Колетт любила рисовать, сидя на террасе, а Роберт причесывал ее волосы, заплетая их в косы или наоборот расплетая. Временами он просто прижимался к узкой спинке девушки, точно вкладывая ее все еще хрупкую фигурку в себя, и зависал так, а Колетт радовалась теплому и любимому «креслу».
У нее обнаружилась остро возникшая неприязнь к запахам некоторых продуктов, и Роберт уточнил очень низким голосом:
— Ты не можешь их готовить или есть тоже?
Колетт грустно сообщила:
— И ем с трудом…
Роберт нежно погладил жену:
— Понятно… Сам бы себе готовил. А так что ж, временно исключим их из меню…
Он не стал дополнять, что мог бы позволять себе перекусить подобным где-нибудь в ресторанчике, незачем было растравлять страдающую поневоле Колетт.
Они подолгу обсуждали имя малыша, иногда начиная оживленный спор, но пока не приняли решение. Идею спросить через Оливера, как желает зваться сам мальчик, Колетт отвергла:
— Сынок мне или тебе скажет. Не хочу Оли, — она ревниво погладила живот.
Это же ее и Роберта дитя, а не какого-то постороннего мага!
Если Паола пыталась изобразить отсутствие беспокойств по поводу внимания «пери» к своему мужчине, то Маю это внимание в самом деле не трогало.
Маю предавалась чему угодно, но только не выяснению отношений, считая, что ее милый должен сам оградить ее от излишеств занимаемого им положения.
Макс купался в славе, она отдавалась хобби, не найдя еще сколько-нибудь постоянной профессиональной склонности, и выходило так, что Максимилиан куда больше переживал за сохранность их пары.
Маю обладала феноменальным чутьем: едва Макс собирался накинуться на нее с упреками, что она, невеста, не ценит его, как Маю сообщала своим певучим голосом:
— Ооо, мы уже давно не проводили с тобой время вдвоем… Я ооочень без тебя скучаююю!
Столько света было в ее глазах, что Макс, растрогавшись и передумав обвинять ее в чем-либо, находил свободные дыры в своем графике, на протяжении которых Маю по собственной инициативе стремилась исполнять любые его желания. Как невинные, так и неприличные. А когда часы наедине подходили к концу, Маю плакала, что все закончилось невыносимо быстро.
Иногда, в противовес своему же обычному спокойствию, Маю безумно ревновала к фанаткам многочисленных Максовых талантов и жаждала сопровождать Максимилиана всюду, буквально виснуть на нем. Макс ворчал, впрочем, потом проклинал себя за высказанное недовольство — когда Маю увлекалась вдруг чем-нибудь еще и будто забывала о существовании личной жизни, конечно, каждую ночь проводя дома.
Отчуждение, беспокоившее Макса, выражалось в разговорах Маю только о ее хобби. Максимилиан, ревнивый и подозрительный, знал, что иных мужчин в мыслях его невесты нет.
Увы, в отличие от брата, Лукас знал, что у его любимой такие мужчины были, и мог бы перечислить их поименно. Однако, он оказался совершенно не способен работать, когда Тамико объявила, что возвращается в мир анамаорэ, закончив отдых, а также в тот самый день, когда Тамико, сосредоточенная и деловая, появилась на пороге Зала:
— Здравствуй, мой любимый! Все, я готова приступить!
Тамико выбрала мягкий брючный костюм светло-рыжего цвета и выглядела настолько милой и дорогой сердцу Лукаса, что Лукас, не говоря ни слова, бросился ей навстречу и обнял ее крепко-крепко.
Даже опомнившись, он спрашивал:
— Мы вместе? Мы правда с тобой вместе? Ты моя?
Тамико улыбнулась:
— Твоя-твоя. Каждый день твоя, и смерть нас не разлучит! Все в силе, Лу. Все сказанное и сделанное нами в отпуске!
Лукас грезил наяву, а потом они писали музыку. Вместе. Каким-то невероятным образом сочиняя ее сообща и дополняя ноты друг друга. Ушли в городской Кабинет, оставив в Зале копии.
Конечно, Лукас знал, что вечером Тамико вернется домой к Магнусу, и можно было бы «запретить» ей вечер, но разумней было подождать, набраться впечатлений за короткую разлуку, ведь на следующее утро любимая вновь бы пришла к нему, и Лукас предвкушал, как в какой-нибудь день они вдвоем отправятся на горный склон.
К сожалению, путешествовать часто не представлялось шанса: шпионы донесли, что Дамир обратил, наконец, Эрин в анамаорэ, следовательно стал более рассеянным, и этим стоило пользоваться!
Также предстоял неприятный разговор с Эстеллой. Лукас счел неправильным доверять такое копии: надо было сказать жене, что Тамико вернулась работать с ним бок о бок.
Лукас обдумывал слова, чувствуя Эстеллу совершенно чужой.
С обретением истинной жены, Тамико, он ощущал кощунственным клясться в чем-то другой женщине, но ситуацию невозможно было рассоздать.
Ему предстояло растить Маринку, да и делать многое другое. Осудить Эс, обвинив ее в покушении на его жизнь, Лукас находил диким. С его копией Эстелла обращалась вполне достойно. Впрочем, у Лукаса не имелось реальной причины избавиться от супруги.
Если бы даже Эстелла умерла через казнь, покинув анамаорэ насовсем, судьба Тамико всяко осталась бы соединенной с жизнью Магнуса. Потому любые козни против Эс лишались смысла.
Требовалась предельная осторожность вкупе с хладнокровием, и Лукас начал приходить ночевать в свой дворец, оставаясь для Эстеллы невидимкой. Зато теперь «случайные» визитеры типа Эрика нашли бы его рабочий Зал в неурочное время пустым, а Лукаса соблюдающим обычаи.