Лёгкое Топливо

Сцена 30. Фуражка, фидер, фрикадельки

Вторник, 18 октября 2016 года

— Ты говорил, что скоро вернёшься, — хныкал Томми. — А они — хрр! — заставили меня месить раствор. А у меня — апчхи! — между прочим бронхиальная астма!

Он хрипел, и чихал, и хватался за горло, и взывал к жалости, догадываясь, впрочем, что не сумеет её получить. Блэк заметил, что физический труд оздоровляет, а работа с сыпучими веществами тестирует иммунитет на прочность. И что завтра Томми будет помогать шпаклевать стены — и пусть только посмеет уклониться или (что будет караться более сурово) испортить рельеф.

Не намеренный больше выслушивать нытьё, Алан удалился, и уже в постели его настигли провоцирующие бессонницу размышления о бестолковости масс, считающих своим священным долгом уточнить, что их астма непременно бронхиальная, а диабет — сахарный. Как будто существует солевой диабет или, допустим, трахеальная астма.

А в три часа ночи его сдёрнул с кровати звонок.

Контесса Ван дер Страпп.

Чёрт возьми, как он мог позабыть, что у них ровно в десять по времени Гонконга был назначен осмотр судна, и что без него эта парочка — Ираида и Эдгар — ни за что не справится.

Блэк умылся, устроился в офисном кресле поудобнее, открыл ноутбук, поправил наспех завязанный галстук — и, пока устанавливалось соединение, пристально проверял себя в камеру на предмет явных признаков, что его только что разбудили.

На экране возникло лицо Эдгара — квадратное, обветренное, с носорожьим подбородком и в белой фуражке с лакированным козырьком.

Алан был на сто процентов уверен, что головной убор являлся затеей контессы — Брук, которого он знал, не уставал повторять, что чем чаще какой-нибудь шкипер щеголяет в фуражке, тем с большей долей вероятности можно утверждать, что под ней — пустое место.

— Синьор Блэк, Эдгар… весьма колоритный джентльмен, — проворковала Ван дер Страпп, сохраняя улыбку, которая вполне могла бы означать и умеренное довольство, и маскируемое желание вызвать санитаров.

— Вы как всегда правы, контесса. Но его колоритность не должна вводить в заблуждение: вы можете смело довериться ему, как профессиональному доктору, и он мигом укажет на возможные неполадки судна.

Эдгар кивнул.

— Неполадки! Я вообще удивлён, что эта посудина до сих пор на плаву. Разрази меня гром, если она не развалится, едва выйдет в море.

Ираида подняла бровь:

— Простите, что именно может развалиться?

— Он шутит, контесса, — вмешался Блэк. — Просто Эдгар предпочитает начинать с плохих новостей, чтобы хорошие на их фоне казались отличными. Эд, на пару слов.

Пара слов вылилась в водопад отборнейшей ругани и портового жаргона — причём каждое слово Алан произносил без экспрессии, сохраняя непроницаемое лицо английского лорда. Он знал, что контесса не поймёт ни одной фразы — а если поймёт, зауважает его ещё больше.

Несмотря на то, что целью его красноречия являлось предостеречь Брука против дальнейших резких замечаний, достигнута она была лишь частично. А едва будущая судовладелица достигла машинного отделения, как программа дала сбой.

— Китаёзы доморощенные, они что, не видят, что здесь шестерня стоит не по оси? Кто это собирал — рукожоп или самурай с похмелья?!

— Он имеет в виду, что судно потребует дополнительной регулировки редуктора, который во время ремонта не был как следует отцентрирован. Стандартная процедура, — перевёл Блэк с «морского».

Дальше понеслось нечто неописуемое в приличном обществе, что Алан, глядя в потолок, расшифровывал как «Плавучесть стабильная, состояние корпуса удовлетворительное, водоизмещение и грузовместимость соответствуют заявленным, детали слегка изношены, но функционируют исправно, механизмы почти не нуждаются в отладке, но навигационная система требует обновления».

— А вообще, — продолжил Эдгар, — если кто-то хочет покинуть гавань на этом тазу, пусть сразу оформляет страховку, которая покроет и кораблекрушение, и нервный срыв.

Это настолько не вязалось с «удовлетворительной плавучестью», что контесса, сверкнув холодными змеиными глазами, набрала воздуха в грудь и, по-видимому, намеревалась что-то возразить, когда «посудину» качнуло на волнах, и в следующее мгновение Алан почувствовал себя на карусели: перед глазами всё завертелось, синь неба зарябила попеременно с морской, ярко выкрашенный гранатовый бок фидера вспорол было синеву, но уплыл куда-то по диагонали за доли секунды до того, как Блэк погрузился в воду. Первое время он наслаждался прелестями подводной съёмки: мутная вода в хлопьях органики, будто воздух в декабрьский снежный денёк, сонм пузырьков, скользящих к поверхности, удирающие врассыпную мальки… Затем программа предупредила о нестабильном соединении, изображение застыло, связь прервалась.

Алан развёл руками и размашисто зааплодировал, качая головой из стороны в сторону, будто ему только что показали самую нелепую постановку года. Набрал номер Брука — абонент, разумеется, недоступен.

Пришлось потратить полночи на то, чтобы вызвонить китайский офис, поднять всех там на уши и получить сводки из порта. Оказалось, что титулованная англичанка (она же итальянка, она же швейцарка, она же голландка) упала за борт, а сопровождавший её мистер бесстрашно ринулся в воду на помощь. Утопил свою белую фуражку, но спас даму. Герой.

Когда пришедшая в себя контесса добралась до телефона и перезвонила, они с Эдгаром Бруком уже стали близкими друзьями. Ираида, воспользовавшись известной поговоркой, острила на тему «armatore bagnato» [1] и настаивала, что после такого боевого крещения просто обязана приобрести судно. Китайцы были с этим солидарны, но несколько приуныли, когда Брук принялся торговаться, а Блэк, как водится, переводить его речь на бюрократический — и оттого более беспощадный язык. Добавляя заодно кое-что от себя.

Сошлись на пяти миллионах двести.

— Заполняйте бумаги, — распорядился Блэк, — и отправляйте их мне, прежде чем что-либо подписывать.

После чего наконец завершил вызов и взглянул на часы. Пять сорок.

Смысла ложиться не было.

Алан работал сегодня на дому: слишком много лиц на его территории, и за всеми глаз да глаз. Бригада шуровала в подвале уже с семи утра, выполняя наиболее бесшумные виды работ, но мало-помалу готовясь присесть соседям на уши с перфоратором. Томми снарядили разводить шпаклёвку, пообещав в качестве оплаты две банки пива, так что трудился он в меру добросовестно.

Телефон разрывался от звонков вдвое обыкновенного: дома Алан не мог положиться на миссис Брейди, которая с восьми до шести выступала в качестве его живого щита и по совместительству офис-менеджера (назвать эту женщину всего лишь «секретаршей» язык не поднялся бы). Контесса прислала документы по купле-продаже — он как раз просматривал их, когда мобильный в очередной раз завёл same old song.

Серьёзно, на рингтоне стояла песня PAIN — так Алан определил, что звонок не деловой. Он принял его ради разнообразия.

— А я всё ждала, когда ты мне позвонишь…

Тьфу, лучше бы не поднимал трубку. Эта фраза явно не входила в список его turn-ons. Странная штука, жизнь: Алану нравилось фантазировать о женщинах, которые только и делали, что ожидали его звонка, слова, взгляда. Но едва таковые объявлялись в действительности, как он тут же терял к ним интерес.

В любом случае, эта женщина была ему нужна. Она, по крайней мере, хоть что-то смыслила в искусстве, и отличала Моне от Мане не только по фамилии и ранним фотографиям, но и могла с точностью определить, не являются ли их полотна поддельными. Блэк планировал показать ей статуэтку Фелиции — чем быстрее, тем лучше.

— Нет, сегодня не выйдет, — отвечала она с явной неохотой, после того как он не захотел разыграть виноватого в том, что они две недели не виделись, и пресёк все попытки назвать его «котиком». Но тут же сдалась и спросила: — Как насчёт завтра? Тот же час, то же место…

Алан Блэк согласился, поскольку это отвечало его завтрашним планам на вечер.

Под «тем же часом» имелось в виду девять-десять. Под «местом» — приватный кабинет в Atelier Row, где они виделись в последний раз третьего октября — её руки сомкнулись у него за спиной, под тканью расстёгнутой наполовину рубашки, его — одна на левом бедре, другая старательно зажимала рот, подчёркнутый вишнёвой помадой. Официально подобное поведение не приветствовалось в частных клубах и могло стать серьёзным основанием для скандала и пересмотра вопроса о членстве — немудрено, что это лишь распаляло.

Он вряд ли бы ей перезвонил — если бы не Фелиция.

— Кстати, ты уже слышал? — уточнила его собеседница напоследок. — Мадам настояла, чтобы в среду, начиная с восьми вечера, члены Atelier Row являлись в клуб исключительно в маске или полумаске.

— Там что, готовится бал-маскарад?

— Не вполне. Перформанс, требующий определённой доли конфиденциальности. Так что предупреди меня, в каком наряде ты будешь.

Она хихикнула. Алан, не усмехаясь ей вслед, заявил, что так потеряется магия момента: куда занятнее будет самим отыскать друг друга в толпе, среди масок.

К десяти часам (как раз когда в ход пошёл перфоратор) он нанёс визит в следственное подразделение SFO с повинной от имени Valebrook. Алан Блэк с лицом побеждённого, но несломленного доставил в бухгалтерию свидетельства давнишней трастовой нечистоты на руку — неактуальные, но достоверные финансовые махинации, датируемые годами, когда сам Блэк ещё не входил в долю. Взносы и переводы со счёта на счёт, цветущие липовым цветом. Сомнительные выплаты не менее сомнительным лицам.

— Немного внутренней отчётности для содействия расследованию, — небрежно обронил он. — Я мог бы послать ассистента, но мне было по пути.

Он даже выделил толику своего времени, чтобы помочь разобраться в бумагах, был вежлив и не юлил. Признавал, что траст согрешил.

Подкинув таким образом ищейкам настоящей грязи, Алан снизил градус их бдительности и позволил им почувствовать себя победителями. Ринуться по давно уже юридически истлевшему следу, не грозящему никакими последствиями.

Это был первый пункт плана.

Едва он покинул здание, объявилась Меррис. Нет, не Меррис, Поппи, которая хотела поговорить с Торном, а Меррис, учредитель Valebrook, которая обращалась к штатному юристу с требованием усилить её полномочия и расширить свою долю в трасте. Поведала ему по секрету, что до неё дошёл слух, будто её намереваются отстранить — и что она этого не потерпит.

— Я посмотрю, что можно сделать, — пообещал Блэк её доверенному лицу и тут же позвонил своему.

— Сэм, я оставил тебе в лотке для бумаг документы с пометкой Valebrook. Будь добр, доставь их сегодня к полудню по адресу…

И победно закусил губу, поставив мысленную галочку напротив второго пункта.

Потом был арбитраж. Пустяковое дело: всего-то оператор портового терминала в Саутгемптоне отправил судно клиента на другой причал, поскольку предварительно забронированный был отдан какому-то VIP. Обязал заплатить за швартовку по двойному тарифу. Доказательств преднамеренности деяния — выше крыши, и Алан все их аккуратно предоставил в максимально доходчивой форме.

По окончании заседания пришло уведомление от контессы, отныне гордой владелицы своего первого фидера. Она приглашала отпраздновать новое приобретение в субботу — когда возвратится в Лондон и утрясёт свои китайские впечатления.

День складывался великолепно. К обеду Алан вернулся домой, где фройляйн Шпигель по собственной инициативе, изъявленной накануне, кормила рабочих супом с фрикадельками и отварной говядиной с картофелем, шпинатом и яблочным хреном. Такая благотворительность была ему не вполне ясна, но по крайней мере бригада работала продуктивнее и с азартом.

— Herr Black, — обратилась к нему экономка, подавая десерт, — мне нужно с вами поговорить.

Он тоже так считал. Рано или поздно этот разговор должен был состояться: почему бы и не сейчас.

— Я посчитала, что на данном этапе будет рациональнее — и, смею надеяться, приемлемо с вашей стороны — если я начну приходить через день, а не ежедневно.

Алан не прерывал её речь. Фройляйн Шпигель отпила воды и продолжила:

— В иные дни я, конечно, буду на связи. Если вы пожелаете, можете оставлять мне списки необходимых дел. Гарантирую прежнюю чистоту и порядок. Добросовестность и пунктуальность.

— Договорились.

Алан наскоро прикинул, что продуктивность такой дамы, как фройляйн Шпигель, нисколько не снизится при сокращении числа рабочих дней. А таунхаус получит передышку и даже обретёт возможность как-то… одомашниться, что ли. Её оклад останется прежним, никаких сомнений, — Блэк не видел смысла снижать оплату. Единственное, он хотел бы знать, чем вызвано такое решение.

Во взгляде экономки появилось что-то от прусских генералов с портретов; выражение её лица говорило о том, что технически, конечно, работодатель имеет право интересоваться такими подробностями, но фактически он должен понимать, что это не его дело.

Тем не менее, она удостоила его ответом:

— Я выхожу замуж.

[1] Намёк на известную итальянскую пословицу «Sposa bagnata, sposa fortunata» (мокрая невеста — счастливая, удачливая невеста), которую произносят, когда во время свадьбы идёт дождь или молодожёны намокают по другим причинам. Armatore bagnato, в свою очередь — намокший судовладелец.