Любимая для эльфа 2

Глава 390. Насилие

Тамико ожидала, боялась, цепенела, убеждая себя, что плотоядные взгляды Лукаса — плод ее расстроенного воображения, что Лукас не будет, не захочет, остережется испортить их выстраданные отношения, наконец!

Вышло до ужаса пошло и банально: Тамико перегнулась через стол, чтобы достать нужное, у нее осталась масса человеческих привычек. Наклонилась, а разогнуться не смогла, будучи придавлена к столешнице.

Вмиг лишилась одежды, какого-либо прикрытия, вздрагивая от тотчас накатившего нервного шока и ощущая прикосновения — властные, незнакомые, хозяйские.

Лукас никогда не трогал ее настолько бесцеремонно, ощупывая и сминая пышную грудь, нагло стискивая и разводя полные ягодицы, грубо, вульгарно и… совершенно молча.

Тьма опустилась быстро и беспощадно, не оставляя шансов на спасение.

Тамико попыталась обернуться, пискнуть — не вышло — крепкая рука зажала ей рот, недвусмысленно показывая, что лучше не дергаться. Куда-либо двинуться Тамико и не могла. Решила взглянуть со стороны — не получилось ничего, Лукас точно загодя заблокировал пути ее потенциальных решений!

Развел ее стройные ноги, прогнул в пояснице ловко, без тени сомнения, словно всегда поступал так, действуя небрежно и не утруждая себя нежностью, он никуда не торопился, и абсолютная тишина подавляла, усиливала дикое ощущение безнадежности.

Тамико представила себя бездушной куклой, копией для утех, широко распахнув глаза навстречу приближающемуся безумию.

Этот мужчина не был ее Лу, и Тамико не находила силы оставаться собой, случившееся — жестокое, страшное, пустое не смело происходить между ним и ей, жизни после просто не существовало!!

Внутри пульсировало единственное желание: сбежать из анамаорэ, бросить все. Лукас убрал руку, и Тамико жадно ловила ртом воздух в лихорадочных попытках вырваться — ментально, кинув оскверненное тело, не собираясь говорить, ведь обсуждать им было совершенно нечего!!

Теплое рухнуло, разом рассыпалось в прах. Тамико не сумела достучаться и до своих человеческих родителей, не замечая свои слезы, всхлипывая, чувствуя проблески радости, что не предала их, не сказалась умершей…

Лукас цинично и бесстыдно использовал ее тело, втоптав в грязь достоинство, и в какой-то момент, когда Тамико ощутила, что больше не имеет ничего, что могла бы потерять, тьма отступила, и также резко ей на смену нахлынуло спокойствие.

Лукас не проронил ни слова, все прошедшее время Тамико боролась с собственными страхами. Лукас обращался с ней механистично, но избегал причинения физической боли, это было непривычно для их отношений… и только.

Тамико резко выдохнула и обмякла — остался еще один вариант, представившийся ей вдруг наиболее ясным и правильным.

Расслабиться, получить от процесса удовольствие. Отдаться до конца, до точки тому, кто сейчас брал ее целиком.

Стало необходимо снять напряжение, войти в иную роль.

Эстелла никогда не жаловалась, наверняка переживая подобное десятки раз — Эстелла больше не стояла между ними, не служила буфером между сентиментальностью Тамико и прямотой мужских желаний Лукаса, и Тамико, мысленно оттолкнувшись от берега своих прошлых представлений, зажмурив глаза, прыгнула в темную воду…

Мир обрел новые краски — яркие, громкие, теперь Тамико требовалось быть всего лишь женщиной, не демоницей, не воительницей с двуручником, а любовницей, добровольно подчиняющейся и получающей искреннее удовольствие в простом мире, где Лукас оставлял Тамико полное право быть слабой — той самой застенчивой и робкой собой, обычно запираемой Тамико глубоко в подсознании.

Была ли это продуманная холодная месть или простая прихоть — Тамико собиралась обсудить потом. Сейчас она освобожденная, победившая собственные предрассудки, изгибалась от наслаждения, обмирая от восторга, что Лукас ведет себя именно так.

Тишина рассеялась, наполнившись сладостными вздохами и возгласами, Тамико осознала вдруг, что и Лукас шагнул в свою пропасть, решившись впервые открыться ей тем, кем он также был, решившись показать спрятанное и пригласить разделить его страстную, на самой грани, радость…

Оковы слетели, и были горящие глаза, и бесчисленные поцелуи, и жаркие признания, теперь ничто не разделяло их слившихся, ошалевающих от многообразия неизведанных ранее ощущений.

За чертой, за пройденным горизонтом оба оказались удивительно чисты в беспредельном единстве.