Море в ладонях

12

Река бурлила между хребтами по гранитным уступам и валунам. Вырвавшись на простор, хмельная и буйная, радуясь солнцу и небу, спешила к Байнуру, как дочь к отцу после долгого заточения.

Таня, Дробов и Юрка следили с моста за тремя большеглазыми хариусами. На быстром течении рыбы чудом держались у самого дна. Не было даже заметно движения их плавников. Но вот неосторожный метляк едва упал на воду, и крайний хариус тенью метнулся к своей жертве. Раздался всплеск, исчез метляк, и хариус так же быстро занял прежнее место в строю.

— Видали класс?! — сказал Юрка. — Уметь надо! Учитесь!

Таня с хитринкой в глазах покосилась на Юрку: «Хвастун невозможный!» Были б в Еловске бассейн а вышка, она б посмотрела, каков Юрка в деле.

Дробов молчал. Он искал Таню в поселке, был в общежитии, на стройплощадке, в клубе, а нашел здесь, на берегу Таежной. Таня с Юркой собирали цветы, она громко смеялась и распевала: пароход белый, беленький, черный дым над трубой… Теперь Юрка ни на минуту не оставлял девушку с глазу на глаз с Дробовым.

Переплетая ромашки с гвоздиками, Таня сделала яркий венок, надела его на голову. Если бы добавить несколько лент в венок, то в белой, расшитой маками блузке, Таня была бы в наряде дивчины с Днепра или Южного Буга.

— Какая здесь глубина? — нарушив затянувшуюся паузу, спросила Таня.

С нарочитой небрежностью Юрка ответил:

— Курице по колено!

— Вовсе нет. Можно нырнуть и не вынырнуть, — неожиданно для себя возразил Дробов.

И тут пришла Тане в голову дерзкая мысль. Дробов явно преувеличивал. Повернувшись к Юрке, она пытливо и весело заглянула ему в глаза:

— А ты ради меня, не задумываясь, нырнул бы с моста?

Юрка смотрел на нее удивленно. Он никак не мог понять, что именно Таня имела в виду.

А Таня не сомневалась, что парень ответит ей утвердительно. Докажет ей свою преданность. Недаром трезвонит всегда и везде, что ради нее готов хоть в огонь, хоть в воду. Говорят: любовь требует жертв. Пусть знает об этом и Дробов.

То ли Юрке жаль было новый костюм, то ли не хотелось принимать холодную ванну, но он медлил.

— Добрый человек, чего ж ты молчишь? — спросила Таня.

— Кому нужны подмоченные продукты, Танюша?! — отбалагурился парень. — Мы с тобой проживем и без них. Вода мокрая, и, вообще, зачем так шутковать. На Молдаванке жил добрый человек, он решил умереть, не поужинав. Тоща…

Таня вскинула голову, взглянула на Дробова. Щеки ее пылали. Она ни о чем не спрашивала, но Дробов понял — ему задавали тот же вопрос. «Баловство, ребячество», — прочитала Таня в глазах Андрея.

— Разве на спор, на коньяк?! — повернулся вдруг Юрка.

Возможно, случайно, а может, и не случайно, но от резкого поворота венок с головы Тани скользнул и полетел в воду. Она смерила Юрку недобрым взглядом.

— Ну?!

Наступило неловкое замешательство. Таня казалась им обоим уже существом из другого мира.

— Тоже мне рыцари!

Не успели Юрка и Дробов опомниться, как Таня оказалась на перилах моста. Выбросив в сторону руки, нырнула в бурлящий поток. Дробов закусил губы до боли, но с места не тронулся. По одному прыжку в воду он угадал в Тане незаурядного пловца.

— Таня, Танюша! — заметался Юрка. Пиджак и брюки вмиг слетели с него. Еще мгновение — и Юрка был в реке…

Но Таня плыла уже далеко. Плыла она быстро, красиво, а выбравшись на мель, даже не оглянулась в сторону моста. Сняв с себя юбку и блузку, Таня разбросила их на ветки черемухи с солнечной стороны. В купальном костюме стала еще стройней, привлекательней. Ее длинные ноги, грудь и спина шоколадного цвета. Когда успевает она загорать? Такой ее Дробов не видел. И как ни трудно было оторвать взгляд, как ни трудно было подкинуть это место, он заставил себя отвернуться от Тани, пойти в сторону поселка.

Таня улеглась на траву, лицом вниз, подложив под подбородок обе руки. От всего отрешенная, погрузилась в себя. Выбравшись на берег, Юрка пытался острить:

— Отличный бросок, Танюша! Искупалась классически. А колхозная интеллигенция водичку боится. Пусть мне счастья не видать, боится!..

Дробов шел и думал о несостоявшемся разговоре с Таней. Два дня назад в молодежной газете появилась статья: «Не мешайте работать!» Уже один заголовок говорил сам за себя. Статья начиналась словами: «Мы, комсомольцы Всесоюзной ударной комсомольской стройки, съехались в Еловск со всех уголков нашей великой Родины. Здесь, на берегу Байнура, мы строим завод высококачественной кордной целлюлозы…» Из этой статьи Дробов усвоил одно: они, молодые строители, творят на земле добро, а всякие злопыхатели, вроде ученых, писателей, художников — вредный народ, обыватели. Спекулирует этот народ на эмоциях, наживает себе дешевый авторитет защитников Байнура.

Всю ночь потратил Дробов на статью: «В защиту ученых». Он был далек от эмоций и шел путем доказательств, как это делают математики в своей точной науке. Статья получилась по форме тактичной, по содержанию резкой и доказательной. Своих противников Дробов, на его взгляд, поставил если не в глупое, то по меньшей мере в смешное положение. Статья невольно обернулась и против Тани. И тут Дробов решил, что не должен хранить камень за пазухой. Прежде чем будет опубликован его материал, должен поехать к Тане, рассеять ее заблуждения и, может, сказать о том, что становится трудно ему без ее участия, дружбы. Он знал, что на первых порах даже расстроит Таню. Не только честность в поступках способна спаять друзей.

И Дробов приехал, разыскал с трудом Таню. Но вначале испортил ему настроение Юрка, потом затея с купанием. И все же в этой затее Дробов увидел не только ребячество, было в этом поступке и нечто другое, что он не сразу понял… И ушел он зря, проявив не меньшее мальчишество. Не слишком ли он строг к юности, не слишком ли чужд и сух для этих ребят в своей деревянной скованности? Теперь уже ясно: Таня и Юрка больше понятны друг другу. И Дробову стало мучительно больно. Таня в последнее время держала себя с ним просто, уверенно. Он рядом с ней чувствовал себя чурбаном. Его тянуло к умным беседам с Таней возле костра, к уединенным прогулкам, а получалось всегда неуклюже, тяжеловесно. Ей же нужнее цветы, яркое солнце полян, а не тихая тень у берез.

Зрительной памятью Дробов не мог бы похвастать. А вот, встретив Таню однажды, он навсегда запомнил цвет ее глаз и смуглость лица, походку и голос, черную родинку на шее, тепло маленьких, сильных ладоней. Стоило закрыть глаза, и он представлял себе девушку, словно живую. Мог представить печальной и радостной, сердечной и доброй. В такие минуты он мог говорить с ней сколько угодно, легко и просто. Все и всегда в негласных беседах кончалось у них хорошо. Он брал ее за руку или она протягивала свою. Они шли рощей берез, карабкались на вершины Байнурских хребтов, бродили вдоль речки Таежной, как бродила сегодня она, но не с ним.

Еще в школе Дробов любил рисовать. По тем временам рисовал неплохо даже красками. Художником он не стал — увлекся наукой. Но за последнее время на заседаниях, совещаниях, когда какой-нибудь оратор строил свое выступление на нудном самоотчете и уходил от существа поставленного вопроса, Дробов раскрывал блокнот, доставал карандаш, и тогда рука его быстро и точно рисовала девичий профиль. Женское личико то улыбалось лишь краешками губ, то с обидой слегка поджимало припухшую нижнюю, губку, то было спокойно, сосредоточенно, смотрело куда-то вдаль. Проходила неделя, вторая, и свободных страниц в блокноте не оставалось. Было ли это началом большого чувства к Тане или только привязанностью, Дробов и сам не знал. Сердце опережало разум…

Пока Дробов шел в поселок и думал о Тане, Юрка злорадствовал:

— Смотри, потопал наш председатель. Бог милый, как темно в моем скорбящем сердце. Он чтой-то не в духе. Это я говорю замечание из жизни…

Тане не хотелось ни говорить, ни слушать. Стоило приподнять голову, и она бы увидела Дробова. «Скатертью дорога!» — решила в сердцах.

— Послушай, Танюша, плюнь ты на все. Махнем на море Черное. Одессу посмотришь и ахнешь. Вырази мне свою мысль!

Протяни Юрка руку, и рука бы его коснулась Таниного плеча. Плечо было округлым, с гладкой, неимоверно притягательной кожей. Юрке становилось трудно дышать. Бросало то в холод, то в дрожь. И голос его дрожал:

— Тань, а Тань…

Он сорвал стебель пырея и кисточкой зерен коснулся Таниного плеча. Мгновение. И Юрка увидел перед собой искаженные злобой глаза.

— Ну, ну! — прикрывая рукою лицо, почти выкрикнул он и отпрянул. — Поосторожней!

Таня вскочила, сорвала с черемухи юбку и блузку, поспешно оделась.

— Подумаешь, баронесса еловская! — пробурчал растерянно Юрка, наблюдая, как Таня уходит тропинкою через лес, самым коротким путем к поселку. — От утюга угорела, что ли?

Парень тоже оделся, добрался почти до дороги, когда мимо промчалась «Волга».

«Начальство, — почему-то вдруг с неприязнью подумал Юрка, — что мне из этой фирмы, когда я исключительно интересуюсь счастьем?» Появись сейчас Джейн на такой же сильной, красивой машине, и он, наверное, не задумываясь, отдал бы себя во власть дикой и безрассудной езды над самым Байнуром.

В том, что в машине проехало не начальство, Юрка убедился как только «дохилял» до общежития. «Волга» пристроилась рядом с газиком Дробова. Дробов и Таня, словно ничего и не произошло, оживленно разговаривали с Ершовым, незнакомым мужчиной и с довольно милой «цыпулей». До незнакомых людей Юрке, собственно, было до «лампочки». Но к Ершову он давно проникся уважением. После их знакомства Юрка перечитал все ершовское, что попадало под руку. Романы и повести Юрке понравились. К тому же знакомство со столь известным человеком не позволяло Юрке пройти мимо. Да и Ершов дружески щурил глаза, смотрел в его сторону.

— А вот еще старожил этой стройки, — представил Ершов Юрку своим собеседникам. — С берегов Черного моря приехал сюда, на Байнур.

Юрка мучительно вспоминал, читал ли что-либо Робертса. А разговор шел о том, где лучше остановиться на ночь. Дробов предложил после осмотра стройки уехать к нему в колхоз. Таня готова была освободись мужчинам свою комнату, а Марину забрать в общежитие девчат. Юрка и тут не ударил лицом в грязь:

— Устрою всех на турбазу. Домик отдельный гарантирую!

Неделю назад директору базы он сделал отличный калыпь для отливки свинцовых грузил на ставные сети, и дружба его со старым знакомым еще более упрочилась.

— А это, пожалуй, идея! — согласился с Юркой Ершов. — Тогда на стройку!