Безрассудная

Глава тридцать седьмая

Китт

Свет проникает через окна, расположенные вдоль каждого богато украшенного коридора.

Я едва не вздрагиваю от его яркости, поскольку ранее был заперт в темнице, также называемой кабинетом. Изумрудный ковер заглушает мои шаги, а каждый Гвардеец изо всех сил старается не смотреть на меня.

Я сунул коробочку в карман, хотя и не совсем понимаю зачем. Я пришел к выводу, что постоянно ощущая ее, мог убедить себя в том, что контролирую ситуацию. Что принимаю правильное решение. Но коробочка давит на карман тяжелым грузом, замедляя каждый мой шаг.

Следуя за доносящимся запахом ужина, я сворачиваю в другой коридор и ловлю застенчивые улыбки проходящих мимо слуг. Я смущенно провожу рукой по волосам, надеясь, что не выгляжу как обезумевший король, о котором все они шепчутся.

Я покинул свой кабинет в надежде, что они для разнообразия посплетничают о чем-нибудь другом. Возможно, о том, как я оттер чернила со своих рук и сменил мятую рубашку на свежую. Или о том, как я съел свой завтрак сегодня утром, вместо того чтобы выбросить его из окна. Если не это, то хотя бы тот факт, что я вышел из кабинета, привлечет их внимание.

Я останавливаюсь возле двери, ведущей на кухню, теплый свет просачивается из-под нее, оседая у моих ног. У меня внутри все сжимается от звука ее голоса, громкого, одновременно знакомого и пугающего. Я избегал ее, потому все еще не совсем готов иметь дело с последствиями этого решения.

Я разворачиваюсь и отступаю по коридору, как последний трус, которым я и являюсь. Мимо меня проходит служанка, направляющаяся на кухню. Когда я пытаюсь встретиться с ней взглядом, она отводит глаза.

Прекрасно. Теперь меня заметили крадущимся на цыпочках по собственному замку.

Я никак не помогаю делу.

В моем распоряжении есть всего восемь секунд, прежде чем меня заметит повариха.

— Китт? — она произносит это вопросительным тоном, практически крича.

Обернувшись, я замечаю ее голову, выглядывающую из-за двери, и, натянув на лицо улыбку, захожу на шумную кухню.

— Привет, Гейл, — говорю я слишком робким для короля голосом. Она распахивает дверь, позволяя мне полностью рассмотреть ее лицо, покрытое мукой, и испачканный от готовки фартук.

На долю секунды я уверен, что она меня ненавидит, убежден, что я именно такой, каким меня описывают слухи — безумный король, которому она теперь вынуждена служить.

Но секунда проходит, и в следующую меня заключают в крепкие объятия.

— О, мой милый Китт! — перепачканные мукой руки обхватывают меня, наполняя теплом каждую холодную трещину в моем сердце. Когда она, наконец, отстраняется, на ее лице играет широкая улыбка. — Входи, входи! У меня для тебя кое-что есть.

Меня затаскивают на кухню, и я чувствую себя мальчишкой, которого она вырастила. При виде меня десятки глаз удивленно распахиваются, но слуги тут же отводят взгляд. Они расступаются, пока Гейл ведет меня к стойке, у которой мы с Каем обычно ошиваемся.

— Я готовила их каждый день, надеясь, что ты меня навестишь, — она пододвигает ко мне тарелку, прикрытую салфеткой, и показывает блестящую сладкую булочку.

На моих губах появляется улыбка, и она кажется мне чуждой.

— Спасибо, Гейл, — я прочищаю горло. — Прости, что не пришел раньше.

Ее взгляд смягчается:

— Ну, теперь ты человек занятой.

— К сожалению, — говорю я так непринужденно, как только могу.

Она замечает на моем лице нечто, что заставляет ее крикнуть:

— Вы все, вон! Пятиминутный перерыв, а после мы начнем раскладывать еду по тарелкам.

Никто не подвергает сомнению ее приказ. В считанные секунды слуги вываливаются через двойные двери в коридор. Становится настолько тихо, что можно услышать, как я надкусываю сладкую булочку, а Гейл снова устремляет на меня свой пристальный взгляд:

— Слышала, ты выбрасываешь мою еду в окно, — она изгибает бровь. — Я больше не соответствую твоим стандартам?

— Нет, — говорю я, защищаясь. И снова, потому что ее бровь продолжает подниматься вверх. — Нет, конечно, нет. У меня просто… нет того аппетита, что был раньше.

— Хмм, — она кивает на сладкую булочку, молча приказывая мне откусить еще кусочек. И только когда я делаю это, она говорит: — Так вот почему одна из моих девочек сказала, что видела тебя около моей кухни? Не было аппетита за ужином?

Я киваю, поскольку это безопаснее, чем признавать, что я избегал этого разговора. Она кивает хотя я сомневаюсь, что она мне верит.

— Как твои дела, Китти?

От ее вопроса сладкая булочка останавливается на полпути к моему рту. Именно по этой причине я не хотел встречаться с ней лицом к лицу. Потому что она заставит меня говорить об этом.

— Мне лучше.

Я так думаю. Наверное. На самом деле я уже и не помню, как должно ощущаться «лучше».

— Я знаю, как трудно тебе пришлось, — говорит она тихо, что для нее большая редкость. — Не только из-за твоего отца, но и…

Она колеблется даже при намеке на то, как сильно я заботился о ней. Как же мне было больно, когда она предала меня, убив отца и бóльшую часть меня самого.

— Да, — выдавливаю я, — было трудно. Но мне помогли, — я думаю о Калуме и его наставлениях, о Кае и его попытках спасти отношения, которые я, возможно, разрушил.

Она кивает, проводя салфеткой по моей щеке, словно я все еще малыш, которого она когда-то взяла на руки. Но я не сопротивляюсь этому. Приятно, когда о тебе заботятся. Приятно представлять, что Гейл — та мать, которую мне так и не удалось узнать.

— Китти, только потому что я люблю тебя, — начинает она спокойно, — я должна спросить. — Наступает долгая пауза, в течение которой она набирается смелости, чтобы позволить словам вырваться наружу. — Что ты планируешь с ней делать, когда Кай приведет ее обратно?

Я едва сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться:

— Если он приведет ее обратно.

— Не смей так говорить, — ругается она, игнорируя тот факт, что перед ней сейчас стоит король. — Конечно, он приведет ее к тебе. И не потому, что это его долг, а потому, что он любит тебя.

— А что, если ее он любит больше?

С моих губ срываются слова, вызванные моими глубочайшими страхами. Я едва ли позволял себе думать об этом, не говоря уже о том, чтобы произносить вслух. Но что еще хуже, так это то, что лицо Гейл никак не меняется. Ее лицо ничего не выражает, спина прямая, а глаза смотрят не мигая. Как будто она не в первый раз слышит этот вопрос. Как будто она уже спрашивала себя о том же.

Я отвожу взгляд, отчаянно пытаясь сосредоточиться на чем угодно, кроме вопроса, повисшего в воздухе. Мой взгляд останавливается на тонкой свече, спрятанной в углу стойки. Я киваю в ее сторону, отчаянно пытаясь сменить тему:

— У кого-то день рождения? Там потухшая свеча для торта.

— О, — медленно говорит Гейл, подходя, чтобы взять свечу. — Я нашла одну для Кая, но было слишком поздно. Я хотела ее убрать давным-давно.

— Для Кая…? — осознание обрывает мой вопрос. Я провожу рукой по лицу, качая головой: — Ава.

Я забыл. Забыл, несмотря на то, что знал, насколько важен для него ее день рождения. Я никогда не пропускал утро под ивой. До сих пор, конечно.

Сглотнув, я чувствую, как эмоции начинают жечь мне глаза. Внезапно желание излить свои мысли на бумагу становится непреодолимым. Я окидываю взглядом кухню, жалея, что вообще покинул комфортную зону своего кабинета — своей темницы. Когда я отступаю от Гейл, двери распахиваются, и в комнату вваливаются слуги. Я не колеблясь, прокладываю себе путь через хаос, наблюдая, как тела отскакивают от моей отчаянной фигуры.

Пусть думают, что я сумасшедший. Может быть, так и есть. Может быть, так даже лучше.

Я слышу крик, похожий на мое имя.

И не оглядываюсь.