Безрассудная

Глава сорок третья

Кай

Ее ноги переплелись с моими, а голова прижалась к моему бьющемуся сердцу.

Я утратил счет времени, полностью погруженный в ее объятия, пока мое тело не начало неметь. Мы утонули в тишине, которая звучала, как удовлетворение и внутренний покой.

Я не осмеливаюсь пошевелиться, опасаясь разрушить момент, который она, вероятно, боится признать. Очевидно, что она не знает, как поступить со мной. Не знает, что делать из-за того, как я на нее влияю.

Сейчас мы в одном дне пути от Илии. В одном дне от того, чтобы передать ее Китту — королю, чтобы он мог сделать с ней все, что захочет. И я не знаю, на что способен Китт. Я даже не знаю, как он отреагирует, когда я покажу ему дневник — документы Целителя, которого король так и не смог подкупить.

Скорее всего, он не поверит. Черт возьми, я и сам уже не знаю, во что верить.

Всю жизнь я считал, что Обычные больны и обрекают нас всех на гибель. Но эта ложь вполне соответствует характеру отца, его жажде власти и контроля. Не говоря уже о том, сколько Обычных жили среди нас десятилетиями, не оказывая никакого заметного воздействия на наши способности.

Это кажется такой очевидной ложью для того, кто не жил с этим всю жизнь.

Она прижимается ко мне, подтягивая ноги к груди. Вспышка красного цвета привлекает мое внимание, и я протягиваю руку, чтобы схватить ее за ногу. Она собирается протестовать, когда я поднимаю ее стопы и вижу, что штаны порваны, а под ними — рана от стрелы.

— Почему ты не сказала мне об этом? — говорю я спокойно.

Ее голос напряженный, как и ее тело.

— Потому что это всего лишь царапина.

— Она кровоточит.

— Нет, — она вздыхает. — Это все лишь царапина, которую я прекрасно игнорировала, пока ты не заговорил об этом.

Она отодвигается, и я вижу, как бледнеет ее лицо в тусклом свете, при взгляде на засохшую кровь. Я хватаю порванную юбку и отрываю от нее еще одну полоску ткани. Затем, осторожно закидываю ее ногу на свою и подворачиваю остатки ткани ее штанов.

Я чувствую, как ее глаза блуждают по моему лицу, пока я обматываю полоску юбки вокруг раны, туго затягивая ее.

— Вот так, — просто говорю я. — Тебе не обязательно на это смотреть.

Она выдавливает из себя легкую улыбку.

— Спасибо.

Уголки моих губ дергаются.

— Ты благодаришь меня уже в пятый раз. Похоже, произносить эти слова становится все легче.

— Что, — усмехается она, — ты теперь ведешь счет?

— Я бы и не стал, если бы это не было такой редкостью.

Она качает головой, пряча улыбку, когда смотрит на меня. Короткие волосы ей идут. Хотя я не уверен, что существует хоть что-то, что ей не идет. Но именно такой она мне и нравится — с растрепанными волосами и улыбкой на губах.

Ее нога все еще перекинута через мою, что заставляет ее сидеть боком. Я долго изучаю ее, прежде чем сказать:

— Это из-за Адины, не так ли?

Ее тело замирает при упоминании подруги.

— Что из-за Адины?

— Кровь, — мягко говорю я. — Раньше у тебя никогда не было проблем с ней…

— Это было до того, как она умерла, — прямо говорит она. — Когда ты в очередной раз оказываешься покрыт кровью тех, кого любишь — это делает тебя неспособным вынести ее вид, ощущение, запах. Наверное… Наверное, кровь Адины стала для меня последней каплей.

Я киваю, понимая ее по-своему. Мои глаза блуждают по ней, вбирая в себя силу, которую она не замечает. Ее проницательный взгляд скользит по моему лицу, хотя я сомневаюсь, что она видит такую же силу во мне. Грех — возможно. А в лучшем случае — преданность.

— Нам пора идти, да? — Ее голос обманчиво весел. — Мы не должны заставлять короля ждать дольше, чем нужно.

Я знаю этот тон. Она использует его каждый раз, когда заходит разговор о том, чтобы отвезти ее обратно в Илию.

Это мой долг. Отвезти ее в Илию — мой долг.

Она слезает с моих колен, чтобы сложить все в сумку. Цепь лязгает, когда она встает на ноги, и этот звук служит постоянным напоминанием о том, что именно я делаю с ней.

Я следую за ней, осторожно перекидывая лук на свое здоровое плечо. Взглянув на нее, я вижу, что она смотрит в пол, с широко раскрытыми от волнения глазами. Я прослеживаю за ее взглядом и вижу кинжал, лежащий рядом с тем, что осталось от ее когда-то длинной серебряной косы.

Такое чувство, будто она оставила часть себя на полу этой пещеры, еще одного призрака, вынужденного бродить по Святилищу душ. Я наклоняюсь, чтобы поднять ее кинжал, и чувствую, как серебряные прядки цепляются за мои пальцы. Как странно держать в руке оружие с такой богатой историей.

— Я никогда не получу его обратно, не так ли? — уныло спрашивает она.

Я начинаю двигаться к зияющему выходу в пещеру.

— Когда-нибудь. — обещаю я.

— Похорони его вместе со мной, ладно?

Ее слова заставляют меня замереть, и мне приходится собрать всю свою силу воли, чтобы не обращать на них внимания. Когда мы выходим наружу, светит полуденное солнце. Дорога достаточно каменистая, чтобы каждый шаг давил на плечо и ухудшал пульсирующую рану, вызывая страх перед каждым движением. Мы долго идем в блаженном молчании, пока она не прерывает его непринужденным:

— Тебе больно.

— Правда, маленький Экстрасенс?

Она выглядит недовольной, когда говорит:

— Скажем так, я довольно хорошо научилась читать язык твоего тела.

Я усмехаюсь, когда она возвращает мне мои же слова.

— Так вот как ты проделывала свой маленький фокус, не так ли? Ты научилась читать людей.

Она кивает.

— В этом вся суть. Если честно, это звучит намного проще, чем есть на самом деле. Требуются годы, чтобы мозг научился сопоставлять детали за считанные секунды.

— Верю, — вздыхаю я. — Ты была — и, полагаю, остаешься, — очень убедительной.

Я чувствую ее пристальный взгляд на своем лице.

— Значит, ты никогда… не сомневался в моих способностях?

Из моей груди вырывается слабый смешок.

— Конечно, сомневался. Это вроде как моя работа. — Покачав головой, я посмотрел на голубое небо. — Но ты отвлекала меня. Словно в тот момент, когда я задумывался о твоих способностях, ты всегда находила способ направить мои мысли в другую сторону. Я все еще открываю для себя новые способности, особенно когда речь идет о Примитивных. Так что ясновидение не показалось мне слишком неправдоподобным.

Она самодовольно улыбается.

— Я очень хороша в своем деле.

— Не наглей, дорогая.

Она поворачивается и смотрит на меня с непроницаемым выражением лица.

— У тебя волдырь на внутренней стороне левой ноги, — она опускает взгляд на отросшую щетину на моей челюсти. — Ты не носишь бороду, потому что тебе не нравится, как она выглядит. И… ты носил кольцо в замке, но снял его перед тем, как отправиться за мной.

Я качаю головой, изо всех сил стараясь скрыть свое изумление.

— Ты меня поймала, Грэй. Все именно так. — Я потер руку, как делал это с тех пор, как покинул замок. — Я носил кольцо Силовика. Оно было большим и громоздким, и я не мог к нему привыкнуть. Его ощущение между пальцами вызывало у меня беспокойство, поэтому я решил, что эта миссия — отличный повод, чтобы его снять.

Я бросаю взгляд на нее и вижу, как она с печалью смотрит на кольцо, которое крутит на пальце в привычном жесте.

— Всю жизнь я думала, что это кольцо символизирует брак моих родителей, а не чужих людей.

— Они были твоими родителями, — сурово говорю я. — Одна кровь — не значит родство. Джекс мне такой же брат, как и Китт, несмотря на то, что у нас разные родители.

Она кивает, понимая, но не до конца веря.

— В этом есть смысл. Во всем. — она слабо смеется. — Я дочь Обычных, которые не хотели иметь со мной дела. Вот почему я не Микс. Наверное… Наверное, я просто никогда не задумывалась об этом до сих пор.

— А зачем тебе это? — говорю я просто. — Когда отец любит тебя, ты не чувствуешь необходимости искать любви от кого-то еще.

Она кивает и замолкает. Солнце ярко светит над нами, обжигая мою шею. Я ничего не говорю ни о своем ноющем плече, ни о натертой мозоли на ноге, о которой она уже и так знает.

Мы идем в легком молчании на протяжении всего оставшегося отрезка пути. Последний черствый хлеб мы быстро съедаем и запиваем теплой водой.

Рельеф начинает понемногу меняться, и вокруг нас появляются пучки травы. Прикрыв глаза рукой, я щурюсь от солнца и замечаю зеленую полосу, к которой мы приближаемся.

— Мы почти у цели, — говорю я, нарушая тишину. Я уже вижу башни замка, возвышающиеся над горизонтом.

— Отлично. Последняя остановка перед Илией.

Опять этот тон.

Я прочищаю горло.

— Ты когда-нибудь бывала на поле?

— Учитывая, что оно находится рядом с замком, а я и близко к нему не подходила до Испытаний — нет, я никогда не видела поля.

— Хорошо. — Я улыбаюсь ей. — Я буду первым, кто увидит твою реакцию.

У нее отвисает челюсть, как я и предполагал.

— Что… что это такое? — таращит она глаза, переставляя ноги все быстрее.

— Это поле.

Ее рука бьет меня в живот.

— Я знаю это, умник.

Она мило улыбается, как будто только что не выбила воздух из моих легких.

— Я говорю о цветах.

Я выпрямляюсь, прижимая руку к животу, и смотрю на море ярко-красных цветов. Каждый лепесток плавно переходит в следующий, образуя одеяло из цветов, согревающее траву под ним.

— Маки, — говорю я, улыбаясь, когда вижу выражение ее лица.

— Я никогда не видела таких ярких маков, — моргает она. — Они оранжевые, красные и буквально повсюду.

Я не могу оторвать от нее глаз.

— И что? Что ты думаешь?

Она оглядывается на меня, и в ее улыбке сквозит озорство.

— Я думаю, что ты меня задерживаешь.

Едва произнеся эти слова, она поворачивается и бежит к полю. Я едва успеваю броситься следом, прежде чем цепь успевает сбить меня с ног. Я смотрю, как она раскидывает руки, обнимая ветер, когда ее сапоги касаются края поля. Я не видел ее такой беззаботной с того дня, когда пошел за ней в дождь, срывая незабудки, чтобы заправить их ей за ухо. Видя, как она радуется жизни, я понимаю, что то, что я выжил того стоит.

— По крайней мере, старайся не отставать! — зовет она, и маки обступают ее ноги с каждым шагом. — По-моему, ты не в форме, Эйзер!

— Неужели? — смеюсь я, настигая ее.

Она слишком поздно понимает, что происходит.

С ее губ срывается визг, когда я хватаю ее за ноги и перекидываю ее тело через свое здоровое плечо. Я прикусываю язык от боли, которая пронзает мое тело, но звук ее смеха исцеляет, он способен заставить мужчину забыть собственное имя, не говоря уже о боли.

— Что ты делаешь? — смеется она, размахивая руками.

Я кружу нас.

— Показываю тебе, насколько я не в форме.

Она хихикает, как девушка, которой не пришлось оплакивать своего отца и лучшую подругу. Как девушка, которая не боролась за выживание, не воровала, когда умирала от голода. Как девушка, которая не прикована к мужчине, которого должна ненавидеть.

В стойкости, в способности смеяться, несмотря ни на что, есть своя прелесть.

— Хорошо, — говорит она, — ты доказал мою неправоту. Теперь можешь опустить меня на землю.

— Но я открываю тебе лучший вид на цветы — говорю я с улыбкой, которую она не может видеть.

Ее голос слегка дрожит.

— Нет, ты тащишь мою голову через цветы.

Я смеюсь, приседаю, обхватывая ее за спину и перекидывая через свое плечо. Медленно опуская ее на землю, я укладываю ее так, чтобы цветы окружали ее, и она улыбается мне.

Заходящее солнце падает золотыми лучами на ее лицо, голубые глаза ярко горят на фоне яркого-красного цвета каждого мака. Трудно поверить, что нечто столь прекрасное охотно смотрит на такого, как я. Я чувствую себя недостойным ее взгляда, того, как ее глаза блуждают по моему лицу.

Я качаю головой, все еще глядя на нее сверху вниз.

— Не смотри на меня так.

— Как так? — мягко спрашивает она.

— Как будто я достоин того, чтобы на меня так смотрели.

Ее ресницы вздрагивают от моих слов. Она сглатывает и поднимает руку, чтобы коснуться моего лица. Мои глаза закрываются от ощущения ее ладони на моей коже, от привилегии быть тронутым ею.

— Потанцуешь со мной? — шепчет она.

Мое сердце замирает от ее робкого вопроса.

Я открываю глаза и встречаюсь с ее взглядом, устремленным на мое лицо, она смотрит так, как я не заслуживаю.

— Сколько захочешь, дорогая.

Я помогаю ей встать на ноги, а затем помогаю ей обвить мою шею руками. Я крепко держу ее за бедра, поднимая ее ноги на мои. Она удивленно вскрикивает, на ее лице появляется улыбка, а пальцы зарываются в мои волосы.

Я покачиваюсь, прижимая ее тело к своему. Мои руки блуждают по ее спине, которая ощущается иначе без тяжелой завесы волос. Я наклоняю голову к ее голове, любуясь серебристым беспорядком, спадающим на плечи.

Я заправляю волнистый локон ей за ухо и провожу пальцами по его короткой длине.

— Ты не жалеешь об этом?

Она качает головой, грустно улыбаясь.

— Нет.

— Хорошо, — бормочу я. — Потому что мне всегда нравились короткие волосы.

— Правда? — она смеется, пока я веду нас по кругу.

— Это правда. В числе прочих вещей, разумеется, — я пожимаю плечами. — Короткие волосы. Голубые глаза. Двадцать восемь веснушек. И, — я делаю паузу, изучая ее, и наклоняю голову, — какого ты роста?

Она растерянно моргает.

— Ммм, примерно пять с половиной фунтов?

— Пять с половиной футов, — продолжаю я ровным тоном. — Ужасающая способность надрать мужчине задницу. Потрясающая улыбка. Невероятное упрямство. Волосы как расплавленное серебро. С готовностью угрожает мне кинжалом. — Я улыбаюсь ей. — Мне продолжать?

— Что дальше? Баллада написанная в мою честь? — В ее голосе звучит вызов, но на лице сияет улыбка.

Я притягиваю ее ближе, моя рука касается изгиба ее талии.

— Разве поэты — это не просто дураки говорящие причудливыми словами? — Я наклоняю лицо, чтобы наши лбы встретились. — Думаю, я подхожу под это определение, дорогая.

Она тихонько смеется, глядя вниз на цветы, которые окружили наши ноги.

Мы покачиваемся в лучах заката, ее сапоги стоят на моих, а вокруг — целое поле цветов.

Я смотрю, как ее взгляд поднимается вверх, к морю лепестков, тянущихся к небу. Мне не нужно поворачивать голову, чтобы понять, на что она смотрит.

— Последняя ночь, — тихо говорит она.

— Последняя ночь, — повторяю я.

Она кивает, крепко обнимая меня за шею.

— Тогда мы можем наслаждаться ею, пока она длится.

Мы раскачиваемся в тишине, пока ее не нарушает тихий голос Пэй:

— Притворимся, да?

Я сглатываю, ненавидя звук лжи, которая срывается с моего языка.

— Притворимся.