Безрассудная

Глава сорок один

Пэйдин

Кай хрипит над моим ухом, от боли звук сам вырывается из горла.

Его рука соскальзывает с моего рта, заглушая крик.

— Кай!

Он медленно опускается на колени, демонстрируя глубокую рану на плече. Я заметила вспышку стрелы, прежде чем она пронзила его кожу, разрывая плоть в один миг. Я сажусь рядом с ним, кладу руки ему на лицо, с замершим сердцем и комом в горле.

— Ты в порядке?

— Бандиты, — процедил он, игнорируя мой вопрос. — Я не смогу помочь, — еще одна стрела пролетает мимо моей головы.

— Я вижу, — говорю я, осторожно снимая лук с его спины. Он шипит сквозь сжатые зубы, когда я задеваю его рану. — Нам нужно убраться с дороги. Сейчас же, — я киваю на скопление камней в нескольких ярдах от нас. — Ты сможешь дойти?

— У меня ранена рука, дорогая, а не нога, — прохрипел он.

— Отлично, — я приседаю на корточки и тяну его за собой. — Тогда у тебя не должно быть проблем с тем, чтобы не отставать.

Мы бежим к скалам, слыша, как мимо нас свистят стрелы. Кай встает между мной и непрекращающимся потоком, закрывая меня своим телом. Поэтому я удивленно вскрикиваю, когда наконечник задевает мою икру.

Жгучая боль пронзает ногу. Я чувствую, как кровь щекочет кожу, когда мы прячемся за камнями.

Игнорируя свою собственную рану, я обращаю внимание на чужую, которая вызывает гораздо больше беспокойства. Кровь пачкает кожу, попадая плечо. От этого зрелища я внезапно сглатываю ярость. Перед глазами оттенок красного, который не имеет ничего общего с кровью, стекающей по его коже.

Ему больно. И я ненавижу это.

Осознание этого факта злит меня еще больше.

Потому что именно в этот момент я понимаю, как сильно я могу навредить тому, кто посмеет причинить ему боль.

Мои глаза снова устремляются к нему, а желудок сводит от вида такого количества крови — крови, которую кто-то так неосторожно пролил. От этой мысли я натягиваю маску, которая заглушает все, кроме ледяного ярости, застрявшей на моем лице.

Я не обращаю внимания на его взгляд, сосредоточившись только на задаче. Я раскладываю стрелы так, чтобы их оперенные наконечники можно было легко выхватить из рюкзака, прежде чем набросить его на плечи.

Я крепко сжимаю лук в руке. Я снова перевожу взгляд на него и вижу на лице что-то похожее на благоговение. Мой голос ровный, а лицо холодное.

— Я обязательно заставлю их заплатить.

Я вижу, как он тяжело вздохнул.

— Не выносишь моего раненого вида?

Я делаю шаг назад, не сводя с него глаз.

— Только если это моя заслуга.

Последнее, что я слышу, выходя из-за камней, — это горячее: «будь осторожна. Ради меня».

А потом я достаю из рюкзака стрелу, накладываю ее на лук, выдыхаю воздух и стреляю в первую попавшуюся фигуру.

Мужчина падает, когда она вонзается ему в грудь. Я быстро приседаю обратно, не обращая внимания на то, что целюсь на поражение. Но у меня их только четыре, и я не могу позволить себе потратить впустую ни одной.

Когда я выхожу на дорогу, на душе становится спокойно. Мои движения отточены, мысли спокойны. Все происходит так быстро, что я едва успеваю заметить, как натягиваю новую.

Я укрываюсь за кучей валунов, чувствуя, как стрела проносится мимо моей головы. Зная, откуда она прилетела, я встаю и стреляю в плечо, торчащее из-за камня. Стрела попадает четко в цель, и он быстро падает.

Я отступаю на дорогу, не слыша ничего, кроме скрежета гравия под сапогами. Инстинкт заставляет меня развернуться и выстрелить в тень, где стоит мужчина с луком, который целился в меня. Он падает на землю вместе с орудием, когда моя стрела находит его сердце.

Тихо. Слишком тихо.

Я нахожу укрытие за другой группой камней, оглядывая окрестности, пока древко не летит в мою сторону. Я уворачиваюсь, прежде чем оно успевает вонзиться мне между глаз.

— Нашла тебя, — шепчу я, натягивая стрелу.

Когда я встаю, он выпускает еще одну, едва не задев плечо. Я без колебаний пускаю еще одну в голову, показавшуюся из-за камней. Вижу, как острие пронзает его шею, разрывая сухожилия и брызгая кровью.

Я слышу, как его тело ударяется о грязь.

Этот звук выводит меня из оцепенения.

Я дрожу, пока ледяной гнев тает. Дорога, на которой я сейчас стою, словно кружится у меня под ногами.

В ушах звенит, сердце колотится, я зажмуриваю глаза, как будто это может укрыть меня от того, что я натворила.

Лук становится скользким в потной ладони. Я оцепенело опускаю его и смотрю на свои руки. Я почти ощущаю, как кровь покрывает их. Кровь тех, кого я убила. Когда отец обучал меня боевым искусствам, я знала, что это не то, что он предполагал.

Нет, не мой отец. Не настоящий.

И все равно я неудачница. Больше, чем разочарование для него. Я позор. Издевка над всем, чему он меня учил.

Я забрала жизни. Множество жизней. Семь, если быть точной. И я едва могу дышать под тяжестью чувства вины.

— Эй.

Я поворачиваюсь на голос, поднимая свой заряженный лук, чтобы посмотреть в лицо другому человеку.

Кая.

Это Кай. Я в порядке. Я не должна причинять ему боль.

Его руки согревают мой подбородок, когда он поворачивает мое лицо к нему. Я медленно моргаю, всматриваясь в сморщенный лоб и ледяные глаза.

— Все, хватит, ладно? Ты справилась, — он заправляет прядь волос мне за ухо, мягче, чем я того заслуживаю. — Жаль, что я не смог сделать это за тебя. Моя душа уже достаточно запятнана для нас обоих.

Его голос звучит далеко, отделенным потоком мыслей. Я качаю головой, с трудом сглатывая.

— Думаю, ты недооцениваешь, насколько сильно я запятнала свою душу в последнее время.

Я могла бы утонуть в телах, которые уже начали громоздиться у моих ног. Я никогда не хотела быть такой. Я ничто, и все же я забирала все у других. Может быть, именно так мне удавалось ускользать от Смерти так долго, удовлетворяя ее чужими душами.

Кай мягко улыбается, заставляя меня снова сосредоточиться на нем.

— Тот факт, что ты вообще заботишься о своей душе означает, что ты все еще намного лучше, чем большинство.

Я долго смотрю на него, давая словам осесть в голове. Позволяю себе притвориться, что верю в них. Только когда он отходит, чтобы прислониться к камню, я вспоминаю, что он ранен. Рана от стрелы выглядит глубокой, и по его спине стекает кровь.

— Черт, Кай, почему ты говоришь о моей душе, когда истекаешь кровью? — я качаю головой, приседая позади него.

— Мне нравится говорить о твоей душе, — хмыкает он, когда я осторожно прикасаюсь к коже вокруг раны.

— И почему же? — рассеянно спрашиваю я.

— Может быть, — вздыхает он, — я ей завидую.

Я сглатываю.

— Во мне нет ничего, чему можно было бы завидовать.

— Тогда ты недостаточно хорошо себя знаешь.

— Что, — хмыкаю я, — а ты знаешь?

Он вдруг с трудом поднимается на ноги, издав глухой звук.

— Ты можешь отрицать это сколько угодно, но мы оба знаем, что да.

— И куда, по-твоему, ты идешь? — спрашиваю я. — Куда мы идем?

— Я хочу хотя бы немного комфорта, пока истекаю кровью, — он протягивает мне руку, которую я, не сомневаясь, хватаю, прежде чем встать на ноги.

— Я надеюсь на пещеру.

— Ты не истечешь кровью…. — я делаю паузу, скептически настроено. — Мы приближаемся к пещерам?

Он кивает.

— Мы уже почти на краю Убежища. Пещеры находятся прямо перед полем, отделяющим нас от Илии.

— Отлично, — сухо говорю я. — Почти дома.

Мы выходим из-за камней и возвращаемся на тропу. Идем молча, и тут я замечаю первое тело, скорчившееся на груде камней, и быстро отворачиваюсь. Мой желудок скручивается от напоминания о содеянном, о каждом трупе, с которым мне теперь придется столкнуться. Оружие, из которого я убивала, снова в моей руке, потное и, кажется, безобидное, пока волочится по грязи.

Хотя, в некотором роде, так оно и есть. Оружие смертельно лишь тогда, когда им пользуются. А лук убивает, только если выпускают стрелу.

Даже не отрывая глаз от земли, я знаю, что каждый раз прохожу мимо тела. С каждым шагом я все сильнее чувствую груз того, что сделала. Кай молчит рядом со мной, прекрасно понимая, каково это. Каково это — убивать и жить с каждым призраком.

Позади нас раздается хруст грязи под сапогами.

Я поворачиваюсь на звук, поднимая пустой лук.

Он тощий, гораздо меньше своих товарищей — неудивительно, что я упустила его из виду среди камней.

Он держит лук в трясущихся руках, напрягаясь, чтобы держать его нацеленным на Кая.

И, прежде чем я успеваю моргнуть, он стреляет.

Я не задумываюсь, когда встаю перед принцем, которого должна ненавидеть. Время словно замедляется, пока стрела летит в мою сторону. Рефлексы берут контроль над моим телом, заставляя поднять пустое оружие.

Я взмахнула луком в воздухе, услышав, как дерево соединилось с древком, еще до того, как я успела осознать, что произошло. Стрела падает на землю, а ее наконечник зарывается в грязь.

Я поднимаю глаза и вижу, что выражение лица мужчины повторяет мое собственное. У него написан полный шок от моих действий. Воспользовавшись его нерешительностью, я тянусь за спину, чтобы вытащить стрелу, торчащую из моего рюкзака.

Через мгновение она уже лежит на моем луке.

Пальцы обвиваются вокруг тетивы — легкие сжимаются, дыхание перехватывает в горле.

Я ослабляю хватку, готовая пустить стрелу…

Размытая тень рассекает воздух, переворачиваясь, прежде чем вонзиться в грудь мужчины.

Я моргаю, глядя на стрелу, все еще зажатую в луке.

Когда мой взгляд снова останавливается на мужчине, он сжимает грудь, из которой теперь торчит рукоять ножа.

Я поворачиваюсь и вижу, что рядом со мной стоит Кай, сжимая раненое плечо.

— Вот так, — говорит он с болью. — Теперь с этим покончено.

Я оглядываюсь на человека, упавшего лицом в грязь.

— Как ты…?

— Левая рука, — говорит он небрежно. — Но все равно чертовски больно.

— Я бы сама с этим справилась, — я отворачиваюсь, избегая его взгляда. — Я… я собиралась это сделать.

Он встает между мной и мужчиной, закрывая мне вид на Смерть, пришедшую за тем.

— Я знаю. Я знаю, что ты бы справилась. Ты очень ясно это продемонстрировала, когда сбила стрелу в воздухе, — он качает головой, на лице появляется улыбка с ямочкой. — Но, как я уже говорил, моя душа уже достаточно запятнана за нас обоих. И ты уже достаточно убила за меня.

Я отвожу взгляд, не зная, что сказать. Не знаю, как сказать ему, насколько много это для меня значит. Поэтому я остановилась на мягком «спасибо».

— Это прозвучало болезненно, — говорит он, ухмыляясь как засранец, которым он и является.

— Ну, благодарить тебя — это не совсем то, что я привыкла делать.

— Думаю, что дело в манерах, к которым ты вообще не привыкла, — говорит он, продолжая идти по тропинке.

Он тянет меня за собой, а я качаю головой, глядя на его спину, и понимаю, что все это лишь отвлекает от смерти, творящейся позади нас.

— О, и ты хорошо воспитан?

— Учитывая, что у меня было множество наставников и годы обучения, да, я бы так сказал, — его голос напряжен от боли. — Меня учили, как держать себя при дворе и среди знати. Как разговаривать с женщинами и…

Я фыркнула.

— Ты имеешь в виду флирт?

— Нет, это у меня всегда получалось естественно, дорогая.

Я наконец-то догнала его, чтобы идти рядом.

— Быть ослом тоже естественно, или это то, чему тебя научили во дворце?

Его губы подергиваются, пока он обдумывает мой вопрос.

— Естественно. Но я не могу присвоить себе все заслуги, ― он оценивающе смотрит на меня. — Ты пробуждаешь это во мне.

Я отворачиваюсь, рассматривая камни, чтобы смотреть куда угодно, только не на него. Местность становится все более неровной, слишком каменистой. Стены по обе стороны от нас высокие и усеяны разбросанными углублениями.

Большинство из них слишком малы, чтобы назвать их пещерами, но взгляд зацепился за устье одной, которая выглядит многообещающе. Я невольно размышляю, в каком из этих мест жила сама первая королева.

— Как на счет этой? — указываю я.

На его лбу блестит пот; боль искажает его лицо. Когда он просто кивает, не давая никакого колкого комментария, я понимаю, как ему плохо.

Солнце палит в лицо, пока мы медленно пробираемся к пещере. С каждым шагом, когда кожа трется о ботинки, волдыри напоминают о себе. Я прикусываю язык, зная, что то, что чувствует рядом со мной Силовик, гораздо хуже.

Когда мы наконец входим в пещеру, нас окутывают тени. Здесь свет кажется поглощенным, поэтому ощущение, словно сейчас вечер.

— Сядь, — сурово приказываю я.

Он не сводит с меня глаз. Повинуясь, опускается на землю.

— Что ты делаешь, Грэй?

Я приседаю позади него и осторожно поднимаю окровавленную рубашку, чтобы осмотреть рану.

— На что это похоже, Эйзер?

— Похоже на то, что ты заботишься обо мне, — говорит он с ухмылкой, просачивающейся в его голос. — И, кажется, ты меня раздеваешь.

Я хмыкаю.

— Не будь слишком польщен. Я не могу допустить, чтобы ты превратился в обузу, не так ли?

Он хрипит от боли, когда пальцы касаются нежной кожи вокруг раны. Запах крови щиплет нос, заставляя меня сделать глубокий вдох, прежде чем сказать:

— Мне нечем зашить рану. Все, что я могу сделать, — это промыть ее и забинтовать.

— Отлично, — хмыкает он. — Давай быстрей покончим с этим, ладно?

— Но ее нужно зашить, — сурово говорю я. — В нее может попасть инфекция.

— Мы вернемся в Илию завтра, — спокойно говорит он. — Повязка надолго остановит кровотечение. Я сам себя вылечу, когда мы приедем.

— Конечно, — я киваю, сглатывая при виде крови. Хватаюсь за подол его рубашки, чтобы осторожно стянуть ее через голову. Он шипит, когда она задевает рану. Нежно положив руку ему на спину, я заставляю его лечь на живот.

Передо мной открыта голая спина, на которой скапливается густая кровь. Я едва вижу порез под ней, а металлический запах бьет в нос.

— Расскажи мне что-нибудь, — слабо говорю я.

— Рассказать тебе что-нибудь? — его смех болезненный. — Неужели сейчас самое подходящее время для…

— Да, — вклиниваюсь я. — Это может быть что угодно, просто… просто поговори со мной.

Я зажмуриваю глаза, чтобы отвлечься от ощущения его крови на кончиках пальцев и крови, стекающей по коже. Что-то в том, как он замирает, говорит мне: он начинает понимать.

— Хорошо, — его голос напряжен. — Значит, правду?

— Правду, всегда, — пробормотала я.

Долгая пауза.

— Иногда я завидую, что именно ты убила моего отца.

Мои глаза распахиваются, чтобы с недоумением уставиться на его затылок.

— Ч-что?

Он вздохнул.

— Я всю жизнь фантазировал о том, чтобы сделать то, что сделала ты. Я не горжусь этим. Но каждый раз, когда он резал меня, кричал на меня или заставлял меня снова и снова сталкиваться со страхом, я боролся с желанием причинить ему ответную боль. И Чума знает, я мог бы это сделать, ― он затихает, голос напрягается. — Это поглощало все мои мысли. Потому что прежде я ненавидел его за все, что он сделал со мной, я ненавидел его, потому что он ненавидел Аву. Он никогда не признавался в этом, конечно, но я знал. Я знал, что он ненавидит ее за слабость, знал, что он считал ее позором семьи.

Я медленно тянусь к одной из фляг, которые мы наполнили дождевой водой, отвлекаясь на секреты, льющиеся из его уст.

— Но я никогда не мог заставить себя сделать это, — он вздыхает. — Неважно, как сильно он тренировал меня или ненавидел людей, которых я любил, он все равно оставался моим отцом. Кровь и долг глубже, чем ненависть.

Я долго молчу, глядя на тускло освещенную каменную стену перед нами.

— И я сделала то, что ты втайне хотел бы сделать сам.

— И самое ужасное, — пробормотал он, — что я должен ненавидеть тебя за это. Но тебя гораздо труднее ненавидеть, чем его.

У нас осталось мало воды, и, что ужасно, я без колебаний выливаю большую ее часть на рану. Потому что, несмотря ни на что, я поняла, нет почти ничего, чем я бы не пожертвовала ради него. Я не позволяю себе зацикливаться на этом внезапном открытии.

— Черт, — шипит он, чувствуя, как вода жжет, просачиваясь в рану. — Я беру свои слова обратно. Может, тебя не так уж трудно ненавидеть, — прохрипел он.

Кровь стекает по его спине, окрашивая кожу в красный цвет в тусклом свете. Мои руки в ней, каждый палец липкий и пахнет смертью, с которой я слишком хорошо знакома.

Я не играю с ним. Я не дразню его и не отвлекаю от боли. Вместо этого я отвожу взгляд, промывая рану, не в силах смотреть на красные потеки. Трясущимися руками я отрываю ткань от того, что осталось от моей юбки. Окровавленными пальцами заправляю импровизированную повязку под его грудью.

Тяжело дыша, я наклоняюсь над его спиной, чтобы затянуть ткань вокруг раны.

Моя коса выскальзывает из-за плеча и качается, пока…

Она попадает в лужу крови, которая снова начинает набираться в ране.

Я вдыхаю, прежде чем зажать рукой середину косы, готовая перекинуть ее обратно через плечо.

Волосы прилипают к ладони.

Я медленно опускаю взгляд, все мое тело дрожит.

Кровь стекает по волосам, капает с кончиков и размазывается по руке. Я сглатываю растущий ком в горле, отдергиваю руку и смотрю на кровь, покрывающую ее.

Я не чувствую ничего, кроме запаха смерти, и не слышу ничего, кроме звона в ушах.

Кажется, Кай что-то говорит, но я не обращаю на него внимания, путаясь в ткани, пачкая ее кровью, чтобы закрыть рану.

С приглушенным вздохом я завязываю ее и тянусь к фляге. Мне удается вылить последние несколько капель воды на ладонь, после чего яростно оттираю руки. Кровь струится по коже, стекая по запястьям и…

— Грэй.

Его голос достаточно строг, чтобы вывести меня из оцепенения. Я не знаю, когда он успел сесть, но теперь он смотрит на меня, нежно положив руку на мою ногу.

— Что происходит?

Я качаю головой, борясь со слезами, которые грозят вот-вот пролиться.

— Это ничего…. Это… — мой взгляд падает на руки и кровь, покрывающую их. Те самые руки, которые держали умирающие тела тех, кого я любила больше всего.

Те самые руки, которые навсегда остались в их крови.

— Это кровь, — мягко говорит он. — Раньше ты никогда не была брезгливой, пока…

Сердце стучит в груди, и я начинаю терять сознание.

Все, что я чувствую, — это запах крови. Все, что я чувствую, — это чувство вины.

— Я… я больше не могу, — задыхаюсь я. — Я больше не могу так себя чувствовать. Это все слишком.

Я опускаю взгляд на серебристые волосы, окрашенные в красный. Вид моей косы заставляет меня замереть и ненавидеть то, сколько власти кровь теперь имеет надо мной.

Я стараюсь замедлить дыхание и стабилизировать биение моего сердца.

Оцепеневший гнев внезапно заглушает панику, охватившую меня. Я делаю глубокий вдох, поднимаю взгляд на него.

— Отрежь ее.

Он морщится от моих слов.

— Что?

— Я хочу, чтобы ты отрезал ее, — тихо говорю я. Мое лицо остается без эмоций, несмотря на слезы, затмевающие зрение. Я провожу окровавленными руками по длине косы, окрашивая ее с каждым движением.

Глаза Кая следят за моими пальцами, слегка расширяясь в понимании.

— Грэй, может, тебе стоит…

— Я хочу, чтобы ты ее отрезал, — шепчу я. — Пожалуйста.

— Эй, посмотри на меня, — мягко говорит он, его рука тянется к моему лицу. — Я вымою твои волосы, хорошо? Кровь не останется там навсегда…

— Останется, — громко вскрикиваю я, мой голос дрожит. Я смаргиваю слезы, заставляя себя удерживать его взгляд. — Останется, — повторяю я, на этот раз шепотом. — Кровь всегда будет там. Кровь моего отца. Кровь моей лучшей подруги. Кровь каждого, кого я убила. Она всегда там, — мой голос дрогнул. — И я тону в ней.

Он качает головой, проводя большим пальцем по моей щеке.

— Смерти Адины и твоего отца случились не по твоей вине.

— То, что это не моя заслуга, не значит, что это не моя вина, — шепчу я.

— Нет, это не…

— Пожалуйста. Я знаю, что ты хранишь мой кинжал в своем сапоге.

Он замирает от мягкости моего голоса.

— Я не хочу, чтобы ты об этом пожалела.

Я качаю головой, глядя на свои окровавленные руки.

— Ты не понимаешь. В этих волосах хранятся воспоминания. И они тяжелые, — я медленно поворачиваюсь к нему спиной, распущенная коса свисает вниз по позвоночнику. — Пожалуйста, Кай.

Тишина.

Пока она не исчезнет, пока я не почувствую, как он потянулся к своему сапогу, пока мою косу бережно удерживают одной рукой, а другая прижимает к ней клинок моего отца.

Я чувствую его дыхание на своей шее, нерешительное и неуверенное.

Слеза скатывается по моей щеке, когда я киваю.

Сняв косу с моей шеи, он начинает проводить лезвием по ней.

Все мое самообладание рушится при звуке срезаемых волос.

Слезы текут по моим щекам. Я плачу о своем прошлом, о маленькой девочке, которая держала руку своего отца, пока она не остыла. О маленькой девочке, которая боролась за выживание в королевстве, которое ее ненавидело.

Я плачу по Адине — моему солнцу во тьме, в которую я погрузилась. Я до сих пор чувствую ее окровавленное тело на моих руках, вижу ее сломанные пальцы, связанные за спиной. Я плачу, потому что смерть недостойна ее. Но она заслуживает моей скорби, каждой сдерживаемой слезы.

Я плачу за каждый раз, когда мне казалось, что я не должна. За каждый раз, когда мне казалось, что это делает меня слабой.

Я ощущаю шорох распущенных волос, которые спадают по моей спине, тяжесть, свалившуюся с моих плеч.

Когда он отстраняется, я слышу стук кинжала о пол пещеры. Я мотаю головой, чувствуя легкость без тяжелого занавеса волос, ниспадающего по спине. Свежесрезанные концы едва касаются моих плеч, щекочут кожу.

Его рука лежит на моей руке, мягко поворачивая меня лицом к себе. Я жалко сопротивляюсь, не желая, чтобы он видел меня такой. В конце концов он притягивает мои руки к себе и берет нашу последнюю полную флягу из рюкзака. Я наблюдаю, как он зубами разрывает ткань на юбке, а затем выливает драгоценное количество воды на мои испачканные руки.

Он сидит в тишине, смывая кровь с моих рук. Его прикосновения мягкие, словно я нежная, а не хрупкая. Как будто он заботится обо мне потому, что я этого заслуживаю, а не потому, что нуждаюсь в этом.

Он проводит тканью по моим ладоням, между пальцами, уделяя особое внимание моим ногтям. Только когда мои руки становятся чистыми, он кладет ткань и поднимает на меня глаза.

Все, что он делает, — намеренно, — это такой вид близости, которого я никогда раньше не чувствовала. От такой заботы по моей щеке скатывается еще одна слеза, прежде чем я успеваю ее остановить. Это все, что требуется для того, чтобы поток эмоций снова обрушился на меня.

Я практически захлебываюсь слезами, дышу неровно.

— Шшш, — шепчет он. — С тобой все в порядке.

Он протягивает руку к моему лицу, намереваясь вытереть слезы. Я качаю головой, отстраняясь.

— Нет, я не хочу, чтобы ты видел меня такой. Я не хочу, чтобы ты вытирал мои слезы.

Он медленно кивает, понимая мои слова.

— Хорошо. Тогда я не буду.

Его рука медленно находит мою, лежащую у меня на коленях. Я в замешательстве смотрю, как он берет ее и подносит ее ко рту.

Еще одна слеза скатывается из моего глаза, когда его губы касаются подушечки моего большого пальца.

Этот жест такой незначительный, но в то же время такой важный. Теперь, когда я понимаю его смысл, я сглатываю, осознавая, что он готов разделить со мной нечто настолько особенное.

Но потом он берет этот палец и проводит им по моей щеке, чтобы вытереть слезу. Затем он подносит его к губам и снова целует, а затем вытирает еще одну слезу.

— Ты достаточно сильная, чтобы вытирать собственные слезы, но слишком упрямая, чтобы позволить кому-то заботиться о тебе, — бормочет он.

Он продолжает целовать мой большой палец, помогая мне вытереть каждую слезинку, украшающую мое лицо. Мои глаза опухшие, лицо в пятнах, но он смотрит на меня с благоговением, как на святыню.

Когда он в последний раз целует мой большой палец, он тянет меня в свои объятия. Моя спина прижата к его голой груди, и он крепко держит меня, несмотря на свою рану. Рука проводит по моим коротким волосам, пальцы касаются моей шеи.

— Спасибо, — шепчу я, положив руку на его руку, обхватившую мою талию.

Он наклоняет голову и касается моей.

— Тебе лучше?

Я молчу, обдумывая его вопрос.

— Впервые за долгое время мне кажется, что это возможно.