Любимая для эльфа 2

Глава 388. Капризы

Тамико становилась абсолютно ненасытной, пытаясь ухватиться за соломинку и обставить дело так, словно всю жизнь ее мужем был исключительно Лукас.

Лукас млел от удовольствия, но отдавал себе отчет, что шок Тамико оказался слишком велик, и чересчур долгими выпадали часы, проводимые Тамико в одиночестве.

Она не находила силы видеть Магнуса, уже почти бога.

Когда Флава не было у них в гостях, Тамико старалась читать или спать, чтобы пришел новый день, когда Тамико могла отправиться на работу и забыться в неге с Лукасом.

Жить с Тамико, поселить ее невидимкой во дворце Лукас к своему жесткому разочарованию не мог — его братья и сестра явнейше заподозрили бы неладное.

Тамико причитала:

— Лу, Маг предал меня! Скажешь, кто бы говорил, но он знал все о моих чувствах к тебе и никогда-никогда им не препятствовал, наоборот! Намекни же он хоть как-то… — Тамико не стеснялась говорить прямо, как думала.

Лукас, скрепя сердце, слушал ее. Обвинять Тамико в недостаточной любви к нему самому сейчас оказалось бы совсем не уместно.

Лукас не считал, что Маг в прямом смысле предал свою жену, хотя он сам никогда не прошел бы Церемонию, зная, что скоро изменится. Божественное состояние никогда не наступало неожиданно. Скорее всего, Маг был богом уже неопределенно большой срок, но скрыл это. Притворился «просто анамаорэ», и даже Церемония ничего не выявила.

Впрочем, не исполни Магнус мечту Тамико, объяви о своем перерождении раньше, Тамико было бы в разы хуже…

— Он не бросил, Тами… Ты сама укрываешься от общения с ним…

Тамико не слушала:

— Он обещал никогда не делать мне больно. Но мне дико плохо и больно!! А как я представлю, что Магнус начнет водиться с богинями…

Лукас постоянно отогревал Тамико теплом собственного тела, передав всю свою работу, за исключением проводимых им операций, копиям.

— Тами, любимая… Когда он начнет водиться, я обещаю, я все силы приложу, чтобы ты воспринимала это менее остро!

Тамико не замечала, насколько крепко она цепляется за Лукаса, оставляя на его загорелой коже, прикрытой одеждой, царапины.

— Да, мы с тобой уже будем давно-давно женаты… Ты же уберешь Эс куда-нибудь…

Существовал единственный понятный Лукасу вариант решить проблему с Эс: свести Эстеллу с одним из вражеских царевичей, создав меж ними воистину великую любовь… Случай грозил обернуться роскошнейшей операцией. Но… почти нереалистичной.

Тамико удрученно говорила:

— Мне надо собраться… Переродить Кацуо… Начать общение…

Лукас успокаивал:

— Не торопись, подождут они. Всего ничего с Агнес встречаются. Тебе нужно оправиться.

Лукас больше всего переживал, что милая его сердцу Тами зависнет в подавленном состоянии на очень долго.

С утра Колетт проснулась не в духе, и, конечно, Роб теперь больше опасался реальных недомоганий, нежели плохих снов возлюбленной, хотя Кэйли и обещала, что каждая беременность жены будет протекать идеально.

У Роберта уже подрастал сын, ждали они тоже сына. Антон еще не родился, а Роберт уже понимал, что не откажется и от доченьки.

Он, единственный ребенок безвременно погибших родителей, в какой-то период жизни оказался настолько одиноким, что не желал своим детям повторения подобного.

Роберт и Колетт стали бессмертными, и Роб планировал обрести большую семью, находя поддержку в добром начинании у Колетт.

Ее круглое с широкими скулами личико исказила гримаска. Колетт сидела в постели в тонкой сорочке, ее одолевала повышенная сонливость. Роберт теперь вставал раньше нее, уходил на пробежку и сам готовил себе что-нибудь.

Родственников у него не водилось, а Колетт все еще не сообщила своим ни о беременности, ни даже о свадьбе. Ее сестра Эрин стала анамаорэ, и у пары не осталось иных помощников, кроме них самих. Полагаться на Оливера в бытовых вопросах не стоило. Не то чтобы Оливер растерял умение прекрасно готовить, Роберт просто не хотел, чтобы тот терся при его жене.

— Роб, я красивая?

Роберт критически осмотрел ее точеную фигурку, Колетт иногда беспокоилась насчет своей внешности, и бросать через плечо: «Ну конечно!» равнялось самоубийству.

— Да, Котена. Очень!

Колетт капризно поджала пухлые губы:

— Ты меня любишь?

Похоже, утро выдалось совсем недобрым…

— Люблю, красавица моя.

Тучи недоверия не спешили рассеяться:

— И не станешь мне изменять, когда я располнею?

Отчего-то эту фею с фиалковыми глазами дико беспокоил лишний вес, настолько, что Роберт кормил ее сам, тщательно следя, как бы его любимая не вздумала недоедать.

Один раз обронив: «Это нужно Антону!», Роберт заметил в чуть раскосых глазах Колетт столько боли, что больше не приводил ей аргументы, ограничиваясь коротким: «Ешь».

Колетт страшно боялась прослыть плохой матерью, и было бы слишком жестоко играть на этом.

— Клянусь, Котена, ты моя единственная! Другие не существуют.

Как, ну как Колетт не брала в толк, что никакая интрижка не стоит того, что она дает ему??

Если раньше Роберт смел позволять себе отчитывать жену: «Ты слишком мнительная!», а та дулась, то теперь он старался сдерживаться. Сама Колетт держалась тише воды, ниже травы, никогда не предоставляя поводов для ревности и смотря сквозь увлеченных ею мужчин.

Впрочем, Роберт практически не отходил от своей Котены.