Безрассудная

Глава десятая

Кай

Даже лунный свет здесь кажется теплым.

Бледно-серебристые лучи проскальзывают между трещинами зданий и занавесками, словно хрупкие пальцы, отчаянно пытающиеся прорваться сквозь преграду на своем пути. Я дергаю за платок, повязанный вокруг лица: кроваво-красная ткань предназначена для защиты рта от песка, однако он все равно скрипит на зубах.

Я оставил своих Гвардейцев на ночь, как и в предыдущие четыре раза с тех пор, как мы прибыли в Дор. Большую часть дня я провел в одиночестве, осматривая улицы и всевозможные щели, в которые она могла пробраться. Каждый раз, когда я отдергивал занавески, распахивал обвалившуюся дверь, спрашивал, не видел ли кто-нибудь Серебряную Спасительницу, она ускользала от меня все дальше.

Она призрак в человеческом обличье. Это все равно, что пытаться сжать в кулаке ветер, не видеть его, но ощущать, как он скользит меж пальцев.

И, осознав это, я начинаю чувствовать нечто схожее с облегчением.

Сегодня ночью теплее, чем обычно, поэтому я весь покрыт потом и песком. Сворачивая на тихую улочку, ощущаю небольшое беспокойство из-за тишины, которая поглощает этот город каждый вечер. Смею предположить, что причина заключалась в общей усталости после долго дня борьбы на улицах и проталкивания сквозь потоки тел.

Я бросаю взгляд на проходящего мимо стражника, который выглядит каким угодно, только не внимательным. Я делаю глубокий вдох, подавляя желание затеять драку из чистого любопытства, чтобы посмотреть, что сделает этот ленивый ублюдок. Они хуже, чем большинство Гвардейцев в Илии, и это о чем-то говорит.

Отсутствие силы здесь тяготит меня, отдаваясь глухим гулом где-то глубоко внутри. Я чувствую странную тяжесть, будто мне не хватает частички себя. В отличие от остальных Элитных, моя способность зависит от окружающих, и Гвардейцы, которых я привел в Дор, — единственные, от кого я могу подпитываться. После того как я провел всю свою жизнь в окружении Элиты, отсутствие их и сопутствующих им способностей настолько чуждо, что это пугает.

Я никогда не чувствовал себя таким уязвимым.

Внезапное, легкое давление на бедро заставляет меня напрячься и осторожно потянуться к спрятанному кинжалу. К ее кинжалу.

Мешочек с монетами.

Вот что им нужно.

Это то, чего она хотела в тот первый день, когда я ее встретил.

Может ли это быть она? Может ли она повторять события, даже не осознавая этого?

Черт побери, даже она не настолько наглая, чтобы красть у меня, зная, что это я. Мое сердце колотится, мысли путаются, а пульс ускоряется.

Повернись.

Я сглатываю, наслаждаясь секундами, в течение которых я все еще нахожусь в неизвестности.

Повернись и посмотри на нее. Посмотри в лицо той, что унесла жизнь твоего отца. Той, что украла не только твои деньги, но и твое с…

Я отвожу ногу назад, цепляя лодыжку вора, бесшумно крадущего мое серебро, и рывком сбрасываю его на землю.

Небрежно. Не в ее стиле.

Разумеется, распростертое передо мной тело принадлежит не девушке, а девочке. Мои глаза расширяются одновременно и от удивления, и от попытки разглядеть что-то сквозь сгущающуюся тьму. В считанные мгновения девочка отталкивается в надежде оставить между нами немного пространства, и ее поношенные ботинки поднимают пыль, шаркая по земле.

Я делаю небольшой шаг к ней, слегка приседая, чтобы получше рассмотреть…

Внезапно перед моим лицом появляется кончик лезвия.

Моргаю. Это вышло… неожиданно, мягко говоря.

Я начинаю отступать, приподняв руки в знак капитуляции и не сводя глаз с оружия, зажатого в тонкой руке. Мой взгляд концентрируется на гравировках, мелькающих между маленькими пальцами, сжимающими рукоять.

Я знаю этот нож.

Перевожу взгляд вверх, к взъерошенным волосам, обрамляющим бледное лицо.

Рыжие.

— Эбигейл, — выдыхаю я.

Она жива.

Чудо, что она пересекла Скорчи после того, как я изгнал ее вместе с приютившей ее семьей.

Нож в ее руке дрожит, однако голос звучит ровно:

— Откуда… как ты узнал мое имя?

Я стягиваю повязку с лица, после чего медленно приближаюсь к ней, держа руки так, чтобы она могла их видеть. В ответ я лишь говорю:

— Кажется, ты воспользовалась моим ножом.

Ее глаза расширяются от чего-то, что похоже на детское удивление, хотя ее изумление — какое угодно, но точно не приятное.

— Ты, — произносит она с укором. — Что ты здесь делаешь? — Я открываю рот, чтобы ответить, но ее тихий голос заполняет тишину, прежде чем я успеваю это сделать: — Ты здесь, чтобы убить меня? На этот раз по-настоящему?

Укол боли, который я чувствую от ее слов, повергает меня в шок. Я не должен удивляться ее предположению. Моя репутация не оставляет простора для размышлений. Я именно тот, кем и был создан — убийца.

— Нет, — тихо говорю я. — Я пришел не за тобой.

Она задумывается на мгновение, слегка опустив оружие.

Умная девочка.

— Ты запомнил мое имя, — говорит она.

— Конечно запомнил.

Я пытался забыть, поверь мне.

Я прочищаю горло и присаживаюсь, чтобы заглянуть ей в глаза, игнорируя все еще направленное на меня лезвие.

— Может быть, ты сможешь помочь мне найти ту, кого я ищу? — она пронзает меня скептическим взглядом. — С… Серебряную Спасительницу. Девушку, изображенную на листовках, развешанных по всему городу. Ты ее видела? Слышала о ней что-нибудь?

Эбигейл медленно опускает нож, решив, что лучше не использовать против меня мое же оружие.

— Я не знаю, — она пожимает плечами. — Я ничего о ней не слышала.

Я тяжело вздыхаю.

Что ж, очевидно, это было бесполезно.

Огненно-рыжие волосы девочки развеваются, когда она поворачивает голову вправо, нетерпеливо вглядываясь в особенно темный переулок.

— Если я тебя от чего-то отвлекаю… — я указываю на темноту, в которую она, кажется, очень хочет сбежать.

— Я должна добраться туда до окончания поединка. Сегодня я не так много заработала, а вечером ставки должны быть довольно высоки, — слова срываются с ее губ, пока я изо всех сил стараюсь угнаться за их смыслом. — Появился новый фаворит, а это значит, что будет много народу.

Она начинает отходить, мой вопрос останавливает ее лишь на мгновение:

— Новый фаворит? Что за новый фаворит?

— Не что, — ее лицо озаряет детская улыбка. — А кто?

— Эбигейл, — проговариваю я обманчиво спокойным голосом, — мне нужно чуть больше информации.

— Уф. — Несмотря на темноту, я практически вижу, как она закатывает глаза. — Пошли. Я просто покажу тебе, — она поворачивается, чтобы укоризненно указать на меня крошечным пальцем. — Но держи руки при себе. Эти монеты мои. Мне нужны шиллинги, чтобы вернуть маме.

Я сдерживаю улыбку.

— Ах, да. Теперь ты настоящая воровка. Хотя тебе все же стоит набраться опыта. У тебя слишком тяжелая рука, — она кривит губы, пока мы шагаем по улице, после чего я лишь добавляю: — Лучшие воры знают, как отвлечь тех, у кого крадут. Отвлеки их от денег в кармане — и монеты твои.

Она смотрит на меня, склонив голову.

— Откуда ты так много знаешь о воровстве?

Я молчу достаточно долго, чтобы мои мысли снова вернулись к тому человеку, который отвлекал меня больше всех остальных.

— Потому что однажды, — вздыхаю я, — я стал жертвой великого вора.

Она останавливается перед полуразваленным зданием и дверью в подвал, которая открывается под ним. Ее маленький кулачок выстукивает серию ударов костяшками пальцев. Я оглядываюсь по сторонам, не замечая посторонних в темном переулке, и задаюсь вопросом, куда, черт возьми, меня ведет этот ребенок.

— Значит, — уверенно произносит Эбигейл, — как только я смогу незаметно стащить у тебя что-нибудь, я стану одной из лучших?

Уголок моего рта подрагивает.

— Ты принимаешь желаемое за действительное, малышка.

Она хмурится.

— Эй. У меня все еще есть нож, помнишь?

Двери в подвал внезапно с лязгом распахиваются. Обвязав платок вокруг нижней части лица, я наблюдаю, как Эбигейл разворачивается на пятках, а затем спускается по лестнице вниз.

Я качаю головой, глядя на ее удаляющуюся фигурку.

Огонь в ее глазах. Воровские инстинкты. Клинок с гравировкой в виде завитков на рукояти.

Что я натворил?

Сходство между ними поразительно.

Неужели именно такой она была много лет назад? Училась выживать за счет украденных монет? Отказывалась сосредоточиться на страхе, который испытывала?

Кажется, я не могу отделаться от мыслей о ней и ищу ее присутствие в окружающих меня людях.

Это раздражает.

И что еще хуже, я, возможно, только что создал ту, что вскоре станет еще одной воровкой, которая одержит надо мной верх.