Кто-то из них сошел с ума…
Иначе…
Картина, пугающая неестественностью, развернулась обычным утром, мирным и ладным.
Колетт, намазывая диетический джем на хлебец, произнесла совершенно спокойно, будто отрепетировав — Роберт ли не знал свою Котену!
— Я подам на развод…
Это было сродни удару в солнечное сплетение, но Роберт нашелся:
— Развод домашней живности? Хочешь ферму? Что случилось, любимая?
Тихо и взвешенно, без паники, Роберт представлял другие линии своей судьбы, но тяжелой вестью оказалось, что этим может заниматься и жена.
Колетт подняла на него глаза. Сухие. Злые. Завелась.
— Что случилось?! Любимая?! У тебя другая женщина, Роб, о ней и думай, а мы с Антоном уж как-нибудь проживем!!!
Роберт перехватил тонкую смуглую руку так, что пальчики Колетт разжались, хлебный нож звякнул о стол.
— Что ты такое говоришь?! Какая женщина?! Я почти все время работаю дома!
Колетт дернулась:
— Пусти! За идиотку меня держишь?! Тебя Оливер переотправляет куда угодно, в любое измерение!! Вы в сговоре!!
Признать ее слова нелогичной ерундой было бы ошибкой, дело в теории вполне могло обстоять так… Его отчуждение… Заметила… Сделала почти верные выводы…
Роберт ослабил хватку, не отпуская Колетт:
— Это только твоя ревность! Запомни: нет никакого сговора и никаких женщин, клянусь! Развод не дам, поняла? Ты все поняла?
Теперь уже Роберт говорил зло, а Колетт, не сдержалась, заплакала. Слезы беззвучно покатились по ее щекам, покрытым милым, точно на персике, трогательным пушком:
— Врешь…
«Как бы» уход, истерика, боль — паззл сложился.
Роберт не мог потерять страдающую сейчас Колетт. Ни ее, ни их сына, ни их благополучие. Ни любовь.
— Не вру, это ты сочиняешь! Это гормоны шалят…
Спустя пару секунд оба больше не находились за столом — тесно и аккуратно прижимались друг к другу. Роберт горячо шептал, зарывшись лицом в густые волнистые волосы жены:
— Никуда я тебя не отпущу, даже не думай! Все-все. Успокойся… Все хорошо… Я твой, только твой.
Еще немного позже Колетт позволила усадить себя за стол и нехотя поела. Она пока что не верила ему, имела право, и куда честнее было завоевать эту крепость заново, чем какие-то другие.
Разумнее, и даже чувства Роберта не сопротивлялись.