что будь осторожен, милый. Как, еще раз, называется это место? Там что, байкерская тусовка?

– «Вирго Вирго». Про клиентов пока ничего не знаю.

– Двое девственников, – сказала Робин. – Скорее, любители Джона и Йоко[21]. Поздно – это насколько?

– Если повезет, там буду через сорок минут. Дальше в зависимости от того, что узнаю – час или два.

– Студио Сити – так, вот он, сайт… Вентура Б., в паре миль к востоку от Колдуотера. На вид ничего страшного… кстати, это совсем рядом с тем местом, где подают наши с тобой любимые спагетти. Могу подъехать, закончишь – пообедаем.

– Возвращаться придется в разных машинах.

– И что? – сказала она. – Я поеду первой, а ты не выпускай из виду мой задний бампер.

– Но, но, попридержи язычок.

Она, смеясь, повесила трубку.

* * *

«Вирго Вирго» оказался темно-бордовым оштукатуренным кубом шириной в два гаража. Давным-давно кто-то пытался украсить фасад золотыми звездами и полумесяцами. Большинство из них облупились и поблекли до бежевого.

«Счастливый час!!!» – гласила растяжка над дверью.

Наконец я хоть что-то угадал правильно.

* * *

Весь клуб состоял из одного помещения; скудный свет и многолетние пласты грязи делали обшитые стругаными сосновыми досками стены почти черными. Низкий потолок с набрызгом. Западная стена занята барной стойкой с шестью табуретами.

Сзади, в углу, грубо сколоченная деревянная сцена с видавшим виды пианино, ударной установкой и микрофоном. На басовом барабане буквы «О.С.» и картинка воющего волка, которую я уже видел на сайте.

Домашняя группа раз в неделю?

Надо полагать, что деревенский рок, каркающий сейчас из динамиков наверху, служит тут основным музыкальным сопровождением по умолчанию.

Я продолжил путь к бару. Все табуреты были заняты – четверо мужчин и две женщины сгорбились над своими стаканами. Со стороны невозможно было заметить, что они беседуют; лишь подойдя ближе, я различил низкое, замедленное ворчание – так бывает, когда количество принятого алкоголя далеко превышает допустимую законом норму.

Бартендер был немолод и лыс. Худое лицо с крупными чертами придавало ему сходство с пожилым усталым грифом. Его кожа была сразу и бледной, как у людей, редко выходящих на улицу, и морщинистой, как будто часто обгорала на солнце. На черной футболке надпись: «Альтамонт – это еще не конец»[22].

Он увидел меня.

– Мест нет, только стоя, если не возражаете.

Ближний завсегдатай повернулся ко мне. Это был мужчина, крупный, с брыластым лицом, как у бассета, лет под семьдесят.

– Не дрейфь, жаждущий путник, мы освободим тебе местечко. – С трудом встав, он отодвинул свой табурет ровно настолько, чтобы я мог подойти к бару. Верх стойки покрывал какой-то липкий налет толщиной в дюйм – желтоватый, весь в пятнах, растрескавшийся и тусклый.

Я сказал:

– Спасибо, следующая порция за мой счет.

Бассет вскинул в воздух трясущийся кулак. Он был в лоснящемся темном костюме, белой потертой сорочке и измятом галстуке, который болтался, как шарф, зацепившись за лацкан его пиджака. Очертания некогда твердой челюсти подтаяли и потекли. Он походил на директора фирмы, уволенного когда-то за пьянку и с тех пор ни разу не сменившего костюм.

Другая пьянчужка, его соседка, с черными вьющимися волосами и таким длинным носом, что его кончик, казалось, вот-вот нырнет в стакан, захлопала на меня ресницами.

– А меня угостишь, красавчик?

Я сказал:

– Всем по полной.

В ответ раздались жидкие аплодисменты.

– Вот это настоящий человек, я понимаю! – сказал Бассет.

Бартендер бросил на меня взгляд.

– Ладно, Рокфеллер, что пить будем?

– «Сэм Адамс» у вас есть?

– Есть «Хайнекен». – Он наполнил стакан, шлепнул его передо мной на стойку, а сам пошел дальше, принимать заказы.

Председатель Бассет сказал:

– Вы здесь никогда раньше не были. Я знаю. – И кивнул, подтверждая свои слова, словно изрек глубокую истину. – По крайней мере, в понедельник.

– А что, понедельник – особый день? – спросил я.

– Ха, ну да, здесь же открыто. – Он хохотнул, показал глазами на сцену. – Несмотря на.

Бартендер подошел, взял его стакан, плеснул туда чего-то из крана. Хлопья пены перевалились через край и плюхнулись на стойку. Бассет собрал драгоценную влагу мизинцем и начисто его облизал.

Я сделал глоток из своего стакана. Это был такой же «Хайнекен», как я – олимпийский конькобежец. К тому же он вонял – не то чтобы как скунс, но похоже.

Бартендер наполнил пеной еще несколько кружек. Местный этикет предписывал Пить Залпом, Не Глотками. Может, так легче было проталкивать в себя пойло, которое в этом заведении называли пивом. Я снова посмотрел на сцену и спросил, кто тут отвечает за развлечения.

– Сегодня никто. – Его качнуло ко мне, он выдал дрожжевую отрыжку и шепнул: – Считай, что тебе повезло, путник.

– А вы, значит, их слышали?

Мои слова он заглушил влажным кашлем. Затем украдкой взглянул на лысого бармена, который приближался к нам с другого конца стойки, вытирая руки не первой свежести полотенцем.

– Ну, как, Папаша Уорбакс[23], в горле не пересохло?

– Пока нет, но я над этим работаю, – ответил я.

– Эй, Чак-о, да у тебя тут поклонник, – сказал Бассет. – Он хочет, чтобы вы, ребята, сыграли.

Брови лысого поползли на лоб.

– Вы о нас слышали?

«Марвин «Чак-о» Блатт: ударные».

Я ответил:

– Вообще-то меня сюда прислала знакомая.

– Кто это?

– Ри Сайкс.

Тут он взглянул на меня по-другому. Остро, с любопытством.

– А откуда вы знаете Ри?

Даже если б я хотел солгать, вряд ли у меня получилось бы: долгая езда до Вэлли и плохой алкоголь истощили все мои ресурсы.

– Я принимал участие в ее судебной тяжбе.

Чак-о заметно напрягся.

– Так вы юрист?

– Психолог.

– Психолог, – повторил он за мной, точно пробуя на вкус новое слово. – Это не вы подтвердили, что она хорошая мать?

Что толку отпираться. Я ответил улыбкой.

– Что ж, вы молодчина, – сказал он. – Ри на вас только что не молится.

– А ты что, не знал? – хмыкнул Бассет. – Все доктора – святые. Вот почему дерьмо у них не пахнет, а пропитание они получают прямо из федеральной титьки…

– Ллойд, – сказал Чак-о, – давай сегодня без политики, да?

Женщина с рисковым носом спросила:

– А когда будет политика, завтра?

– У нас никогда не будет политики, Мэгги.

– Ага, понятно, – сказала она, показывая коричневые остатки зубов. – Двойной запрет на политику!

Чак-о повернулся ко мне и устало улыбнулся, как замученный бебиситтер. Его зубы были в полном порядке, белые, словно молоко.

– Что ж, доктор Психолог, я рад нашей встрече, но, увы, играем мы только по понедельникам. А если вы надеялись встретить здесь Ри, то опять же извините, она теперь заходит сюда нечасто. Родительские обязанности, ответственность, и все такое.

– Ри – это кто, та, с хорошенькой такой малышкой, которую она сажает на пианино, когда поет? – спросила Мэгги.

Чак-о посмотрел на нее и нахмурился.

Я с трудом протолкнул в себя еще пива.

– Так вы член группы?

– Ударные, – представился он. – Правда, я быстро усвоил, что курочки курочками, а на старость с ними не заработаешь, вот и решил стать бизнесменом. – И он взмахнул рукой, обведя ею помещение.

– Так это все ваше?

– Это и еще пара мест, в Сан-Вэлли и в Согасе. Там мои сыновья заправляют.

– Мои поздравления.

– Зашибать деньгу – дело хорошее, но живу я по-прежнему больше для музыки.

– Значит, в понедельник.

– Если ничего не стрясется.

– Ри поет?

– Иногда, на подпевках. Глубоко на подпевках. – Он ухмыльнулся. – Хотя вообще-то девка она правильная, всегда такой была, со школы.

– Повезло ей, что у нее такая поддержка, – сказал я.

– А то, – ответил Чак-о Блатт. – Когда дела у нас шли совсем паршиво и все мы подумывали о том, чтобы найти работу, это она поддерживала нас, говорила, что нам надо продолжать, что мы талантливые. И, знаете, что-нибудь всегда подворачивалось – хотя зачем я вам рассказываю, вы с ней общались и знаете, что она за человек.

Когда я не ответил, он спросил:

– Вы меня слышали?

Я кивнул.

– Вы ничего не сказали.

– Она приятный человек.

– Не просто приятный – хороший, – сказал он. В его голосе звякнула сталь, шея напряглась. – И вы должны это знать, если, конечно, вы настоящий психолог, а не шпион, подосланный ее поганкой-сестрой.

Выдержав его взгляд, я показал ему свою гражданскую карту. Докторская степень и название профессии выглядели особенно внушительно.

– Делавэр, – сказал он. – Да, это вы. – Новый промельк молочной белизны. – Ладно, не обижайтесь, я перестраховался: Ри думала, что эта сука так просто от нее не отстанет.

– Даже несмотря на решение суда?

– Да что вы, системы, что ли, не знаете? У кого денежки, тот и заказывает музыку. А уже если есть на свете богатая сука, которая любит, чтобы все под ее дудку плясали, то это наша Конни.

Он вернул мне карточку. Но Ллойд перехватил ее, сжал трясущимися пальцами.

– Делавэр. Штат Союза, а не Конфедерации. Но рабы были и у них.

– Фантастика, Ллойд, – сказал Чак-о.

Я снова встретил его взгляд.

– Мы могли бы где-нибудь поговорить?

– О чем?

Я посмотрел на него так, точно мы с ним были два заговорщика. Обычно люди любят, когда с ними делятся секретами, но этот просто сказал:

– Извините, у меня посетители.

– Может быть, я куплю им еще выпить? Вы нальете, а потом уделите мне пару минут вашего времени.

– Это насчет Ри?

– Это насчет побега Ри из города. Мне хочется быть уверенным, что с ней и ее девочкой всё в порядке.

Я ждал.

– Она сбежала? – спросил Чак-о. – Когда?

– Дня два назад, не больше.

– Ну, значит, у нее была на то причина.

Я молчал.

– А почему с ней что-то должно быть не в порядке? – спросил он.

– Возникли кое-какие сложности.

– Какие?

Я покачал головой. Он повернулся к своим завсегдатаям.

– Веселого Рождества, мальчики и девочки, к нам в гости заглянул Санта-Клаус, правда, он похудел и сбрил бороду, но проставляется исправно.

– Санта – это доктор? – спросил Ллойд.

Голос с дальнего конца бара ответил:

– Адесте фиделис…[24] а что за доктор такой?

Женщина рядом с ним подняла свой стакан.

– Наверняка Филгуд[25].

– Слушайте, слушайте, – сказал Ллойд и попытался опять отсалютовать кулаком, но потерял равновесие и едва не кувыркнулся со стула.

Я поймал его и усадил на место.

– Сегодня мой счастливый день, парень, потому что я встретил тебя! – заявил он.

* * *

Чак-о еще раз вытер руки мокрым насквозь полотенцем, вышел из-за половинки двери, которая отделяла пространство за барной стойкой, и ткнул пальцем в сторону ударной установки. Там он опустился на свое сиденье, взял в руки палочки, выбил ими у себя на колене безмолвную замысловатую дробь и только тогда кивком указал мне на скамейку у пианино.

Один из завсегдатаев спросил:

– Что, сыграешь нам соло, Чак-о?

– Не сегодня. – Дождавшись, пока клиентура наляжет на выпивку всерьез, он переложил обе палочки в правую руку. – И от злоупотребления спиртным тоже бывает польза. Правда, сам я никогда не употреблял. Даже на гастролях.

– Трезвенник?

– Нет, просто умеренный. Один коктейль перед отходом ко сну, и хватит. Вот почему теперь у меня есть этот клуб. Он мой целиком, включая землю, на которой стоит.

– Поздравляю.

– Так что там за сложности?

– Как я уже говорил, Ри скрылась из города. Я надеялся, что здесь кто-нибудь сможет сказать мне почему.

– Кто-нибудь?

– Например, Винки или Борис.

– Вы знаете Винки и Бориса?

– Мне говорили, что у них тесные отношения с Ри.

– У нас у всех тесные отношения. Причем давно.

– Со школы, я помню, – ответил я.

– С младших, между прочим, классов. У нас с Борисом. Так вы не объяснили мне про сложности. Что, Конни снова тащит ее в суд? Да, Ри так и думала; она сразу сказала, что Конни никогда не понимала слова «нет».

– Ничего подобного. Конни умерла.

– Что?!

– Ее убили, – продолжал я. – Вчера ночью. Полиция уже гадает, имеет ли это убийство какое-то отношение к судебному делу. Я сказал им, что у Ри нет склонности к насилию, но…

– К насилию? Черт, да никогда в жизни! Такого неагрессивного человека, как малышка Ри, еще поискать. Конни умерла? И вы спрашиваете про Ри, потому что… о господи, нет, вы это не всерьез…

– Мое мнение тут ни при чем, Чак-о. Копы всегда начинают с ближнего круга жертвы. И особенно с тех, у кого с убитым был конфликт…

– Нет, друг, это невозможно.

– Я ходил на квартиру к Ри, прежде чем прийти сюда. Хотел рассказать ей про Конни. Там я и узнал, что она сбежала. Забрала из квартиры все, что могла, и не заплатила хозяйке.

– Гос-споди, – сказал он. – Может, это был этот, как его, стресс – ей же столько дерьма расхлебать пришлось… Может, ей просто понадобилась передышка…

– Возможно. Но выглядит это все равно не очень.

– Вот черт. – Пальцы его свободной руки пробежали по поверхности тамтама.

Тот же завсегдатай заметил:

– Хей, а ты все же делаешь соло…

– Заткнись, мать твою так!

У того отвалилась челюсть.

Остальные даже не оглянулись.

Чак-о Блатт продолжил:

– Убийство? Наверняка работа какого-нибудь психа.

– Если у вас есть какая-то возможность связаться с Ри, – сказал я, – сделайте это – вы окажете ей большую услугу. Пусть она позвонит, скажет, где она. Можно через меня.

Он внимательно посмотрел на меня.

– Уверены, что вы именно тот, за кого себя выдаете? В смысле, карту ведь тоже можно подделать.

То же самое говорила и Ди Мартоло. Вот она, подозрительность цифровой эры…

– Компьютер есть? – спросил я.

– А что?

– Зайдите на страничку медицинской школы, наберите там мое имя и посмотрите, совпадет ли фото.

– Ладно, ладно, извините… Это я так, психанул. Так откуда вам знать, что думает полиция?

– Иногда я с ними работаю.

– В смысле?

– Консультирую. И потом, это же очевидно: женщину убивают, у нее есть сестра, с которой они друг друга ненавидят и которая сразу после этого сбегает из дому. Вы бы на их месте что подумали?

– Она ее не ненавидела… то есть, конечно, ненавидела, но Конни это заслужила. А Ри, она такая… ну, как облачко, верьте мне. Пушистое такое облачко, легкое. Понимаете?

– То есть совсем не то что Конни.

– Да Конни еще в школе была… то есть она была старше всех нас. Мы еще до выпускного класса не дошли, а она уже поступила в колледж, да еще в какой, супер. Но она всегда была такой… с чувством превосходства. Типа, я лучше всех вас, так что пойдите и удавитесь!

– Заносчивая?

– Все ее терпеть не могли. – Чак-о сделал большие глаза. – Ох, ты… Зря я, наверное, про нее такого наболтал, теперь вы еще про меня что-нибудь не то подумаете. – Он улыбнулся. – Хотя, вы говорите, Конни ночью ощерилась? Ну, ночью я был у сына. В Сан-Вэлли, в его заведении прибирались – какие-то идиоты сняли клуб отпраздновать помолвку и засрали там все, как есть. Так что пришлось сначала составлять список ущерба для страховой компании, а уж потом начинать уборку. Провозились до самого утра, часов до шести. – Он встал. – Но мне ведь не потребуется алиби, верно?

– Верно.

– Зато Ри, может, потребуется.

– Хорошо бы, если б оно у нее было, Чак-о.

– Ну ничего, с ней все будет в порядке, не сомневайтесь.

– Как мне связаться с Винки или Борисом? – спросил я.

– Зачем?

– Ри о них тоже упоминала.

– И про меня она упоминала?

– Конечно, – солгал я. – Она говорила мне обо всех вас. О том, какие вы хорошие друзья.

– Тогда, значит, вам и с Зебом тоже поговорить надо.

– Я готов говорить со всяким, кто поможет мне найти Ри.

– У меня есть ваша карта. Что-нибудь услышу – дам знать.

– Спасибо.

Когда я повернулся к двери, Ллойд спросил:

– Еще по кружечке, доктор Клаус?

Я улыбнулся и положил на стойку купюры. Чак-о Блатт пересчитал их.

– Этого хватит только на то, что они уже выпили.

Ллойд сложил перед собой ладони, как для молитвы.

– Еще одно возлияние, дорогой сэр? Благочестия ради?

– Не переигрывай, он не Господь Бог, – сказал Чак-о.