Глава седьмая
Пэйдин
Клянусь, скорпион, находившийся в опасной близости от моих изношенных ботинок, моргнул в ответ на мой вопрос.
Вот и все. Я действительно сошла с ума.
С этой мыслью я вздыхаю и повторяю:
— Я спросила: если бы ты смог съесть что-нибудь прямо сейчас, — я имею в виду что угодно — то, чтобы это было?
Сказать, что мой голос охрип, — это ничего не сказать. Мой голос скрипит, как песок под ногами, а горло настолько сухое, что я едва могу нормально говорить. Я качаю ноющей головой, глядя на это существо, и небрежно обхожу его, пытаясь не споткнуться.
— Ладно. Если ты не хочешь отвечать, то это сделаю я, — в итоге я все же спотыкаюсь, неловко подбирая слова. — Я… я могла бы съесть апельсин. Да. Большой, сочный апельсин. Или… или немного ирисок.
Я перевожу взгляд на скорпиона и вижу, что он ползет следом за мной. Это зрелище должно было лишь сильнее встревожить меня, но в данный момент у меня нет сил, чтобы беспокоиться об этом.
— Знаешь, мой отец любил ириски, — я издаю звук, отдаленно напоминающий смех. — Иногда я задумываюсь, а нравятся ли мне вообще эти конфеты, понимаешь? Может быть… может быть, я просто убедила себя в этом, потому что они нравились ему.
Скорпион пристально смотрит на меня.
А может, и не смотрит. В последнее время мне трудно понять, что реально, а что — всего лишь плод моего воображения.
Это мой пятый или шестой день в пустыне?
Я едва не смеюсь.
Может, я уже умерла? Как же мне понять?
Я оступаюсь, отчего песок взметается, а колени погружаются в песчаную почву, тогда как заходящее солнце все еще обжигает мою израненную кожу. Судорожно вздохнув, я медленно поднимаюсь, заставляя свои больные ноги двигаться.
Я устала. Очень устала.
Веки опускаются, подражая солнцу, которое на ночь скрывается за дюнами.
Оставайся в сознании.
Вдруг у меня возникает ощущение, что я снова в Шепчущем лесу, ковыляю в темноте, стараясь не истечь кровью от глубокой раны под ребрами. Именно тогда он нашел меня. Спас меня.
Я отбрасываю эту мысль и в сотый раз осматриваю горизонт, прослеживая глазами очертания каждого темного здания внутри города.
Я почти на месте.
Я понятия не имею, что это за «место». Я не знаю, какой это город: Дор или Тандо, но точно понимаю, что нахожусь не в том положении, чтобы жаловаться.
Мне просто нужно добраться до этого места.
Облизываю потрескавшиеся губы в попытках увлажнить их, но лишь набираю в рот больше песка. Сейчас самое время глотнуть песчаной воды, но я с жадностью допила оставшееся еще сегодня утром.
Я умираю от жажды.
Может быть, просто умираю. А может, я уже мертва.
Мой хриплый смех быстро превращается в мучительные всхлипы, от которых, кажется, трещат мои хрупкие кости.
Продолжай идти. Просто продолжай идти.
Но я не хочу. Я хочу лечь, закрыть глаза и отдохнуть.
Ноги подкашиваются, все тело кажется вялым.
Продолжай. Идти.
Я знаю, что если остановлюсь сейчас, то больше не сдвинусь с места. Обезвоживание, усталость и многочисленные раны, терзающие мое тело, наконец-то настигли меня. Если сейчас я лягу, то больше не очнусь.
Разве это так плохо?
Этот тихий голос в моей голове, единственный, что я слышала в течение последних дней, становится все убедительнее.
Для чего я живу? Зачем я подвергаю себя таким страданиям?
Каждый дюйм моего тела болит. Каждый дюйм моего тела молит о пощаде.
— Н-нет, — заикаюсь я. — Нет, я не могу.
Разговоры с самой собой никогда не были хорошим знаком, но это единственное, что не дает моим глазам закрыться, а телу — отключиться.
— Я… — еще один судорожный вздох. — Я слишком многое пережила, чтобы умереть в пустыне.
Я прижимаю мозолистую ладонь к упрямо бьющемуся сердцу, напоминая, что даже сломанные вещи способны служить своей цели. Пальцы касаются знакомой буквы, вырезанной над ним, издевательски напоминая о том, насколько я хрупкая.
«О» означает Обычная.⠀⠀
«О» означает «на пороге смерти».
Моя попытка пошутить звучит очень похоже на предсмертный шепот.
— Не так я представляла себе свой конец. Я… — приступ сухого кашля заставляет меня осесть. — Мне стыдно, что я не умираю более драматично.
Я действительно думала, что именно он окажет мне честь, вонзив мой любимый кинжал мне в грудь. Или, может быть, в шею, для пущей симметрии.
Он будет так разочарован, узнав, что у него отняли возможность отомстить, что смерть в конце концов настигла меня в пустыне.
Перед глазами все расплывается, когда я пытаюсь рассмотреть город и улавливаю что-то движущееся вдалеке. Прищурившись, я всматриваюсь в фигуру. Моргаю. Это мой разум играет со мной злую шутку? Издевается в последний раз?
Мои колени снова погружаются в песок, а ладони вытягиваются вперед.
Похоже, я никогда и не узнаю.
Мой висок касается теплого песка, и я наслаждаюсь этим ощущением.
Почему раньше в пустыне не было так уютно?
Пальцы сжимают мятый шов жилета, натягивая заветную надпись.
Я носила его каждый день, Ади. До самого последнего дня.
— Я просто… я просто закрываю… свои…
Мои глаза закрываются, и мир исчезает во тьме.
И впервые за несколько дней я не боюсь сна, который меня ожидает.
У меня под ухом размеренно бьется чье-то сердце.
Я шевелюсь в сильных руках, обнимающих меня, но мои движения вялые.
Сильные руки. Меня несут.
Мои глаза резко открываются.
Меня душит окружающая темнота, словно небо накрыло черным одеялом. В данный момент мои глаза совершенно бесполезны, поэтому я пытаюсь сосредоточиться на ощущениях грубых рук: одна — под моим коленом, а другая — на плече.
Это он. Он нашел меня.
Я покачиваюсь всякий раз, когда незнакомец оступается, и отчаянно пытаюсь успокоить бешено колотящееся сердце, заставив затуманенный разум придумать план. Но он слишком близко, слишком реален, будто только что вышел прямиком из моих ночных кошмаров.
Я внезапно забываю, как дышать.
Он нашел меня. Нашел меня. Нашел.
Мой разум выкрикивает эти слова, которых я так боялась, заглушая любую попытку мыслить здраво. Я скована его объятиями, которые раньше казались мне такими безопасными, и слишком беспомощна, чтобы сопротивляться его хватке. Его грудь поднимается и опускается подо мной, и ощущение, которое когда-то было таким знакомым, теперь кажется чужим. Пугающим.
Как он нашел меня?
Я все еще пытаюсь понять, почему до сих пор жива, несмотря на то, что сама Смерть несет меня к погибели. Он держит меня. Он возвращает меня в Илию. Обратно к Китту и гневу, который, как я уверена, меня ожидает.
Он убил моего отца.
Лишь эта мысль спасает меня от безумия.
Я не буду сомневаться. Только не снова.
Заставляя себя дышать, я обращаю внимание на руку, обнимающую мои плечи, оценивая лучший угол, под которым можно сломать его запястье. Затем я опускаю взгляд на его ноги: усталая походка, неустойчивость, которая поможет мне повалить его на песок. Как долго он меня несет? Где его люди? Я всматриваюсь в окружающую нас черноту и не вижу ничего, кроме города, в который мы входим.
Я чувствую тонкий клинок, пристегнутый к его поясу, и мое сердце замирает. Гладкая рукоять упирается мне в бедро. На мгновение я подавляю разочарование, поскольку это не отцовский кинжал, однако заставляю себя сосредоточиться.
Сбей его с ног. А затем закончи начатое.
После этого я просто растворюсь в городе, скрывшись в хаосе, к которому так привыкла. Никто никогда меня не найдет. Он единственный, кто мог бы это сделать, но после сегодняшнего вечера он больше не будет угрожать моему существованию.
Представив каждый шаг, прежде чем сделать его, я делаю последний вдох, чтобы успокоиться.
А затем начинаю двигаться.
Крик вырывается из его горла, когда я ломаю ему запястье. Он спотыкается, почти выпуская меня из рук. Я предугадываю его неловкий бросок и падаю на землю, отчего к моим потным ладоням прилипает песок. После чего я завожу ногу назад, чтобы зацепить его лодыжку.
Он с грохотом падает на землю. В следующее мгновение я оказываюсь на нем, и мои колени прижимают его руки, давя своим весом на сломанную кость.
Мои слова заглушают его сдавленный крик.
— Признаюсь, я немного разочарована, — я тянусь к кинжалу на его бедре, извлекаю его из ножен и приставляю раздражающе тупое лезвие к горлу, которое едва могу разглядеть. — Я надеялась, что ты будешь сопротивляться сильнее.
— Ч-что? Послушай, я увидел тебя в пустыне со своего поста и подумал, что ты мертва, но когда подошел, ты еще дышала, — слова вырываются у него в спешке, и голос совсем не похож на голос Кая. Я моргаю, когда мои глаза начинают привыкать к темноте, и вижу крайне испуганное лицо молодого стражника. — Я просто нес тебя в город, слышишь? — Теперь он тяжело дышит, умоляя меня понять.
— Я… — снова моргаю, замечая его растрепанные каштановые волосы и мятую красную форму. — Я приняла тебя за кого-то другого.
— Да, что ж, очевидно, что тебе не нужна моя помощь, — он переводит взгляд на свою руку. — И если ты отпустишь мое сломанное запястье, я с радостью оставлю тебя в покое.
— Ох, — я смущенно улыбаюсь. — Да, извини за это, — я слезаю с него, возвращая кинжал в ножны и наблюдая за тем, как стражник поднимается на ноги, прижимая к себе руку. Внезапно я борюсь с желанием снова растянуться на песке, поскольку адреналин медленно начинает покидать мое тело. — Спасибо, что помог мне. Правда. Мне жаль что именно так я отплатила тебе за твою доброту.
Он что-то ворчит в ответ, отступая обратно к городу, неподалеку от которого мы сейчас находимся.
— Мне нужно вернуться на свой пост.
— Верно, — я чувствую себя невероятно неловко, когда начинаю идти рядом с ним на безопасном расстоянии. — Эм, извини, но в какой город мы сейчас направляемся?
Он бросает на меня озадаченный взгляд.
— Дор, — затем снова вопросительно смотрит на меня. — Что ты вообще делала в пустыне?
Я сглатываю. Гвардейцы в Доре, возможно, и не будут представлять угрозы, но любопытных стражников с их вездесущими вопросами мне все же следует избегать. И я понятия не имею, знают ли в окрестных городах Илии о моей репутации. Когда я открываю рот, чтобы произнести относительно убедительную ложь, он окидывает пристальным взглядом мое изможденное тело, заставляя меня напрячься. Он внимательно изучает мое лицо, словно что-то ищет.
— Эй, ты выглядишь… знакомо, — он замолкает, размышляя над тем, что видит. Я отворачиваюсь, осознавая, что это движение вызовет подозрение.
Прикосновение его пальцев к моим волосам заставляет меня снова посмотреть ему в глаза.
— Серебро, — тихо произносит он, словно это мысль сама собой слетела с его губ. — Интересно.
— Правда? — беспечно спрашиваю я, пытаясь понять, что именно он знает.
— Что ж, для Илии такой цвет не был бы чем-то необычным, — его скептический взгляд сменился более уверенным. — Но здесь… — его рука, медленно обхватывающая рукоять клинка, не остается незамеченной. — Ты случайно не та самая убийца королей, а? Ну, знаешь, Серебряная Спасительница, ставшая убийцей? — теперь он сжимает в руке кинжал, направленный на меня. — Знаешь, ты стоишь немалых денег. Король Илии назначил высокую цену за твою голову, — я отступаю на шаг, не отрывая взгляда от лезвия, которое медленно приближается к моей груди. Свою следующую фразу парень произносит уже с усмешкой: — Живой или мертвой.
Лунный свет отражается от лезвия, которым он взмахивает, прежде чем ударить мне в грудь.
Я резко поворачиваюсь, спасая свое сердце от лезвия, но не плечо, по которому оно скользит. Я сдерживаю крик от жгучей боли, чувствуя, как из раны начинает хлестать горячая кровь. Стражник не теряет ни секунды и снова пытается ударить, на этот раз целясь мне в живот. Я снова уклоняюсь, чувствуя себя медлительной, поскольку вынуждена защищаться. Усталость и накопившаяся боль обрушиваются на меня, напоминая о том, что я снова ускользнула из лап Смерти. Возможно, она пришла, чтобы, наконец, завершить начатое, а именно — отомстить.
— Послушай, — выдыхает он сквозь стиснутые зубы, — если ты сдашься, мне не придется причинять тебе боль.
Я уворачиваюсь от очередного удара его клинка.
— Я бы тебе поверила, но ты, похоже, очень хочешь отплатить мне за сломанное запястье.
Стражник почти рычит, наваливаясь всем весом, чтобы нанести удар, которым намеревается перерезать мне ребра. Два быстрых вдоха, которые он всегда делает, предупреждают меня о его замахе, прежде чем я замечаю сверкающую сталь. Я изворачиваюсь, хватаю его за запястье, и, шагнув за спину, грубо прижимаю руку к его лопатке.
Кинжал выскальзывает из его потных пальцев, вонзаясь в песок под нашими ногами. Он не издает ни звука, пока я не хватаю его раненое запястье свободной рукой и не сжимаю так, что его сломанная кость впивается в мою ладонь. Стражник, содрогаясь, опускается на колени в то время, как я все еще зажимаю его руки.
Мои губы почти касаются его уха, когда я шепчу:
— Кто еще знает обо мне?
Он сопротивляется моему захвату, дергается в моих руках, за что получает еще один вывих и без того поврежденного запястья. Он вскрикивает, выдавливая слова:
— Ты сумасшедшая сука, ты знаешь об этом?
— Да, — вздыхаю я, — я это знаю так же, как и ты. Видишь ли, я спрашиваю, знает ли об этом кто-нибудь еще?
Он издает сдавленный смешок.
— Все знают, что ты сумасшедшая сука. У тебя отменная репутация.
Я напрягаюсь от его слов.
— А что насчет Тандо? За мою голову назначена награда в обоих городах?
— Насколько мне известно, — выдыхает он, и за его словами скрывается усмешка, — даже в Израме на каждом углу висит плакат с твоим лицом.
Я хмурюсь, глядя ему в затылок. Пробраться на корабль, направляющийся в Израм, звучало гораздо привлекательнее, чем продираться сквозь Скорчи. И я бы так и поступила, если бы не тот факт, что уже много лет никто не отваживался пересекать коварные воды Мелководья. Отчасти это связано с огромной изолированностью Илии от других королевств, но в большей степени людей пугали кораблекрушения, частенько возникающие по дороге.
Но сейчас это не имеет значения, потому что, похоже, моя репутация добралась до Израма раньше меня.
— Что ж, — вздыхаю я, — давай-ка послушаем. Сколько я стою?
Жадность в его голосе проскальзывает сквозь стиснутые зубы:
— Двадцать тысяч серебряных монет.
Я чуть не давлюсь от смеха, прошептав скорее себе, чем стражнику:
— Китт так сильно хочет меня заполучить, да?
— Хочет, — голос стражника внезапно становится холодным и грубоватым. — Живой или мертвой.
И в следующий момент он наклоняет голову назад, ударяя затылком мне в нос.
Я вскрикиваю, чувствуя, как кровь начинает хлестать непрерывным потоком, заполняя мой рот.
Грубые руки внезапно оказываются на моем горле.
Стражник опрокидывает меня на спину, его вес давит на меня почти так же сильно, как его руки, сжимающие мое горло. Перед глазами у меня плывут пятна, и я, как ни странно, рада, что едва вижу то, что делаю дальше.
Лезвие легко входит в его сердце.
Он моргает, возвышаясь надо мной, и его чистое, теперь уже бледное лицо, отражает неверие.
Руки на моей шее ослабевают и падают, а следом за ними и его тело. Он оседает на землю, зажимая смертельную рану, нанесенную его собственным оружием. Он хрипит, а последние слова произносит с рычанием:
— Сумасшедшая… сука.
Меня трясет.
Кинжал выскальзывает из рук, несмотря на то, что я удерживала его своими липкими пальцами.
Липкие пальцы.
Я опускаю взгляд и вижу, что мои руки покрыты кровью.
Нет, нет, нет…
От этого ощущения меня начинает тошнить, несмотря на пустоту в желудке. Я подползаю к стражнику, бормоча извинения, вытирая кровь с ладоней о его рубашку, уже пропитанную алой кровью. Безжизненные глаза смотрят на меня, в то время как я едва могу видеть сквозь слезы.
Я смотрю на этого молодого человека, медленно отступая, пока ладони погружаются глубоко в песок.
Я убила его.
Я убила снова.
За столь короткий промежуток времени я умудрилась лишить жизни трех человек. От этой мысли у меня снова скручивает желудок, и меня выворачивает на песок.
Я никогда не хотела никого убивать. Я никогда не хотела…
Но я это сделала. Я убила. Я убиваю.
Что со мной стало?
В носу щиплет от резкого запаха крови, и меня бы снова стошнило, если бы в моем теле еще что-то осталось. Глубоко вдохнув через рот, я медленно поднимаюсь на дрожащих ногах и отворачиваюсь от этого места.
Мне нужно убираться отсюда.
Кровь стекает мне в рот, заставляя меня сплевывать с каждым шагом, который я делаю по направлению к городу. Я осторожно поднимаю руку, чтобы потрогать нос и, кривясь от боли, с облегчением понимаю, что он не сломан.
Шаг за шагом.
Я оставила его там.
Шаг за шагом.
Он сгниет на солнце.
Шаг за шагом.
Я чудовище.
Шаг за шагом.