Безрассудная

Глава двадцать четвертая

Китт

В мою дверь стучат.

В нее всегда стучат слуга, Гвардеец или кто-то еще, и просят моего внимания.

Такова жизнь короля, я полагаю.

Я провожу рукой по своему усталому лицу, затем по измятой рубашке, после чего вспоминаю о пальцах, испачканных чернилами.

Я не похож на короля.

Я похож на мальчика, который пытается занять место мужчины, сидя в кресле, поглощающем его целиком. Я живу в королевстве, полном людей, с которыми слишком боюсь встретиться лицом к лицу.

И все же, несмотря на все это, я притворяюсь. Притворяюсь, что знаю, как жить, как король.

— Войдите.

В ответ раздается скрип петель, за которым следуют мягкие шаги по потертому ковру. Я отрываю взгляд от бумаг, разбросанных по всему столу. Мужчина медленно прикрывает дверь, каждое его движение спокойное и размеренное.

Не слуга. Не Гвардеец. Не тот, кто выпрашивает моего внимания. На самом деле, я не могу представить его, занимающегося чем-то подобным.

— Черт, уже полдень? — Я качаю головой, пытаясь очистить стол от чернильного хаоса.

— Ну, я думаю, трудно уследить за временем, когда шторы всегда задернуты, — медленно произносит он, кивая на занавешенное окно.

— Ты знаешь, почему я держу их закрытыми, — вздыхаю я, жестом приглашая его присесть. — Мне не нужно, чтобы слуги глазели на мое окно со двора. Слухов и без того хватает.

— На то есть веская причина, — мягко произносит он таким тоном, что трудно понять, ругает он меня или нет.

Он умеет обращаться со словами. Он достаточно уверен в себе, чтобы говорить тихо, потому что знает — все склонятся, чтобы услышать. Каждое слово продуманно, деликатно и в то же время требовательно.

— Тебе еще предстоит обратиться к своему народу, Китт, — его бледно-голубые глаза пронзают меня насквозь, заглядывая прямо в душу — Если ты не дашь им тему для разговоров, они придумают собственную версию истории.

— Да, спасибо за мудрый совет, — бормочу я, слыша его на каждой из наших встреч.

Взгляд мужчины смягчается, он откидывается на спинку стула, изучая меня через стол.

— Я здесь только для того, чтобы помочь тебе, Китт. Предложить тебе свои наставления.

— Верно. Конечно, — киваю я. — И Чума знает, что мне это нужно.

Он улыбается, и это успокаивает.

— Чума знает, для тебя это тоже нелегко.

— Да, хорошо, — я вздыхаю. — Ты давал мне советы во многих вопросах, и я благодарен за это.

— И я буду продолжать это делать, — он поворачивается на стуле, чтобы наклониться над столом. — Именно поэтому я надеюсь, что ты примешь во внимание мое последнее предложение.

Я напрягаюсь. Его последнее предложение было в лучшем случае абсурдным. Я не настолько глуп, чтобы его рассматривать. Но прежде чем я успеваю высказать это или что-то еще столь же неразумное, он достает из кармана маленькую коробочку и ставит ее на потертое дерево между нами.

Я моргаю, глядя на то, что, как я знаю, находится внутри бархатного футляра. Мое сердце замирает под ребрами, а рот пытается произнести его имя в знак протеста:

— К-Калум…

— Это лучшее решение, — отрезает он, проводя пальцами по светлым волосам на макушке. — Я знаю, что это не самая привлекательная идея…

— Не самая? — я усмехаюсь над этим безумием. — Ты вообще понимаешь, что просишь меня сделать?

Он тяжело вздыхает, словно на его плечах тоже лежит бремя правления королевством. И, в некотором смысле, так оно и есть.

— Ты король. Жизнь, которой ты живешь, больше не принадлежит только тебе. Это жертва, которую нужно принести ради блага королевства. — Он делает паузу, позволяя своим словам повиснуть в воздухе. — Так ты помогаешь людям, с которыми до сих пор не встретился лицом к лицу.

Я отворачиваюсь, переводя взгляд на стол и качая головой из-за чернильных пятен на всей его поверхности.

— Я сделаю это. Я просто… — От волнения слова застревают в горле и душат меня, пока я наконец не выплевываю их. — Мне просто больно. Я не тот принц, которого они знали.

— Да, ты не тот, — мягко отвечает Калум. — Потому что теперь ты их король. — Нерешительным движением руки он двигает коробку дальше по столу до тех пор, пока я больше не могу ее игнорировать. — Это означает, что ты жертвуешь тем, кем ты был, ради того, кем ты должен стать, — его глаза впиваются в мои, читая на моем лице не только эмоции. — И с кем ты должен быть.

Я смотрю на коробку и поднимаю взгляд только, когда он бормочет:

— Что твой отец всегда говорил народу? Что делает короля великим?

Выдавив из себя грустную улыбку, я добавляю:

— Ах, да. Правило трех «Б».

Калум кивает, хмыкая при воспоминании об этом.

— Так и было. Я помню, как он обычно повторял их, когда сообщал королевству о новом законе или решении, которое принял.

— Это был один из его многочисленных девизов, — вспоминаю я. — Он заставлял меня писать его десятки раз во время наших занятий. Не удивлюсь, если я бормочу его даже во сне. — Калум усмехается, когда я заунывно произношу фразу. — Чтобы стать великим королем, ты должен быть бесстрашным, благородным и безжалостным.¹ Только тогда ты сможешь править великим королевством.

Калум кивает и откидывается на спинку стула.

— Он не ошибался. Это хороший девиз, по которому можно судить о себе. — Затем он тянется к коробочке, постукивая длинным пальцем по бархату. — И для этого понадобятся все три качества, которые он надеялся в тебе найти. Бесстрашие, — он щелкает по коробке. — Благородство, — щелкает еще раз. — Безжалостность, в зависимости от того, как на это посмотреть.

Он прав. Чума, он всегда прав.

Сглотнув, я поднимаю коробку, помещая ее в ладонь.

— Три «Б», значит?

Он улыбается мне.

— Три «Б».