Алекс Делавэр - 26-30

Глава 27

Мы вернулись в машину, и Майло получил эсэмэску. Прочел, нахмурился.

– Бинчи. Машину Ри Сайкс только что нашли на стоянке возле Юнион-Стейшн[33]; в парковочном талоне написано, что она там с той ночи, когда убили Конни. Если Сайкс заплатила наличными, то мы ее не выследим. Мотив, время, явное заметание следов, да еще то кровавое пятнышко у нее в квартире – лично мне это о многом говорит, амиго.

Я не ответил.

Лейтенант стал заводить машину.

– Только этого мне и недоставало: мамаша с почти грудным ребенком катит по железке куда глаза глядят… Причем, скорее всего, в компании старины Винки, поскольку его в то же самое время как ветром сдуло. Вот тебе и тест на отцовство.

Одной рукой крутя руль, другой он набрал номер Шона Бинчи и велел ему оставаться на вокзале до тех пор, пока фото машин Шери Сайкс и Уильяма Меландрано не будут предъявлены всем служащим «Амтрака»[34], вплоть до носильщиков и охранников.

– Конечно, у них там везде камеры, и все же, кто знает… Если с дневной смены ничего не нароешь, то съешь большой бифштекс за счет дядюшки Майло и снова пойдешь на вокзал, опрашивать ночную; может, они что вспомнят… Понадобится помощь, возьми Рида. Если он занят, значит, кого-нибудь другого.

Повесив трубку, Майло прибавил газу.

– Ри столько времени хранила свой секрет, чтобы потом вот так взять и сказать Меландрано, что это он отец, – сказал я.

– Почему сейчас?

– Откуда мне знать?

Про себя я подумал: «Они создают новую семью».

– Она даже не испугалась, что он разозлится, если узнает, что она так долго скрывала от него правду, – сказал Майло. – Может, она рискнула потому, что ей нужен был сообщник для убийства.

– Они вместе угрохали Конни?

– Почему нет? Командная работа прекрасно вписывается в картину преступления: Ри стучит Конни в дверь, говорит, давай, мол, все обсудим, договоримся полюбовно. Та открывает; тут откуда ни возьмись выскакивает Меландрано и пыряет ее ножом в живот. Конни падает, Меландрано приканчивает ее пояском от халата. Никакого сопротивления, и никакого беспорядка, все тихо и организованно. Малышка все это время сидит в машине. Они возвращаются к ней и тут же смываются, по-тихому и налегке, ведь в их планы входит как можно быстрее уехать как можно дальше.

Многочисленные «а что, если» тут же завертелись у меня в голове. Сколько возможностей ошибиться…

Мало мне того, что я едва не поплатился жизнью, вляпавшись в дело, которое изначально даже не должно было дойти до суда, теперь еще и это.

Майло потер ладони.

– Надо бы нам прервать эту счастливую семейную поездочку.

Он свернул к обочине, где снова взялся за телефон и заказал разработку словесных портретов Шери Сайкс и Уильяма Меландрано. Потом снова позвонил Бинчи и справился, что там с машиной Ри.

Пара отпечатков пальцев в ожидаемых местах, в остальном ничего необычного. Машину отбуксируют в лабораторию, где с ней поработают подробнее. Отпечатки внесут в каталог, и тогда к расследованию можно будет подключить АСИПОП[35].

Лейтенант положил телефон в карман.

– Все ее приводы несерьезные, к тому же это было еще до АСИПОПа, а Меландрано в системе вообще нет. Плохо, хотелось бы сначала подтвердить его присутствие в машине, а уж тогда начать закладывать основание для заговора.

– Можешь послать кого-нибудь к его дверям, – сказал я, – пусть посыплют ее порошочком да поорудуют кисточкой, глядишь, и наскребут чего-нибудь.

Майло взглянул на меня.

– Твое счастье, что ты всегда говоришь по делу, а то бы я рассердился. – И он позвонил криминалистам в лабораторию, а потом снова повернулся ко мне. – Кто-нибудь будет у дверей Винки через час, спасибо, профессор. Ладно, поехали пока, поболтаем с тем счастливчиком, который не папа; вдруг он нам что-нибудь скажет.

* * *

Бернард «Борис» Чемберлен проживал на Франклин, к востоку от того места, где авеню упирается в Ла-Бреа. Самое сердце старого Голливуда, район запущенных многоквартирных домов, где жилье сдается в краткосрочную аренду, и некогда роскошных особняков двадцатых, в разной степени подновленных.

Чемберлен обитал как раз в одном из таких частично реабилитированных строений – пятиэтажной архитектурной фантазии цвета ванили, с башенками на крыше и названием «Ле Ришелье», каллиграфическими неоновыми буквами вспыхивающим над двойной стеклянной дверью в бронзовой раме.

Фойе своими скругленными углами и ступенчатой лепниной на высоченном, футов под двадцать, потолке вызывало в памяти зал для приемов на старом океанском лайнере эпохи ар-деко. Правда, штукатурка была вся в пятнах сырости, хромированная люстра не горела, коричневые обои с белыми каллами местами вспучились; ковровое покрытие больше походило на лоскутное одеяло из плохо подогнанных обрезков, протертых едва ли не до дыр. Ни консьержа, ни привратника, ни охранника. Два старомодных лифта в металлических клетках, на каждом табличка «Не работает». В списке жильцов между лифтами Б. Чемберлен значился в квартире 405.

Наверх мы пошли пешком.

* * *

Выкрашенные в одинаковый пепельно-серый цвет полы, стены и потолки лестничной клетки превратили подъем на пятый этаж в подобие путешествия по внутренностям огромной свинцовой трубы. Майло постучал в дверь Чемберлена и тут же получил ответ – эмоционально нейтральное «одну минуту».

Человек, который открыл нам дверь, был уже не молод и мог бы считаться безволосым, если б не длинные седые пряди вокруг обширной лысины, собранные в косичку на левом плече. Лицо у него было мясистое и приплюснутое, как у мопса, кожа текстурой и цветом напоминала мюнстерский сыр. Внушительная верхняя часть тела опасно балансировала на до смешного тонких ножках. На нем была черная футболка с отрезанными рукавами – видимо, для того, чтобы не стеснять могучие, словно древесные стволы, руки, – пижамные штаны коричневого бархата, японские сандалии. За ним открывалось полутемное пространство со штангой на стойке, скамьей для накачивания пресса, парой электрических бас-гитар и крохотным курносым домашним усилителем, черно-белым, как футбольный мяч.

– Мистер Чемберлен? – спросил Майло.

– Да.

– Полиция…

– Наконец-то. Эти идиоты… – Большим пальцем руки Чемберлен ткнул куда-то вправо.

– Идиоты, – повторил за ним Майло.

– Они что, ничего вам не рассказали? Про сопляков? Двумя дверями ниже, в четыреста девятой? Детки богатеньких родителей, решили пожить в трущобах, а сами дверьми грохают и грохают. Шмотки на них дизайнерские, хотя и заношенные до дыр, кожа как у покойников, да и сами – живые скелеты.

Майло молчал.

Чемберлен продолжил:

– Зовут их Кэт и Джереми – все, что я про них знаю. В указателе написано «Кэт».

Бегемотьи руки обхватили рельефную плиту грудной клетки.

– Чем они вам так досадили? – спросил лейтенант.

– Чем? Да все одним и тем же, – сказал Чемберлен. – С тех самых пор, как они тут появились, я как в аду. Весь день они где-то шастают, промышляют не знаю чем, являются уже под утро – часа в три, четыре, а то и в пять, – и каждый раз путают мою и свою двери: возятся у замка, пытаются открыть его ключом, потом начинают колотить изо всей силы. Я жаловался в управляющую компанию, да что толку, им начхать на то, что происходит в этом притоне. Тогда я стал звонить к вам; ну, ваши парни приходят, да пока они сюда доберутся, те джанки[36] уже уйдут к себе и затихарятся. Полицейские походят, посмотрят, постучат к ним в дверь – никто не открывает, все тихо, они ничего не могут сделать. Один из ваших вообще решил обвинить во всем меня: мол, это у меня паранойя. Говорит: «Чего и ждать, когда живешь в таком месте, как это?» Так что, они наконец кого-то прирезали? – Он ухмыльнулся. – Я про Кэта с Джереми. Такие, как они, до поры до времени тянут с родителей денежки, а когда те перестают давать, начинают стрелять во все, что движется.

– Мы здесь не из-за них, сэр.

– Что? О господи… Чего вам тогда надо?

– Можно мы войдем, мистер Чемберлен?

– Зачем?

– Поговорить.

– О ком?

– О Шери Сайкс.

Музыкант прищурился.

– Шери? Что с ней случилось?

– Так мы можем войти?

Чемберлен бессильно уронил обе руки.

– С ней что-то случилось? Только не говорите, что с ней стряслось что-то плохое. День еще только начался, а вы уже с дурными вестями…

– С ней всё в порядке, мистер Чемберлен. Нам можно войти? Обещаю, что сообщу о ваших соседях полицейскому начальству.

– Кэт и Джереми, – повторил Борис. – С такими подонками, как они, надо держать ухо востро – не ровен час, кого-нибудь ножом пырнут, верно?

Майло кивнул. И шагнул вперед.

Чемберлен не шелохнулся.

Лейтенант показал ему за спину.

Чемберлен сказал:

– Конечно, входите. Только сидеть у меня не на чем.

* * *

Это была не отговорка: комната, куда мы вошли, была начисто лишена мебели, да и примыкавшая к ней кухонька имела совсем заброшенный вид. На рабочем столе – бутылки из-под протеинового коктейля и блендер. Единственное окно закрыто шторой от солнца. Голая электрическая лампочка под потолком слабым светом только добавляла помещению мрачности.

Басы были четырехструнный «Фендер Пресижн», антикварный с виду, и шестиструнный «Алембик». Серьезные вещи, так же как и усилитель «Бассман» в дальнем углу. Диски на штанге тянули фунтов на триста, и это не считая перекладины. Коричневое виниловое покрытие скамьи под штангой было порвано и пропитано потом.

В комнате воняло физическим напряжением.

– Гостей у меня почти не бывает, – сказал Борис Чемберлен. – Так что там с Ри… с Шери?

– Когда вы видели ее в последний раз?

– В последний… недели две назад, кажется. А что?

– А Уильяма Меландрано?

– Винки? А он тут при чем?

– Похоже, что они оба уехали из города. Возможно, вместе.

– Уехали? Чушь. С чего бы это Винки куда-то уезжать? У нас же концерты по… мы играем в одной группе. Уехали? Почему?

– Мы надеялись услышать это от вас.

– От меня? Сам впервые слышу. А вы точно ничего не перепутали?

– В каких они были отношениях?

– Ри и Винки? Друзья. Как и все мы. Еще со школы. А что? В чем дело-то?

– То есть, насколько вам известно, в интимных отношениях они не состояли?

– Интимных? – Мощные длани снова взлетели в воздух и улеглись крест-накрест на грудной клетке. Звук был такой, как будто кусок говядины шмякнулся в металлическую стенку рефрижератора. – На эту тему я ничего говорить не буду.

Вместо ответа Майло извлек свой сотовый, ткнул в кнопку короткого дозвона и заговорил:

– Петра? Это Майло. Слушай, я случайно оказался на твоем участке, так вот, тут один честный налогоплательщик не получает от ваших ребят того, что ему положено по закону. Обижают его ваши ребята.

И он принялся расписывать ей несчастья, которые претерпел Чемберлен по милости Кэта и Джереми.

– Да, Скотта я знаю, было бы здорово, детка. И, кстати, обрати внимание, я сейчас экономлю вам время: как говорится, профилактика – лучшее лечение. Судя по всему, от этой парочки неприятностей не миновать.

Пока шел этот разговор, челюсть Бориса Чемберлена опускалась все ниже и ниже.

Майло сказал ему:

– Я говорил с детективом из Голливуда по фамилии Коннор. Она работает в убойном отделе, но передаст мою информацию детективу из отдела по борьбе с наркотиками, Скотту Перудже. Это хороший парень, он лично свяжется с вами по поводу ваших соседей. Если и после этого останетесь недовольны, звоните прямо мне. – И он протянул ему свою визитку.

– О’кей… спасибо. – Глаза Чемберлена скользнули по карточке. – Вы тоже из убойного… В чем дело?

– До этого мы еще дойдем, а пока ответьте, пожалуйста, на мои вопросы. Мистер Меландрано и Ри Сайкс состояли в интимных отношениях?

– Занимались ли они этим? – Сырная физиономия зарумянилась. – Ну, ясное дело, только давно. Вообще-то… а, ладно. – Он притопнул ногой.

– Ри была вашей группи?

– Нет-нет, никаких таких гадостей. Просто мы все друг друга знали, много ездили вместе. – Глаза Чемберлена вдруг округлились. – Так вот вы на что намекаете? Что они сбежали потому, что между ними что-то такое закрутилось? Нет, это вряд ли, я бы об этом знал, будь у них такие планы. Да что, черт возьми, происходит? Мы говорим о людях, которые мне небезразличны, и я хочу знать…

– Вы знаете о проблемах Ри с сестрой?

– Конни? Пыталась отнять ребенка? Сука, всегда такой была. Она, типа, умная, а все вокруг дураки… Помешалась на своих мозгах, маньячка.

– Свое интеллектуальное превосходство она использовала, чтобы помыкать другими, – сказал я.

– Мегатонны самодовольства. Мы держались от нее подальше. Да с ней вообще никто не общался, она была одиночкой. К тому же мы были младше. А тут вдруг Ри приходит как-то с таким видом, будто кто-то помер, и говорит, что Конни, мол, хочет отнять у меня дочку. Ри так любит малышку, готова ради нее на что угодно, а Конни заявила, что она плохая мать… Чушь! Но у Конни есть деньги, и она может мучить Ри, сколько захочет, система ей позволяет.

– Ри до сих пор из-за этого переживает, – вставил я.

– И кто скажет, что напрасно? Тащить ее в суд уже было злодейством. Зачем – чтобы она разорилась на судебных издержках и поневоле отдала дочь?

– Гадость какая.

– Не гадость, злой умысел.

– Винки тоже переживал из-за этого?

– Не только Винки, мы все переживаем, – сказал Чемберлен. – Ри – хороший человек. Сердце у нее вот такое. – И он раскинул руки, показывая его выдающиеся размеры.

– Ри одна растит ребенка, а теперь ей приходится еще и бороться с Конни, – сказал я.

– Негодяйка, – снова буркнул он.

– А что же отец?

– А что он?

– Будь Ри с кем-то, ей было бы проще.

– Ну да. Но она одна.

– Вы не знаете, кто отец?

– Ри не говорила.

– У Конни была одна теория…

– Вот как?

– На процессе упоминались два имени, – сказал я.

– Вот как.

– Но вы ничего не знаете.

– К чему вы клоните?

– В судебных документах Конни указала на вас и Винки как на возможных отцов девочки.

Сыр побагровел.

– Ну, это уже полная чушь! Девочка родилась около двух лет назад, когда мы… – Он умолк.

– Девочке шестнадцать месяцев от роду, – сказал я.

– Тем более. Мы с Ри вообще… ну, у нас никогда ничего такого не было.

Мы с Майло молчали.

– О черт, – выдал Чемберлен и взмахнул визиткой Майло. – Скажете вы мне уже или нет: кого убили?

Майло ответил:

– Конни.

– Что? Мать твою… Когда?

– Две ночи назад.

– Ой, бли-ин… и вы думаете, что Ри имеет к этому отношение? Не-ет, сука, херушки. Ри – самый неагрессивный человек в мире.

– Нам все так говорят.

– Потому что это правда.

– А Винки?

– Винки? Сейчас я вам расскажу про Винки, – сказал Борис. – Было время, когда Одинокие – это название группы, «Одинокий Стон» – так вот, было время, когда мы колесили по всей стране, играли в разных притонах. Иногда влипали в разные нехорошие ситуации – понимаете, о чем я? Кто-то напивался или обкуривался до чертиков, а это на всех по-разному действует, иные от этого звереют. – Музыкант напряг монументальный бицепс. – Короче, иногда приходилось заняться делом. – Он стрельнул глазом на Майло. – Вы, похоже, тоже в свое время в футбол играли.

Лейтенант улыбнулся.

– Защитник.

Чемберлен стукнул себя кулаком в выпирающую пектораль.

– Был центрфорвардом. Пока не обнаружил, что на свете есть Лео Фендер[37]. Короче, я что хочу сказать: лучшая защита – нападение, и в былые дни нам нередко случалось подраться. Мы с Чаком и Зебом – это другие ребята из нашей группы – мы втроем немало задниц напинали. Но не Винки. Как только дерьмо, бывало, ударит фанатам в голову, так он уже сидит в фургоне или в другом каком месте, где его драгоценному носу не достанется так, как моему. – И он потер упомянутый приплюснутый орган ладонью.

– Конфликтобоязнь, – заключил Майло.

– Хм… ну, типа того. Короче, Винк пойдет на что угодно, только чтобы без крови.

– Даже если ему угрожают.

– Особенно если ему угрожают, – сказал Чемберлен. – В те дни нас это здорово бесило; мы-то думали, что все должны быть заодно, понимаете?

– Как мушкетеры.

– Ага, типа того.

– Но на Винки нельзя было рассчитывать, – сказал я.

– Ага. Уроды начищали нам хохотальники, и мы им тоже спуску не давали, а он отсиживался в фургоне. Ну, он, конечно, парень мелкий и все такое, но все же…

– А как на потасовки реагировала Ри? – спросил я.

Чемберлен уставился на меня.

– Она же девчонка, что она могла сделать? И вообще, вы что, думаете, она вечно торчала с нами? Ничего подобного. Иногда ездила с нами в туры, но лишь иногда.

– А в процессе чистки хохотальников они никогда рядом не крутились?

– Мне-то откуда знать? – фыркнул Борис. – Все это сто лет назад уже было, кто теперь помнит такую ерунду?

Я сказал:

– Мы вот что хотим узнать: были ли какие-то особые отношения между Винком и Ри?

– Друзья они, да мы все друзья.

– Достаточно близкие, чтобы обратиться за помощью, когда нужно?

– Да к чему вы клоните-то?

– Ладно, вот факты, – сказал Майло. – Ри и Винки свалили из города в ту самую ночь, когда грохнули Конни, а машину Ри сегодня обнаружили на стоянке у вокзала Юнион-Стейшн.

– Иди ты!

– Хотел бы, да не могу, Борис.

Чемберлен потер лысину.

– Наверняка тут есть какое-то объяснение.

Мы ждали.

– Ну, не знаю, – продолжил он, – может, им захотелось уединиться. Такое ведь бывает?

– Что бывает?

– Совпадения. Жизнь – странная штука.

– Конни убивают, а Ри и Винки в тот же вечер припадает нужда вдвоем отправиться в путешествие, – сказал Майло.

Чемберлен вскинул руки.

– Больше мне нечего вам сказать.

– Больше? Да мы и так не много услышали.

– Это потому, что я ничего не знаю. Или вы что хотите, чтобы я что-нибудь выдумал?

– Хорошее название для песни, – сказал Майло.

– А?

– «Я ничего не знаю».

– А-а… не знаю, может быть. – Чемберлен подошел к стойке с гитарами, взял с нее «Фендер», скользнул большим пальцем по грифу.

– Отличная техника, – сказал я.

– Держу себя в форме.

– Детектив Перуджа позвонит сегодня, – сказал Майло. – Если вспомните что-нибудь серьезное про Ри и Винки, позвоните мне, лады?

– Ага, конечно. – Чемберлен начал поворачиваться к нам спиной.

– Еще один вопрос, – сказал я. – Как вы думаете, почему именно вас и Винки Конни заподозрила в том, что вы можете иметь отношение к рождению Рамблы?

Тело Чемберлена так и осталось стоять к нам спиной, а голова крутанулась почти на сто восемьдесят градусов.

– Наверное, потому, что мы часто вместе ходили на вечеринки.

– А других причин нет?

– В смысле?

– Ну, может, в последнее время происходило что-то такое, из чего она могла заключить…

– Так, – сказал он. – Выкладывайте все по порядку.

Его рот закрылся плотно, словно коробка. Мы ждали.

– Ладно, короче, пару месяцев назад играем мы концерт в клубе, и вдруг заявляется Конни собственной персоной. Садится за задний столик, берет себе воды, делает вид, что пришла песни послушать, хотя самой-то на музыку плевать, это она нас проверить решила, а зачем – мы и понятия не имеем. Наверное, из-за Ри. Та в тот вечер тоже была с нами. Вернее, за стойкой. Заменяла Чака. Чак – хозяин клуба, и он же играет в группе на ударных, так что, когда он барабанит, ему нужна помощь, а его регулярного бармена в тот вечер не было. Вот почему Ри разливала выпивку и сначала даже не заметила Конни. Потом, когда песня кончилась, я посмотрел туда, где она сидела, но ее уже и след простыл. Я еще подумал: «Ну, и слава богу!» Потом у нас был перерыв, мы отдыхали, а Ри с Винки… ну, так… подурачились чуток, ничего серьезного. Ри ведь сердечная девчонка… ну, вы понимаете. Но у меня с Ри даже такого никогда не бывало – так, дружеский поцелуй, и всё.

Сыр из багрового стал свекольным.

– И тут опять появляется она и смотрит.

– Конни?

– Наверное, она и не уходила никуда… ну, может, только нос припудрить, не знаю. Короче, сидит она за задним столом и смотрит на нас так, будто мы – черви в навозе. Потом встала с такой ухмылкой на своей противной роже и ушла. А Ри скоро получила повестку в суд.

– Вас в суд не вызывали?

– С чего бы?

– Похоже, что у Конни были не все дома.

– Еще бы, протащить родную сестру через такое…

– Но теперь Ри нет в городе, и Винки тоже.

– Про это я ничего не знаю, но вот что скажу: ни он, ни она к убийству Конни не причастны. Кроме того, на свете наверняка найдется немало людей, которые могли ненавидеть Конни.

– То есть Мисс Очарование – это не про нее? – подсказал я.

– Сука она была, каких мало, зря только небо коптила.