Море в ладонях

35

Как-то в холодную ясную полночь Миша Уваров с высоты башенного крана увидел Еловск и не поверил глазам. Сверху все было намного красивей, масштабней и, он бы сказал, величественней. Промбаза, строительные площадки, возвышающиеся корпуса завода и ТЭЦ, поселок строителей и Южный, где будут жить эксплуатационники — все в море огней. А по дорогам с песком и гравием, с пиломатериалом и бетоном, с раствором и арматурой беспрерывным потоком мчались МАЗы и ЯЗы, газики и «шкоды», самосвалы и бортовые, грузовые и специальные. Напряженный ритм стройки не мог не взволновать даже самого равнодушного человека. Повышенные обязательства строителей претворялись в жизнь. Стройка росла не по дням, а по часам. Сегодня закладывались фундаменты, а завтра уже возводились стены первого этажа. Не побывай день, два на том или ином участке, и его не узнаешь. Всполохи электросварки поднимали световой купол над стройкой чуть ли не на высоту байнурских гор. Ночью не становилось тише, наоборот, надрывные звуки машин, грохот металла, бульдозеров, тракторов, экскаваторов, все шумы, присущие стройке, разносились далеко по тайге.

И Мишу охватила такая гордость за своих друзей и товарищей, что он готов был запеть прямо здесь, в кабине крана. Но проявить мальчишество да еще в присутствии члена комитета крановщицы Люды Бежевой он не решился. Пришел он Люде сказать, что едет в крайком комсомола. Пора бы давно получить ответ не только из края, но и из центра. Южный поселок заложен и строится. Строится по-прежнему в деревянном исполнении. Стандартные брусчатые дома собирают за несколько дней. Уже обозначились улицы и кварталы, предан забвению первоначальный план строительства города с многоэтажными красивыми каменными домами, площадями и скверами, дворцами и парками. Нашлись умники, которые поговаривают:

— А что?! Построим Еловск и подадимся на усть-илимскую или красноярскую стройку. Хуже не будет. В этой сырой дыре пусть проектировщики прозябают…

Вот когда вспомнились статьи и споры о неудачном выборе места. Каменный город был бы прочней и выносливей. Не одну сотню лет стоит Ленинград на бывших болотах. А город какой!

Миша звонить в Москву Крупенину не решился. Не решился звонить и Ушакову. Но в крайком комсомола позвонил. Действовал по инстанции.

Вначале ему ответили, что письмо, к сожалению, не рассмотрено, не согласовано. Просили позвонить денька через два. Он так и сделал. И тогда ему объяснили:

— Поставленный вами вопрос не в нашей компетенции.

— Как так?! — кричал в трубку Миша. — А кто его будет решать?!

Делового разговора не получилось.

— Еду! — сказал себе Миша. — Я им устрою!

Ребятам он ничего не сказал, не хотел огорчать, только просил Люду не терять его, а заседание комитета перенести на день его возвращения из Бирюсинска.

Но то, что произошло в крайкоме комсомола, окончательно ошарашило Мишу. Его прежде всего спросили:

— Как вы понимаете свои задачи?

— О каких задачах вы говорите?

— О ваших, разумеется. Не о моих же.

Миша не раз слышал много лестного о том человеке, перед которым сидел, встречался с ним на больших комсомольских активах, но с глазу на глаз разговаривать не приходилось. Теперь эта встреча настолько ошеломила Мишу, что у него стало сухо во рту. Рука сама потянулась к графину, наполнила стакан водой. Но, спохватившись, Миша поставил стакан между собой и хозяином кабинета.

— Сколько у тебя на учете комсомольцев?

Миша ответил.

— Задолженность по взносам большая?

— Нет задолженности.

— А сколько приехало и сколько уехало за последний месяц?

— Около ста человек, — ответил Миша.

— Вот чем в первую очередь надо заниматься. Воспитанием молодежи!

— Жилья не хватает! — сорвался Миша. — Не современный город в двадцатом веке строим, а захудалый поселок из бревен. Наобещали ребятам вагон…

С минуту молчали. Но вот Мишин собеседник встал из-за стола, прошелся по кабинету, остановился напротив:

— Да ты попей. Не стесняйся. Давай поговорим по душам.

В два глотка Миша опорожнил стакан.

— Ну вот, а теперь скажи: ты кто — начальник стройки, главный инженер или комсомольский вожак?

— Я секретарь комитета!

— Тогда зачем влезаешь не в свои дела? Зачем суешься туда, где мало что смыслишь?

— В докладной записке изложено мнение комитета!

— А кто комитетом руководит? Кто отвечает за его работу? Мало ли какие нездоровые мнения могут быть даже среди членов комитета.

Миша недоверчиво улыбнулся:

— Да вы что?!

Обвинить его самого — куда бы не шло. Но комитет?!

Мишин собеседник снова уселся за стол:

— Сколько вокруг вашей стройки было толков и кривотолков! Есть Госстрой, Госкомитет. Это директивные органы. Они решают эти вопросы. Кто дал нам право их подменять? Не думай, прежде чем так говорить, я тоже советовался… Только и не хватает, чтобы комсомольцы стройки мутили воду!

— Это мы-то мутим?

— Да, Уваров! И как вижу, ты первый! А ведь с тебя за все спросим.

— С меня? За что? — нахмурился Миша.

— За нездоровые настроения! Вижу, ты так ничего и не понял!

— А что тут понимать! — Миша встал. — Я к вам с душой, от ребят. А вы, извините, закабинетились…

— Товарищ Уваров, вернись! — крикнули вслед Мише. — Мы не закончили наш разговор!

— И так все ясно! На стройку к нам приезжайте, вот и поговорим. Ребята наши сумеют любому мозги проветрить!..

Скверное, слишком скверное настроение было у Миши после этого разговора. Он вернулся в гостиницу, сложил в балетку полотенце, зубную щетку, бритву, мыло, хотел немедленно уехать в Еловск, но вспомнил, что поезд будет лишь утром. Как был в одежде — плюхнулся на кровать, зарылся лицом в подушку. Со своими горькими думами лежал до тех пор, пока сильный голод не заставил подняться, привести себя в порядок, спуститься в зал ресторана.

Зал был просторен, светел и чист. Легкие квадратные столики на тонких никелированных ножках застланы белоснежными ажурными скатертями. На каждом столике ваза с живыми цветами. Блеск хрусталя фужеров и рюмок, удобные кресла-модерн, современная роспись стен, тихая музыка, уют и тепло, вкусные запахи кухни — все это было так необычно в сравнении со столовыми и буфетами Еловска, что невольно заныло в груди. Самое лучшее, что создано на земле, создано руками строителей. Но есть ли время у них на то, чтобы посещать лучшие театры и парки, музеи и рестораны, дворцы спорта и академические библиотеки? Вся жизнь их проходит в палатках и в деревянных времянках барачного типа, среди груд кирпича и камня, траншей и котлованов, песка и глины. Не им ли питаться в таких ресторанах, как этот? Не им ли сидеть в первом ряду театра?

Время обеда давно миновало, вечерний час не наступил, и потому ресторан почти пустовал. В дальнем углу за столиком устроились двое ребят и двое девчат. Еще три пары разместились у окон. Скорее всего это был праздный народ. Официантки, в голубых форменных платьях, собрались стайкой у входа за столиком дежурного администратора. Будь в зале людно и шумно, никто не обратил бы на Мишу внимания, на его далеко не модный, хотя и опрятный костюм. Во всех взглядах, обращенных к нему, Миша читал одну и ту же мысль: «Провинция». «Ну и черт с вами», — решил он, усаживаясь через стол от «квартета».

Он раскрыл массивную книгу меню, углубился в чтение шикарного типографского текста на толстой лощеной бумаге. Жалкий перечень дежурных обеденных блюд, отпечатанный под копирку, сейчас был ни к чему. Названия холодных закусок Миша пробежал быстрым взглядом и остановился на вторых. Здесь почти не было привычных ему: котлеты, поджарка, печень, биточки… Здесь все резало слух: чанахи, бастурма из филе, ростбиф, долма, чахохбили… Он решил, что подойдет официантка и он просто, непринужденно скажет, что хочет, есть, что ему бы добрый, прожаренный кусок мяса с картофелем или гречневой кашей.

Он тридцать раз мог успеть перечитать меню от начала и до конца, а официантка не подходила. Парни напротив наполнили по второму бокалу своим партнершам. С умными масками на лице, вполголоса, так, что почти не было слышно, рассказывали партнершам не то пикантные анекдоты, не то короткие истории. Рыжая успевала тихо смеяться, пить небольшими глотками вино, закусывать яблоком и косить чуть насмешливый взгляд в сторону Миши. Блондинка закусывала шоколадом, отчего губы ее обретали кофейный цвет…

Наконец Миша не вытерпел, вызывающе обернулся в сторону официанток. Тогда одна из них — полногрудая, на тонких ногах — встала, неторопливо подошла, достала из кармана записную книжечку, карандаш.

— Что будете кушать? — спросила она безразлично и сухо, глядя на Мишу сверху.

И сразу пропало желание сказать так, как хотел. Почему-то вдруг захотелось разговаривать грубо и дерзко.

— Я слушаю вас, — торопила она.

— Чахохбили, — сказал неожиданно для себя Миша.

Официантка лишь на секунду оторвала изучающе пристальный взгляд от Миши, сделала пометку в книжице и снова уставилась на него:

— Из холодных закусок ничего не желаете?

Он позабыл, что было в меню из холодных закусок, и назвал то, в чем не мог ошибиться:

— Селедку.

— С гарниром? Рубленую? — спросила она, словно бы определяя финансовую удельность своего посетителя.

— Давайте с гарниром, — ответил Миша лишь бы быстрее отделаться от въедливой официантки.

— Заправка горчичная или из масла и уксуса?

— Можно с горчицей.

— Первого не желаете?

— А что есть?

— Все, что в меню: сборная мясная солянка, харчо, шурпа, бозбаш…

— Харчо! — вспомнил Миша не раз встречавшееся ему слово.

Но она не унималась, она, казалось, хотела ему досадить за его нетерпение, а может, и проучить:

— На третье компот, кофе, чай?

— Чай!

— С лимоном?

— Давайте с лимоном!

— Что к чаю?

— Пирожное, — сказал Миша и только тут понял, что вновь дал пищу официантке поиздеваться над ним.

— Есть буше с зефиром, бисквитное, шоколадные.

У Миши лоб стал мокрым:

— Можно шоколадное.

— Вина или пива?

— Коньяку!

— Какого и сколько?

— Получше, грамм двести…

Она ушла, а он подумал, что только дурак способен заказывать к коньяку селедку в горчице. Она оставила раскрытую бутылку пива и Миша наполнил фужер. Он промочил горло холодной влагой и сразу же стало легче. Теперь незаметно он мог приглядеться и к посетителям.

Девушки Мишу не привлекли, к ним он всегда был менее придирчив и требователен. Зато ребят он хотел разглядеть. Один совсем еще мальчик, лет восемнадцать — не больше. Шея тонкая, длинная, лицо, как у импортной куклы, — матово-розовое, глаза светлые, глуповатые, одет, как манекен на витрине, — в тройку. На белой нейлоновой рубашке — бабочка. На пальце колечко. Второй постарше и тоже одет с иголочки. «Кто эти парни?» — спросил себя Миша, хотя был уверен, что парни не доктора наук, не инженеры-изобретатели. Даже хорошей рабочей специальности наверняка не имеют. А сидят, обжираются, пьют. На что? Воровать, разумеется, не воруют… Девчатам по двадцать два, по двадцать три года. Они в модных платьях, накрашены не без вкуса. Они даже красивые, и это отлично знают, себя подать могут, видимо, не глупы, но подойди и скажи: приезжайте к нам строить завод — оскорбятся, чего доброго, милицию позовут… А чем хуже их Таня и Люда, Светлана и Ира? Почему те с утра до ночи должны вкалывать, делать лучшую жизнь для таких вот фифочек?!

Оттого, что Мише принесли селедку, заправленную горчицей, и суп харчо, обжигающий все внутренности перцем, радостнее ему не стало. Вот сам он кто и что представляет собой? В школе всегда у него были пятерки, с доски отличников никогда не снимали его портрет. С первого по десятый класс его ставили в пример отстающим, недисциплинированным. За десять лет в школе он побывал на всех должностях. Был членом учкома и старостой класса, комсоргом и пионервожатым в младших классах, редактором классной и школьной газет. Он никогда не считал себя талантом на всех этих должностях, но его всегда подавали как эталон поведения и прилежания. На него можно было положиться: ученик способный, примерный, не подведет. И это «положиться» выдвинуло вначале его на пионерскую работу в школе, затем на комсомольскую в райком, а потом и на стройку.

И Миша по инерции вгрызался в жизнь по тем же канонам и наставлениям, что были в школе. Собрания, совещания стали основой его работы. Как правило, обо всем и… В жизнь входил «Комсомольский прожектор», и Миша искренне ратовал за него. Потом день и ночь он занимался созданием комсомольских дружин. Подскажи ему, что главное на сегодняшний день изучение материалов последнего пленума, и он потеряет сон, пока не внушит это каждому…

Но благо, он сам понимал, что нет у него настоящего творческого контакта с ребятами и мучился этим. Понимал, что ребята по-своему его терпят, по-своему уважают «за безвредность», выполняют его указания, поскольку так нужно, охотно вновь изберут его «вожаком», так как каждый ему не завидует… Но таким, как Олег Кошевой, для друзей и товарищей он никогда не будет… И это давно угнетало Мишу. Он не раз собирался просить ребят освободить его от столь высоких обязанностей и сделал бы это, если б не Коренев.

Именно с появлением на стройке парторга Миша почувствовал рядом плечо человека, способного не только разъяснить промахи, но и дать главное направление, по которому нужно идти. Отсюда и обязанности членов комитета были перераспределены. Был создан комсомольский штаб стройки, контрольные посты на участках, в бригадах, сектора связи с поставщиками и субподрядчиками, с проектировщиками, сектор печати и многое то, что не пришло бы Мише в голову, не будь рядом Коренева. И когда обновленный актив стал работать, Миша понял, как ему не хватает опыта организатора комсомольских дел. Он видел спасение только в одном — ближе держаться к парткому. И помогало: то, что сложным было вчера, становилось сегодня менее сложным и трудным. А главное, появилась вера в себя и в ребят. Вопросы, которые ставила жизнь, решались теперь весомо, солидно. Стало быть, главное найдено. Найдена та золотая жила в работе, ради которой стоило перевернуть тысячи тонн породы. Теперь за эту золотую жилу Миша держался обеими руками. Произойди сегодняшний разговор с Загайновым месяца три назад, и Миша покинул бы стройку. «Теперь дудки, Мариванна, дудки…»

Миша выпил вторую рюмку коньяка, но так как пить не привык, то вместе с волчьим аппетитом почувствовал и легкий хмель, с которым горечь невзгод уходит на задний план, а вокруг все становится радужным и доступным. Он без прежнего недовольства поглядывал на ребят и девчат за соседним столом, и ему казалось, что живут эти люди скверно лишь потому, что не видели жизни другой, что никто, никогда не говорил с ними так, как мог бы поговорить с ними он. Вот стоит ему подойти и назваться, рассказать о стройке, и эти девчата и парни сразу же пожелают уехать в Еловск…

Чахохбили ему не пришлось по душе. Много острого соуса и несколько жалких кусочков курицы. Зато цена… Не для рабочего человека такое меню. Несытно и дорого…

В свое время неважно готовили и на стройке в столовых. Но после того как девчата устроили комсомольский рейд, в столовых не переводится свежее мясо, рис, греча, пшено, макароны. За семьдесят копеек обед из трех блюд. Попробуй в Бирюсинске найти такую столовую. Правда, в Еловске нет пока молодежных кафе, но будут свои «Снежинки» и «Лакомки», будут и рестораны, не с традиционным названием, вроде «Саяны», «Иртыш», «Енисей», а теплее, доступней: «Утята», «Олень», «Снегурочка», «Буратино»… Чтоб за солидным названием не скрывались солидные цены. И чтоб само слово «ресторан» обрело иное звучание. Говорило об отдыхе и уюте, звучало красиво.

Миша вновь потянулся к графинчику с коньяком, но, вспомнив запах и вкус этого напитка, поморщился. Он решил, что и вправду коньяк, как утверждают многие, особенно женщины, пахнет клопами. Количество рюмок спиртного, выпитых за двадцать два года, Миша мог сосчитать по пальцам. Зато курить научился. Появлялся ли он у шоферов, у электриков или плотников, всюду ребята, собравшись в кружок, протягивали ему сигареты и папиросы, расхваливали любимый сорт табака. Вначале Миша курил для баловства, за компанию, а потом аккуратно стал покупать себе «Звездочку», «Север». А когда привык и втянулся в это зелье, перешел на сигареты. Стройка после включения в титул ударных стала снабжаться лучшими товарами. Появились кубинские и болгарские сигареты, какие не сыщешь даже в Бирюсинске.

В ожидании чая Миша достал скромную, но очень красивую пачку с длинными ароматными сигаретами. Закурил. В желудке по-прежнему было пусто. Он собирался еще побывать в молодежной газете, отнести статью Люды Бежевой, ту, что заказывала редакция. Но теперь, когда выпил, решил не ходить. А на факультет журналистики, на заочное отделение, он все-таки поступил еще в прошлом году… Ему хотелось как можно больше увидеть, поездить, познать… Миша долил фужер пивом, погрузился в горькие мысли настолько, что не заметил, как девчата и парни, не сводя с него глаз, оживленно о чем-то переговариваются.

— Приятного аппетита, — услышал он рядом и поднял голову.

Перед ним стоял паренек с тонкой шеей, в белой рубашке с бабочкой в воротнике.

— Извините. Это у вас болгарские сигареты? Разрешите парочку штук. Одну для пробы, одну для коллекции… У каждого свое хобби. — Добавил он в оправдание.

— Берите хоть все! — и Миша протянул сигареты.

— Да нет же, нет! — взмолился стыдливо паренек.

Тогда Миша несколько сигарет отложил в наружный нагрудный карман пиджака и вновь подал пачку:

— Берите, а то передумаю.

— Спасибо! — и парень, весь засветившись, отвесил поклон швейцара, получившего крупные чаевые.

Теперь Мише уже не хотелось подсаживаться к этим ребятам, говорить о стройке, называть себя. Да и хмель проходил. Он видел, как и девчата с каким-то болезненным пристрастием затягиваются дымом в подтверждение того, что «BT» действительно сила, прелесть.

Уловив момент, когда официантка проходила мимо, Миша попросил рассчитать его. Женщина в голубом, с голубыми глазами, к удивлению, даже обиделась:

— Но я уже заказала чай и пирожное.

— Подсчитайте и их.

Она тут же достала карандаш, записную книжицу и с очень серьезным видом, словно вершила волшебство, углубилась в подсчет. Будь Миша в столовой или кафе, результат, действительно, оглушил бы его, но он был в фешенебельном ресторане.

— Восемь восемьдесят пять, — сказала она.

Он сунул ей десять рублей и вышел. Но пока поднимался с этажа на этаж, ему так захотелось пить, что не будь на пути буфета, пришлось бы вернуться. В буфете стояли четыре столика и шестнадцать незанятых стульев, точно таких же, как в ресторане. В витрине сыр, колбаса, бутерброды и пирожки с мясом, капустой.

— Два с мясом, — попросил он буфетчицу, — и два стакана чаю.

— Двадцать четыре копейки, пожалуйста.

Миша съел пирожки с тем же желанием, с каким курили «BT» его сверстники этажом ниже. Теперь можно было поспать, забыть неприятности.

Утром Миша вспомнил, что не отметил выезд в командировочном удостоверении, пошел в крайком.

— Виктор Брониславович велел доложить, как только придете…

— Доложите.

— Да, но его пригласили туда, — и девушка вскинула бровки.

— А я ведь считал, что мы с ним договорились о встрече в Еловске, — сказал ей Миша.

— Уже? — удивилась девушка и, где положено, тиснула треугольник на бланке командировочного.

— Счастливо оставаться!

— До свидания.

— Не забудьте напомнить начальству, что в Еловске мы его ждем!

Девушка заморгала ресницами. Так и не поняла: шутят с ней или говорят серьезно.

И только сев в поезд, Миша почувствовал себя в дурацком положении. Его не поддержали в крайкоме комсомоле со строительством города в каменном исполнении, но разве свет клином сошелся? Надо было что-то другое придумать: пойти в крайком партии, в редакцию газеты, искать выход, биться. Что скажет он ребятам?!

На первой же станции Миша пересел на пригородный поезд и к обеду был снова в крайкоме. Виталий Сергеевич еще не вернулся из Москвы, но помощник Мишу охотно выслушал.

— Что вы, батенька мой, — сказал пожилой, интеллигентного склада седой человек. — Такие вещи не решаются просто. Есть заключение авторитетной комиссии, специалистов, утверждено в соответствующих министерствах. Учтены технические требования… Словом, все, что положено. А тут являетесь вы и требуете по-своему перестраивать целый город. Извините, так не бывает. Я даже удивлен.

— Удивлены?

— Разумеется.

— А если вас из благоустроенной квартиры переселить в деревянный дом на болоте, вы не будете удивляться?

— И это все, что вы хотели добавить?

— Все!

— Тогда будьте здоровы.

— Спасибо. Как-нибудь…

Так оказался еще день потерянным. Но чтоб не терять его до конца, Миша пошел в редакцию. Здесь было много знакомых. Приезжая в Еловск, ни один из сотрудников редакции не обходил комитет комсомола. Расспрашивали о стройке и о делах, о знакомых. Предложили даже выступить со статьей об опыте комсомольской работы. Миша решил, что выбрал самый удобный момент для встречи с редактором.

— А что, это идея! — согласился редактор с Мишиным предложением. — Поддержать еловцев надо… Ну, а в крайкоме комсомола ты был? Разговаривал?

— Был…

И Миша рассказал, как ходил в крайком комсомола, потом к помощнику Ушакова.

— Так, так. — Редактор озадаченно сдвинул брови, поскреб висок. — И чем все кончилось?

— Словом, помощник меня вытурил. Согласовано, говорит, в министерствах, в соответствующих инстанциях и органах… Ему что, ему, конечно, не жить в нашем городе. От первого проекта остались рожки да ножки…

— А знаешь, надо подумать, как все это подать. Мы можем дезинформировать читателя. В общем, ты поезжай домой, пришли статью. Мы наведем кое-какие справки. Если уж выступить, то выступить! Не блох ловим, торопливость здесь не нужна…

В коридоре Мишу окликнули.

— Игорь?! — удивился Миша. — Ты теперь здесь?

— Что ты, старик! Мне и в своей газете неплохо. Подрабатываю. В воскресный номер отрывок из повести устроил. Вчера из Москвы прилетел. А ты новости знаешь? Это же потрясающе!

И Игорь по меньшей мере в десятый раз за этот день начал о том, как летел одним самолетом с Виталием Сергеевичем. Держался Виталий Сергеевич, как земляк с земляком, без апломба и важности. Сошел в Дивноярске. В салоне сидели бок о бок. Даже обедали вместе. Внешне как будто спокоен, но сразу заметно: на сердце кошки скребут. Вломили, конечно, в ЦК. Зря не вызовут. Наверняка направят работать в другое место. Говорит, что Дивноярский химкомбинат решил посмотреть. Туфта! Попомни мои слова: с понижением переводят.

— Попомни! — повторил многозначительно Игорь. — А впрочем, ты где сегодня ночуешь?

— В центральной гостинице. Утром уеду.

— Так это же здорово! Часиков в шесть к тебе загляну!

В седьмом часу в номер действительно постучали. Миша, не поднимаясь с постели, лишь отложив газеты, крикнул:

— Да, да! Открыто!

— Я не один, старик…

Миша вскочил, расправил одеяло, а когда обернулся, едва поверил глазам. С Игорем была девушка, которую видел в ресторане.

— Познакомься, Неля, — сказал девушке Игорь. — Это мой лучший друг, строитель грандиозного сооружения на Байнуре Миша Уваров. Парень что надо! За знакомство и выпить стаканчик сухого не грех.

Игорь поставил на стол бутылку с удлиненным горлышком, рядом положил пакет с конфетами. Стаканов набралось всего два. Но Игорь не растерялся. Бокал ему заменила крышка кувшина.

Неля была манекенщицей лучшего Дома моделей, и это ей нравилось. На нее навевали скуку разговоры о стройке, о газетных успехах Игоря. Скинув туфли, поджав под себя ноги, она уютно устроилась в кресле, мурлыкая что-то под нос, запивала конфеты маленькими глотками вина.

«Каждому свое», — решил Миша, стараясь не глядеть в сторону этой «смазливой уютной кошечки».

Игорь сходил в буфет за второй бутылкой вина. Пока его не было, перекинулись всего несколькими словами.

— Неплохо бы нашим девчатам показать лучшие модели сезона, — сказал Миша.

— По субботам мы демонстрируем их в центральном салоне на проспекте Гагарина.

— Я не о том, если бы к нам модельеры ваши сумели приехать…

— Приехать, конечно, можно. Но только дорого это вам обойдется… Дорога, гостиница, подготовка и оформление места. Каждый труд оплачивается…

«Деловая особа, ничего не упустит».

Мише пить не хотелось. К счастью, выручил Игорь:

— Понимаешь, старик, в «Экране» новый франко-итальянский фильм крутят. На восемь часов едва с рук билет урвал. — Он достал, повертел светло-зеленый билетик перед глазами. — Но ничего, пусть пропадает. С друзьями не каждый день вижусь!

— Хороший фильм? — спросил Миша, не понимая зачем, но понимая, что так надо сделать.

— А что, это идея, — подхватил Игорь. — Желаешь, старик, валяй! До Еловска такая картина не меньше чем через месяц дойдет. А с Нелей мы завтра вместе сходим… Вот только, — и Игорь озадаченно кивнул на бутылку с вином.

— Да нет, я вас не гоню, оставайтесь…

— А это зачем? — спросил в коридоре Игорь, увидев, что Миша взял и балетку.

— Да так. На обратном пути забегу в дежурный гастроном. Утром рано уеду. Буфет закрыт будет. Ты только ключ дежурной по этажу отдай.

— Старик, ты прелесть! — и Игорь обнял Мишу за плечи. — Салют!

— Салют, — повторил Миша.

В вестибюле он разорвал билет на мелкие части и выбросил в урну. До Еловска на поезде сегодня уже не доедет, но до Бадана, где останавливаются все пассажирские поезда, доберется. Полсотни километров можно проехать и на попутной машине.