Безрассудная

Глава тридцать пятая

Кай

Сено впивается в голову.

Как и палец, которым Кай тычет в меня.

— Ты спишь, как убитая.

Я переворачиваюсь на другой бок, ворча в рюкзак, который использую как подушку.

— Просто готовлюсь к тому, что неизбежно случится.

Он издает звук, который можно принять за сдавленный смешок.

— Поднимайся. Сейчас же.

— Я устала.

— Я тоже, — вздыхает он. — В частности, от тебя.

— Это ты нас сковал, — бормочу я. — Так что ты не имеешь права жаловаться на мою компанию.

— Вставай, Грэй.

— Заставь меня, Эйзер.

Дерьмо. Это было ошибкой.

Он перекидывает ноги через лестницу, умудряясь подтащить меня к себе. Затем спускается вниз, подтягивая меня спиной к краю.

— Ладно, — выдыхаю я, когда моя голова почти свешивается с деревянного чердака. — Ты невыносим.

Он останавливается, чтобы позволить мне натянуть шляпу на голову, а на ноги носки, после чего надеть обувь.

— Ты это мне уже говорила. Много раз.

Тусклый солнечный свет пробивается сквозь щели в деревянной обшивке сарая. День только начинается, и тени еще не рассеялись. Мои сапоги с глухим стуком касаются земли, поднимая облако пыли. Лошади выглядывают из-за углов своих стойл, с любопытством прислушиваясь к незнакомцам, которые в ответ лишь смотрят на них.

— Сюда, — шепчет Кай, ведя меня к задней части сарая. Он кивает на животных, выстроившихся вдоль стен. — Эти лошади приспособлены к долгим путешествиям. А еды и воды в твоем рюкзаке хватит на четыре дня.

— И все благодаря мне, — ворчу я себе под нос.

— Да, — кивает Кай в подтверждение моих слов. — Благодаря тебе и твоим навыкам вора.

— Я предпочитаю называть это мастерством, но…

Слева от меня внезапно слышится лошадиное ржание, отчего я невольно подпрыгиваю.

— Черт бы побрал этих животных, — выдыхаю с бешено колотящимся сердцем.

Кай усмехается.

— Эти животные — самые ласковые из всех, кого ты здесь найдешь.

Он отпирает стойло и тихонько заходит в него. Внутри стоит темно-коричневый конь, шерсть которого кажется тусклой от пыли. Кай рассеянно проводит рукой по морде животного, а затем поднимает седло, брошенное у стены.

— Подойди к нему и представься, — мягко произносит Кай, кивая в сторону лошади, которую он сейчас седлает.

— Мне и так хорошо, спасибо.

Засранец дергает за цепь, отчего я едва не налетаю на дышащего в мою сторону зверя.

— Придурок, — шиплю я на него и выпрямляясь, смотрю на лошадь.

— Да ладно тебе, Серебряная Спасительница, — дразнит он. — Он не кусается… наверное.

Я закатываю глаза, глядя на принца, прежде чем нерешительно поднести ладонь к морде коня. Он прижимается своим мягким и теплым носом к моей руке. Я выдавливаю из себя легкую улыбку, прогоняя страх перед грозным существом. Ведь такое сильное существо никогда не приручить по-настоящему.

— Твоя храбрость вдохновляет, — мрачно заявляет Кай. — А теперь открой дверь, чтобы я мог вывести его до прихода конюхов.

Как ни странно, я подчиняюсь и отхожу в сторону, пока он выводит лошадь в центральный проход. Копыта цокают по утоптанной земле, пока мы направляемся к двери конюшни и к последнему отрезку города за ее пределами. Мы уже почти на улице, когда в конюшню проскальзывает тень, а вслед за ней и фигура.

Мужчина резко останавливается, разглядывая лошадь и двух незнакомцев, которые крадут ее.

— Что за черт? — заикается он, обводя нас взглядом. Кай, не отрывая глаз от мужчины, произносит:

— Садись на лошадь, Грэй.

— Но цепь…

— Тогда поставь ногу в стремя и держись.

Я даже не успеваю возразить, как мужчина приближается к нам, сжимая в руке что-то блестящее. Кай отталкивает меня за спину и ныряет вниз, уворачиваясь от удара, который мужчина намеревается нанести ему в челюсть.

Из-за спины Кая я едва могу разглядеть, что происходит. Мужчина кряхтит, когда получает удар в висок, но ему удается заставить Силовика согнуться пополам, заехав тому кулаком в живот.

— Да, можешь не спешить с седлом! — восклицает Кай и оборачивается ко мне, едва избежав еще одного удара.

Его сарказм выводит меня из ступора, и я начинаю бороться со стременем. Когда я оглядываюсь на Кая и вижу, как он сражается, то с трудом могу отвести взгляд. Это отработанная точность. Манящий хаос.

Носок моего ботинка задевает стремя, когда я пытаюсь удержать равновесие на одной ноге. Я слышу шарканье и скрип сапог, после чего Кай врезается в меня спиной, выбивая дыхание из груди и сбивая с ног. Я с грохотом падаю на землю, но заставляю себя подняться еще до того, как успеваю набрать воздуха в свои горящие легкие.

Я поднимаю голову и вижу, что мужчина зажимает окровавленный нос и отшатывается от удара. Кай, не теряя ни секунды, оборачивается, обхватывает рукой мое бедро и вдевает мою ногу в стремя. Затем перемещает руку мне на спину и подталкивает вверх, после чего я перекидываю другую ногу через седло.

Кай хватается за седло и подтягивается, чтобы сесть позади меня, отчего цепь между нами натягивается. Я бросаю взгляд на мужчину под нами, который, спотыкаясь, наклоняется вперед, чтобы схватить меня за лодыжку. Я яростно брыкаюсь, пытаясь высвободиться из его липких рук. Когда он не двигается с места, я наклоняюсь и хватаю его за волосы, прежде чем ткнуть сломанным носом в свою коленную чашечку.

Незнакомец стонет и пошатывается, по его лицу стекает кровь. Кай внезапно прижимает меня к груди и упирается пятками в бока лошади, подстегивая ее к бегу. Только когда мы вылетаем из сарая на улицу, Кай замедляет шаг. Едва.

Я цепляюсь в луку седла и зажмуриваюсь при каждом повороте. Руки Кая покоятся на моих бедрах, а его подбородок — на моем плече, когда он берется за поводья. Мало кто отваживается жить вдали от главного рынка и так близко к Святилищу. Но те, кто все же решаются, стараются убраться с нашего пути, боясь оказаться затоптанными.

Цокот копыт по каменной мостовой эхом отражается от кирпичных стен. Порыв ветра подхватывает мою шляпу и срывает ее головы, унося на улицу. Серебристые волосы рассыпаются по моей спине, наконец попадая под дневной свет.

— Пригнись, дорогая, — рука Кая касается макушки моей головы и опускает ее вниз, когда мы проезжаем под упавшей балкой, застрявшей между двумя зданиями.

— Не называй меня так, — говорю я, выпрямляясь и проводя рукой по своим растрепанным волосам.

— Как?

— Не называй меня «дорогая».

Я чувствую, как он улыбается мне в шею.

— И почему же? Тебе это слишком сильно нравится?

— Думаю, это тебе слишком сильно нравится, — с вызовом отвечаю я.

Он издает смешок, от которого у меня шевелятся волосы. Холодное дыхание ветра касается кожи головы, и я почти вздыхаю от этого ощущения. Свежий воздух дарит свободу, так и хочется раскинуть руки и податься ему на встречу.

Я наблюдаю за тем, как мимо, словно в тумане, проносятся последние городские постройки, едва замечая случайных прохожих, указывающих в нашу сторону. Но вскоре улица, простирающаяся под нами, становится все более каменистой, а Святилище Душ становится все ближе.

Я сглатываю. Это оно. Это начало конца, который я откладывала долгие годы.

За пределами Дора нет надежды на спасение. Святилище — это мой смертный приговор. Все надежды разбиты, а судьба предрешена. Это предначертанная гибель.

Дорога превращается в щебень, здания — в валуны. Кай замедляет шаг, когда мы въезжаем в узкий проход, который ведет в Святилище Душ. Я могу различить очертания каждой неглубокой могилы и потрескавшегося надгробия, из-за которых это место получило свое название.

— Ты ведь не веришь в то, что говорят о душах, правда? — тихо спрашиваю я, разглядывая осыпающиеся камни с вырезанными на них выцветшими именами.

— Я не знаю, преследуют ли мертвецы путников, — вздыхает Кай. — Но не могу сказать, что не видел, как здесь происходили странные вещи.

— Например?

— Лучше тебе не знать, Грэй, — мягко произносит он. — Я не хочу, чтобы ты боялась нашего окружения так же, как и лошади.

Смех, вырвавшийся из моего горла, удивляет даже меня.

— Ты не смешной, — с трудом выдавливаю я, прикрывая рот ладонью.

— Правда? — Кай перегибается через мое плечо, чтобы посмотреть на меня, и в его голосе звучит комичное замешательство. — Потому что это звучит так, будто все совсем наоборот.

Я отворачиваюсь, пряча от него свое лицо.

— Нет. Я не доставлю тебе удовольствия тем, что рассмеюсь.

— Но тогда ты лишишь меня этого звука.

Я замолкаю, убирая руку с лица. Он отодвигается от меня и прочищает горло, чувствуя себя неуверенно, словно сам удивлен своими словами.

Это тот момент, когда я должна подразнить его, должна сказать, что флиртовать бесполезно.

Но его тон мне знаком, и я чувствую себя так, словно танцую в темной комнате и играю в ту игру с пальцами под ивами. То, как слова слетали с его языка, ощущалось как легкий щелчок по кончику носа, как мозолистые пальцы, заплетающие серебряные волосы.

Это было похоже на Кая.

Словно тот человек, который скрывается за маской, смотрит на меня, как на что-то необыкновенное.

Я моргаю, глядя на осыпающиеся камни, устилающие тропинку, и стараюсь думать о чем угодно, только не о словах, которые заставляют меня мечтать о том, чтобы все было иначе. Но я — Обычная. Я — воплощение той слабости, которую его учили ненавидеть.

Обычная.

Это слово эхом отдается у меня в голове, и звучит по-другому, не так, как раньше.

Я знала, что полукровки должны существовать, раз уж представители Элиты так боятся стать ими и ослабить свою власть. Но я никогда не задавалась вопросом, почему я сама не являюсь таковой. Почему я всего лишь Обычная?

Я опускаю взгляд на кольцо, которое увлеченно кручу на пальце. Я чувствую себя глупо из-за того, что не догадалась об этом раньше. Но то, что я сказала принцу, — чистая правда, что со мной случается нечасто. Наверное, я была слишком занята попытками выжить.

— Мы будем ехать до наступления темноты и затаимся до рассвета, — слова Кая прорываются сквозь мои мысли. — Разбойники предпочитают темноту, и лучше всего мы сможем спрятаться на земле.

— Верно, — рассеянно отвечаю я. Легкий ветерок треплет волосы, падающие мне на лицо, тем самым привлекая мое внимание к косе, которую он заплел, и к тому, во что она превратилась.

Я не перестаю думать об Аве. О том, как нежно он говорил о ней, словно помня, какой хрупкой она была. В каждом слове слышалась любовь, а за ней — боль.

Я думаю о первом Испытании, о том, как Джекс умирал у него на руках. В тот день он чуть не потерял еще одного брата. Мало кто из дорогих ему людей не умирал у него на глазах, или не предавал его.

Солнце палит нещадно, и я начинаю жалеть, что мою ужасную шляпу унесло ветром. Я закатываю рукава рубашки, подставляя залитому солнцем небу плечи. Мы скачем уже довольно долго и молча осматриваем окрестности, приводя в порядок свои мысли. Нависшие камни, окружающие нас, время от времени отбрасывают тень на дорогу, нагреваясь под полуденным солнцем.

— Держу пари, на одном из этих камней можно пожарить яйцо, — высказываюсь я хриплым от сухости голосом.

Не услышав никакого остроумного ответа, я слегка отодвигаюсь, чувствуя тяжесть на рюкзаке. Оглянувшись через плечо, я замечаю чернильные пряди, которые лежат на моей спине. Я сглатываю, внезапно ощущая его глубокое дыхание, и то как волосы щекочут мою руку.

Он спит.

Все это выглядит так по-человечески.

Его тело расслаблено, спокойно.

И он совершенно беззащитен.

Сомневаюсь, что за последние несколько дней он спал больше нескольких часов.

Но вот он здесь, глубоко дышит, его руки лежат на моих бедрах, а пальцы свободно обхватывают поводья.

Я смотрю на кожаные ремни, которые могут привести меня куда угодно, могут управлять даже самым сильным существом.

Мое сердце бешено колотится в груди.

Это оно. Это и есть надежда.

Сделав глубокий вдох, я начинаю осторожно разжимать его пальцы на поводьях, останавливаясь при малейшем движении. Когда его левая рука оказывается свободной, он тянется за чем-то, инстинктивно сжимая пальцы. Я сглатываю и опускаю свою ладонь поверх его ладони, прежде чем переплести наши пальцы.

Я задерживаю дыхание, пока он не перестает шевелиться, по-видимому, довольный тем, что держит не поводья, а мою руку.

Я быстро справляюсь с его правой рукой, освобождая ее от ремня, чтобы взять его в свою. Теперь поводья в моих руках, и я не имею ни малейшего представления о том, что с ними делать. Я тяну влево, надеясь убедить лошадь повернуть в ту сторону.

Ничего.

Я перевожу дыхание. Затем тяну сильнее.

Лошадь поворачивает влево, приближаясь к каменной стене. Я подавляю разочарованный стон и готовлюсь тянуть еще сильнее.

Потому что, если я смогу заставить эту лошадь повернуть обратно к Дору, я смогу…

— Я бы не стал это делать.

Рука обхватывает мое запястье, пресекая попытку.

Я фыркаю, поднимая взгляд к небу и качая головой.

— Будь ты проклят.

— Хорошая попытка, Грэй, — произносит он, наклоняя ко мне свою голову. — Но ты бы не смогла уйти далеко.

Я пожимаю плечами, пытаясь сделать вид, что меня это не беспокоит.

— Кто сказал, что я пыталась чего-то добиться? А что, если я просто хотела подержать поводья?

— А моя рука? — спрашивает он. — Ее ты тоже хотела подержать?

Я забыла, что наши пальцы все еще переплетены, и быстро разжала их.

— Ты нравился мне гораздо больше, когда спал, — сладко отвечаю я.

— Приятно слышать, что я вообще тебе нравлюсь.

Раскрошенный хлеб прилипает к небу.

Я делаю еще один глоток воды, которую мы должны экономить, и смываю тесто. Костер, разведенный Каем, меркнет, и в наступающей темноте он выглядит не более чем угасающим пламенем. После того как он позаботился о лошадях, Кай сел рядом со мной, время от времени ковыряясь в хлебе. Бедное создание, должно быть, очень устало, неся нас целый день по жаре. Мы остановились только тогда, когда тени поползли к нам, скользя по камням, чтобы поглотить нас во тьме.

— Знаешь, это место должно было стать последним пристанищем для королевских особ, — говорит Кай, кивая на каменистую землю вокруг нас. — Отсюда и название — «Святилище душ». Первая королева действительно была похоронена в склепе в одной из пещер, но когда разбойники стали претендовать на эти земли, было решено отказаться от этой идеи, — он переводит дыхание, вспоминая историю Илии. — Таким образом, Марина, первая королева похоронена здесь в полном одиночестве.

Я рассеянно хмыкаю.

— Похоже, она не одна, — я жестом указываю на могилы, усеявшие землю в нескольких футах от нас.

— Только не с другими королевскими особами, — в моих словах слышалась горечь, которую я не хотела показывать.

— Она не со своим мужем, — поправляет Кай. — Не со своей семьей.

— Верно, — тихо отвечаю я, словно это сойдет за извинение. — Так где же похоронены остальные члены семьи Эйзер?

Кай ковыряет в своем хлебе.

— На территории замка есть кладбище. Там похоронены все короли, королевы и дети. Кроме одного.

Ава.

Медленно кивнув, я пододвигаюсь, скрестив ноги на спальнике. Кай замечает, как я вздрагиваю от этого движения.

— Что случилось?

— Ничего, — поспешно отвечаю я.

— Спрошу еще раз: что случилось?

Я вздыхаю.

— Мне просто больно, ясно? — смех подкатывает к горлу. — Чума, Кай, Китт просил тебя вернуть меня Илию, а не заботиться обо мне.

Его глаза слегка сужаются.

— Ему не нужно просить меня о том, чтобы я заботился о тебе.

— Тогда зачем же ты это делаешь? — я наклоняюсь вперед, пытаясь найти хоть какую-то трещину в его маске. — С каких это пор ты делаешь то, чего король тебе не приказывал?

Его голос спокоен.

— То, что я почувствовал к тебе, противоречит всем приказам, которые мне когда-либо отдавали.

— Что ж, тогда хорошо, что чувства настолько мешают тебе, — тихо говорю я.

Он опускает голову, внезапно заинтересовавшись буханкой хлеба, которую все еще держит в руках. Я прочищаю горло, глядя на звезды, подмигивающие нам.

— Почему ты… — я делаю паузу, чтобы понять, почему хочу знать ответ прежде, чем закончить вопрос. — Зачем ты рассказал мне об Аве? Ты сказал, что никогда не говоришь о ней.

Он проводит рукой по волосам и вздыхает, глядя на потрескивающий огонь.

— Думаю, этот вопрос заслуживает танца.

Я давлюсь от смеха.

— Прощу прощения?

— Ты знаешь, как это работает, Грэй, — произносит он так, словно это до боли очевидно. — Мы танцуем — ты получаешь ответ.

— Пожалуйста, — фыркаю я. — Должно бы это шутка.

Он слегка наклоняет голову набок.

— Это значит «нет»?

— Почему… — раздраженно спрашиваю я, — ты хочешь потанцевать со мной?

— Ты задаешь все больше вопросов, а мы все еще не танцуем.

Я качаю головой, улыбаясь небу.

— Хорошо, — я поднимаюсь на ноги, смахивая крошки с рубашки. — Хоть это и нелепо, но я потанцую с тобой, поскольку мне нужны ответы.

Он слегка улыбается, прежде чем встать и протянуть мне руку, которую я нерешительно беру.

— Давай посмотрим, что ты помнишь.

— Я помню, как наступать тебе на ноги, — улыбаюсь я и опускаю руку ему на плечо.

— Не сомневаюсь, — его рука ложится мне на талию, что кажется мне слишком знакомым. — Почему бы тебе не показать мне, как стоять рядом со своим партнером?

Я борюсь с желанием отмахнуться и заставляю себя шагнуть в его тепло. Уголок его рта приподнимается, и он берет мою свободную руку в свою, переплетая наши пальцы. Его ладонь скользит к моей спине, заставляя меня сглотнуть.

— Очень хорошо, Грэй, — бормочет он. — Находиться рядом со мной для тебя всегда было непросто.

— Обычно так и бывает, когда кто-то ведет себя невыносимо, так что да.

— Ладно, всезнайка, — он смотрит на меня сверху вниз, слегка улыбаясь. Проходит долгое мгновение. — Мы будем танцевать или ты предпочитаешь продолжать пялиться на меня?

Я поспешно отворачиваюсь, чтобы скрыть горящие щеки.

— Отлично. Ты любовалась мной, а потом…

— Ты не ответил на мои вопросы, — перебиваю я.

— А ты не выполнила все условия, — он кивает на мои расставленные ноги. — Мы все еще не танцуем.

— Так начинай вести, Эйзер.

Его взгляд скользит по мне, после чего губы приподнимаются в улыбке в ответ на мой вызов.

— Да, дорогая.

Он начинает переставлять ногами, заставляя меня спотыкаться в такт его шагам. После нескольких подсчетов и чрезмерной концентрации я, наконец, расслабляюсь в движении, позволяя своим ногам найти знакомый ритм.

— Итак, — медленно начинаю я, — мой вопрос.

— Какой именно?

— Ава, — я делаю паузу. — Почему ты рассказал мне о ней?

Он вздыхает, уткнувшись в мои волосы.

— А ты… ты помнишь второй бал, когда я был…

— Когда ты был в стельку пьян? — заканчиваю я, наклоняя голову, чтобы посмотреть на него.

Его улыбка кажется грустной.

— Да, когда я был в стельку пьян. В чем, кстати, была виновата ты.

— Виновата я? — усмехаюсь я. — В каком смысле?

— Ты танцевала с моим братом, вот почему, — он внезапно начинает раскручивать меня, отчего я спотыкаюсь о собственные ноги. — Ты смотрела на него так…

— Как?

— Я не совсем уверен, — тихо произносит он. — Ты никогда не смотрела на меня так.

Я отвожу взгляд, не зная, что сказать. Он прочищает горло.

— В любом случае, одну вещь из той ночи я помню очень отчетливо: то, как я затащил тебя на танцпол.

— Да, — улыбаюсь я, радуясь, что он сменил тему. — Я тоже очень хорошо это помню.

— Я поцеловал твою руку перед тем, как мы начали танцевать. Помнишь?

Я медленно киваю, вспоминая, как он на глазах у всех гостей провел губами по костяшкам моих пальцев.

— А потом мои губы коснулись подушечки твоего большого пальца, — его голос превратился в шепот, в слова, рожденные воспоминаниями. — Я даже не понял, что сделал это, — он качает головой. — Я не делал этого годами.

— Я тоже это помню, — я вглядываюсь в его лицо, скрытое тенями. — Мне было интересно, что это значит.

— Ава была Краулером, — тихо начинает он, продолжая медленно танцевать.

Я мысленно вспоминаю нескольких людей, которые, пользуясь своими способностями, без труда ползли по стенам полуразрушенных зданий Лута.

— Она была всего лишь Защитной Элитной, — продолжает он, прерывая мои размышления. — Некоторые люди говорят, что уровень силы зависит от того, насколько ты силен физически и ментально. А Ава родилась слабой, — он снова медленно раскручивает меня. — С возрастом ей становилось все труднее использовать свою силу. Она уставала и падала со стен. Потом она плакала и говорила, что все, чего она хочет, — это быть сильной, — он выдыхает через нос, глядя на звезды. — Поэтому я целовал каждый ее пальчик, чтобы «передать» ей часть своей силы. Ей это нравилось. Каждый день она забиралась все выше. Но особенно ей нравилось, когда я целовал ее большие пальцы, она говорила, что это дает ей дополнительную силу. Так что я так и делал. Я целовал ее пальцы каждый день, пока Китт не помог мне похоронить ее.

Я не осознавала, что в моих глазах скопились слезы, пока они не начали стекать по моим щекам.

— Ты очень сильно любил ее, — шепчу я.

— Любил. Люблю, — просто отвечает он. — И я никогда не целовал пальцы кому-то, кроме нее.

— Так, — выдыхаю я, — почему же ты тогда поцеловал мои?

Наконец он встречается со мной взглядом и слегка качает головой.

— Твой дух мне знаком. Ты напоминаешь мне о том, что могло бы быть. В другой жизни, я думаю, Ава выросла бы похожей на тебя.

Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться.

— Ты что, хотел, чтобы она стала преступницей?

— Нет, — бормочет он. — Я хотел, чтобы она была грозной. Безрассудно смелой. Сильной, несмотря на свои способности.

Я смотрю на него, впитывая каждое слово.

— Я не такая, — шепчу я.

Он отпускает мою руку, чтобы нежно провести пальцами по моему подбородку, после чего приподнимает мое лицо к своему. — Ты представляешь собой гораздо больше.

— Ты переоцениваешь меня.

— Нет. Я просто вижу тебя.

Адина была единственным человеком, который когда-либо по-настоящему видел меня и оставался со мной, несмотря ни на что. Но ее больше нет. И именно принц, призванный убить меня, теперь произносит слова, которыми она меня успокаивала.

Я проглатываю слова, которые не в силах произнести.

— Я никогда не был настолько заботлив, чтобы целовать чужие пальцы, — мягко продолжает он. — Но в тот день, все было иначе.

— И посмотри, к чему это тебя привело? — шепчу я, борясь с улыбкой.

Мой взгляд скользит по его лицу, от серых глаз, которые смотрят на меня, к мягким губам, которые пробовали меня на вкус. Я чувствую, что попадаю в какое-то знакомое место, словно нахожусь в ловушке, в которую добровольно вернулась. Его твердая рука на моей спине обжигает, как клеймо, и притягивает меня ближе с каждым шагом. И снова я ловлю себя на том, что иду по острию ножа, зная, что в конце концов он неизбежно порежет меня.

И все же мои пальцы зарываются в его волосы. Я прижимаюсь к нему всем телом. А мое сердце бьется так, что вот-вот разобьется.

Он улыбается так, что я неожиданно улыбаюсь в ответ. Грязь чавкает под ботинками, пока мы танцуем в темноте. Цепь обвивается вокруг моей ноги, отчего я постоянно спотыкаюсь. Я фыркаю, раздраженная этой чертовой штукой. Кай хихикает, когда я в десятый раз налетаю на него, бросая свирепый взгляд.

— Не причиняй себе вреда, дорогая, — прежде чем я успеваю ответить, он обхватывает руками мою талию и поднимает, а после ставит на свои ноги.

— Какого черта…?

Он ухмыляется, демонстрируя ямочки на своих щеках.

— Позволь мне станцевать за нас обоих.

Я проглатываю свой протест, глядя себе под ноги. Сильные руки, которыми он обхватывает мою талию, надежно прижимают меня к нему.

— Кай… — шепчу я. — Мы не должны…

— Шшш, — его губы прижимаются к моему уху. — Притворяйся.

Это слово наполняет меня ложным чувством облегчения, как будто мне внезапно разрешили желать этого. Притворяться, что все в порядке. Я обвиваю руками его шею, изо всех сил стараясь улыбнуться, несмотря на переполняющие меня эмоции.

Он резко останавливается, заглядывая мне в глаза.

— Что-то случилось?

— Ничего, — я грустно улыбаюсь, борясь с подступающими слезами. — Я просто… Раньше я делала это со своим отцом. Вот, почему я так и не научилась танцевать как следует, — мой смех звучит болезненно. — Потому что он всегда танцевал так со мной.

Он кивает, заправляя прядь волос мне за ухо.

— Мне жаль, что я так с тобой поступил.

Я тихо всхлипываю.

— Как поступил?

— Причинил боль, — бормочет он.

Мы долго раскачиваемся в тишине, прежде чем я, наконец, позволяю своей голове опуститься ему на грудь. Он — моя слабость. Утешение, которое я не могу себе позволить чувствовать. Но я позволяю его ногам направлять меня и закрываю глаза от нахлынувших воспоминаний.

— Он танцевал для меня, пока я не засыпала, — шепчу я в грудь Каю.

Я чувствую, как он кивает в ответ.

— Тогда мы будем танцевать, пока он тебе не приснится.