Море в ладонях

8

С утра пробило в двигателе сальник. Масло из картера стало быстро убывать. Пришлось остановить двигатель. Прекратить подачу электроэнергии на бетономешалки и пилораму. Электроэнергии и так не хватало, а тут стройка лишилась двухсот киловатт.

Таня вызвала слесарей, вскрыла флянец. Сальник нужно было менять. Но где его взять?! Ехать в Бирюсинск — день простоя сотен рабочих. К тому же удастся ли сальник достать в Бирюсинске? С карьера, камнедробилки, с механических мастерских беспрерывно звонили. Все требовали дать жизнь машинам, у всех горел план.

Звонил начальник строительства Головлев:

— Ну сделайте, сделайте что-нибудь. Выход найдите. День продержитесь!

Таню бросало то в жар, то в холод. Руки, лицо, комбинезон были в солярке и масле. Сальник — один разнесчастный сальник — и встал агрегат. Узнав о Таниной беде, примчался Юрка и сразу же к слесарям:

— Привет, коллеги! Что, бобик сдох и некому записать его в святцы?! Ай, ай!

Любой из двух слесарей годился Юрке в отцы.

— А ну, покажите, волшебники-маги!

Ему отдали сальник, скорее так, чтоб отвязаться.

Юрка с минуту что-то соображал, потом сунул сальник слесарям и бросился наперерез проходившему мимо МАЗу.

— Корыш, до промтоварного жми!

— С цепи сорвался, что ли?

— О премиальных потом. Цветы и музыка тридцатого февраля в шесть вечера в клубе строителя. Это я говорю — Юра Пат.

Пожилая, с виду очень серьезная продавщица была шокирована, когда Юрка выпалил:

— Сколько стоит чесанок? Беру любого размера, даже неходовой!

Женщина молча забрала чесанки и водрузила на полку.

— Нет уж, позвольте! — возмутился Юрка. — Не продаете рабочему классу по одному, беру оба!

Продавщица недоуменно покосилась на балагура, пересчитала деньги и подала белые дамские чесанки.

Юрка схватил один и был таков.

Продавщица осталась стоять с раскрытым ртом. Хлопнула дверь, и она спохватилась:

— Вот сумасшедший! Куда девать я буду второй?

Две старушки возле прилавка запричитали, заговорили почти с возмущением. Если бы парень, выбросив деньги на ветер, оставил оба чесанка, — куда бы ни шло. А тут совсем сумасшедший.

Но «сумасшедший» мчался уже на промбазу. Болванку для обоймы он выточил на токарном станке. Обойму выдавил из жести. Опрессовал. Зачистил. Через час сальник был готов.

— Держите, работяги! — сказал он слесарям. — А впрочем, готовый и сами поставим… Митинга не будет. Привет, коллеги. Не забудьте свои вещички…

Когда агрегат заработал, Таня со вздохом облегчения опустилась рядом с Юркой на тот же штабель досок, на котором совсем недавно сидела с Дробовым. Юрка достал сигареты, выдавил снизу пальцем одну, сунул в рот. Таня залезла в карман его комбинезона, достала спички, дала прикурить.

Юрка сиял. Это ли не награда?!

— На танцы сегодня идем?

— Ну вот! Только на малую каплю вам уступи — и вы уже липнете.

— Танечка! Я же не из таких.

— А из каких?

— Я хороший!

Не успели они разобраться: хороший или плохой, как подъехала «Волга». За рулем сидела американка. После недолгих приветствий Юрка спросил:

— А где мистер Кларк?

— Кларк? — Джейн махнула рукой. — Солнце еще не вставал, Гарри пошел рыбу удить. Фи-и… — Ее передернуло.

— Правильно, — резюмировал Юрка. Но заметив, что Таня не разделяет его мнения, без прежнего пафоса добавил: — Вам тоже отдохнуть надо…

— Я думал, вы, вы, — Джейн обращалась к каждому в отдельности, — вы делайт мне компаний?!

— Я на работе, — с нарочитым огорчением ответила Таня.

— О работ, работ. У нас такой красивый женщин не надо работ. Женщин создан красиво жить. — Она повернулась к Юрке, взглядом требуя поддержки и согласия.

Юрка смотрел на нее с плохо скрытым восхищением. В прозрачной нейлоновой блузке, шортах, с ярко накрашенным, по-детски обиженным ртом Джейн была весьма эффектна. Она сама понимала это и, не стесняясь, всем своим видом подчеркивала, что знает цену себе. Глаза и поступки ее говорили, что она вольна над собой, что ее расположением следует дорожить, если хочешь отдаться веселью, беззаботности.

— Н-да! — причмокнул Юрка с той нагловатой простотой, с которой делают это парни, когда слишком надеются на себя.

В Юркином голосе Тане послышалось снисхождение к американке и восхищение сумасбродной бабенкой. Джейн же решила: не будь рядом Тани, Юрка б давно согласился.

— Мы едем, да? — спросила настойчиво.

Юрка повернулся к Тане, предоставил ей право решать за обоих.

— Я не смогу, Миша Уваров предупредил, что вечером комитет. Ты знаешь Мишу — какой он! — И Таня просяще добавила: — На сей раз поедешь один. Да, Юра?! Ну, прошу! Пожалуйста!..

Юрка едва не заглотил сигарету. Фактически он оказался припертым к стене. Конечно, компанией он бы поехал… Но Джейн смотрела теперь с насмешкой, как будто на блудного и болтливого юнца, на полуслепого котенка. И эта насмешка задела его за живое. «А как вы рисуете эту поездку, мадам?!» — хотелось крикнуть в лицо ей. Но он не крикнул, сказал с озлобленной, веселостью:

— В пять часов жду у клуба. Так и быть, буду вашим гидом.

— О’кей! — крикнула Джейн и хлопнула дверцей машины.

«Волга» тут же скрылась за поворотом, а Таня, выдавив из себя улыбку, протянула Юрке замасленную руку:

— Спасибо, Юра, спасибо. Сегодня ты выручил меня дважды.

С Андреем к дяде Назару она бы поехала. А с Джейн?.. Эта компания не по ней.

— А может, пойдем на танцы? — спросил Юрка.

— Но как же американка?

— Да ну ее к черту!

— Нельзя так, Юрашек, нельзя. Она гостья. А мы гостеприимством всегда отличались.

Юрка так и не понял, то ли Таня смеялась, то ли искренне наставляла его на правильный путь. Спрыгнув с досок на землю, она махнула рукой:

— Счастливо, Юра! Пока…

Но в этот момент подъехал на газике Головлев, с ним оказался и Миша Уваров.

— Ну, как у тебя? Порядок?! — спросил начальник стройки у Тани и тут же увидел на досках обойму старого сальника, изрезанный новый фетровый чесанок.

Он вопросительно поднял глаза. Таня перевела взгляд на Юрку. Но Юрка скрылся за штабелем. Он не любил «торчать на глазах начальства», одинаково не любил, когда хвалят его или ругают. Даже на доску почета не дал свою фотографию. Сказал: нефотогеничен я…

— Не забудь, Коренева, о комитете, — напомнил Миша, когда с Головлевым пошел к машине. Они объезжали объекты, участки стройки. В присутствии Головлева или райкомовского начальства Миша своих приближенных называл по фамилии…

Юрка, «как штык», в пять часов был у клуба. Американка немецкой точностью не отличалась, к тому же какая женщина не заставит себя подождать хотя бы десять, пятнадцать минут. Юрка уже облегченно вздохнул. У него была причина уйти, не повидавшись с Джейн. Но в самую последнюю минуту, мягко шурша о гравий, «Волга» подкатила к клубу.

Джейн показалась Юрке великолепной. Ее волосы рыжей волной сбегали на полуобнаженные плечи и полуоткрытую грудь. Почти прозрачная безрукавка была заправлена в короткую юбочку-колокол. Маленькая ступня едва вмещалась в нейлоновой розовой туфельке. Ноги от щиколоток до округлых коленок были оголены… «Эх, если б она была «нашей»!» — подумал парень.

Когда Юрка и Джейн оказались бок о бок на мягком сидении, когда пахнуло на него тонким ароматом духов и женского тела, Юрка почувствовал, как все в нем бунтует в страшных противоречиях.

Машина, фыркнув мотором, мягко понеслась по гравийному шоссе в горы. У переезда они пропустили экспресс «Москва — Пекин». Из открытого окна им помахали три молодые вьетнамки. Юрка крикнул: «Привет!» Джейн смотрела только на Юрку. Взгляд пытливый, прищуренный.

Они петляли над самым Байнуром до тех пор, пока на крутом подъеме, над головой, не увидели массу саранок, пурпурных, как кровь. Джейн выпрыгнула из машины и стала взбираться к саранкам. Юрка тоже нарвал букет. Для кого? Все равно. Девчонок в поселке много. И все же для Тани. Он первым спрыгнул с нависшего уступа на гравий шоссе. Джейн, отчаянно смеясь, запротестовала. Она протянула руки, требуя помощи Он протянул ей свои. Тогда она смело прыгнула, жарко дохнула в лицо, скользнула тугою грудью о грудь, заглянула в глаза, доверительно рассмеялась.

И Юрка покраснел, как саранка. Стиснул зубы до боли. Он понимал и не понимал эту женщину. Джейн играла, как мотылек у огня, рискуя сгореть… А может, в эти минуты она хотела, чтобы Юрка растаял, как воск в ее теплых руках, у горячей груди?..

Он разозлился и на себя и на Джейн. У него появилось желание стиснуть ее до боли, стиснуть так, чтобы косточки затрещали. Не будь она американкой, он бы ей доказал, что она баба и только. Он ей не мистер Кларк — плешивый, коротконогий пузырь.

Не могло быть, чтобы и Джейн не угадала мысли Юрки. Несколько долгих мгновений смотрела она на него по-женски задиристо, с вызовом. Всем своим видом она выражала одно: ну что же, попробуй! Увидим, какой ты мужчина…

Они спустились в долину реки Таежной и берегом ее подъехали к Байнуру. Джейн загнала машину в тень черемух и верб. Она достала копченую колбасу, сыр, бутерброды, две бутылки вина, небьющиеся стаканы. Она не спрашивала, сколько, чего ему наливать, а когда в бутылках уже ничего не осталось, изрядно сама охмелев, спросила:

— Тебя много женщин любил?

«Вот зараза!» — подумал Юрка, пожал плечами и этим сказал: «А вы как думаете? Вашего брата всегда хватало, мадам!»

Ей очень хотелось его уязвить: «И от них пахло потом?» Но Джейн сдержалась, хотя и была уверена, что физический труд для женщин — труд лошади. Немудрено, если окружающие Юрку «дамы» дурно пахнут. Пусть исключение составляет Таня, но Джейн не дура, чтоб не понять, что у Тани есть Дробов.

Джейн сорвала пучок травы и бросила в Юрку. Он бросил в нее. Она подскочила, уперлась руками в его грудь, шутя повалила. Он хотел поймать ее руки, но она отскочила, смеясь и дразня, спряталась за черемуху.

Юрке было жарко от выпитого вина, от возни, от дурманящих трав и черемух, от близости Джейн. Солнце пробилось сквозь ветви. Он сбросил рубаху и майку, сбросил брюки, и черный, как истинный негр, растянулся на траве, затаив дыхание, искоса наблюдал за Джейн.

Женщина вышла из-за укрытия, завороженным взглядом уставилась на него. Она тоже быстро разделась, осталась в изящных узеньких плавках и лифчике, растянулась рядом, положила руку под голову, закрыла глаза, прикинулась спящей. Она разомлела. Ей нужны были сильные руки, жадные губы, нужна была боль. Боль физическая и сладостная.

Кровь ударила Юрке в виски. Он совсем охмелел. Был миг, когда он протянул было руку к раздетой, безвольной, красивой. Он обшарил ее глазами от ног до груди. Но вот взгляд упал на цветы, забытые и заброшенные. Цветы пурпурного цвета, такие же яркие, как губы и ногти Джейн. Цветы увядали, а губы блестели. Рот был слегка приоткрыт. Помада окрасила зубы. Он представил себе, как мог бы впиться губами в губы ее, представил и тут же вскочил, побежал к Байнуру, бросился в воду…

Вода ошпарила, вобрала в себя Джейн. Джейн плыла к тому, кто казался ей изваянием бронзы и солнца. Но Юрка тут же нырнул и вынырнул далеко. Она погналась. Он снова ушел под воду. Когда он вынырнул, то увидел большие круги, и увидел над Джейн пузыри. Безрассудную и хмельную, распаленную, ее могли сковать судороги. Это вмиг отрезвило Юрку, хватило, как колотом по затылку, до боли в висках. Он закричал нечленораздельно, что было сил, бросился Джейн на помощь.

За несколько кратких мгновений в мыслях парня пронеслось столько кошмарных видений, что в жизни такое даже не представлялось. Когда он выхватил Джейн из воды, вынес на берег и бережно опустил на горячий песок, его колотило, как в лихорадке. «Она тонула, тонула», — с ужасом думал он, не зная, что делать дальше, насколько она спасена.

Но Джейн слегка приоткрыла глаза, потом быстро обвила за шею, притянула к себе. И тут только он догадался, что все это было дурацкой шуткой. Его разыграли.

— Ни хрена себе, шуточки! — сказал зло Юрка и стиснул Джейн так, что она ахнула, застонала. Застонала не только от боли, но и от счастья быть в этих сильных руках.

Теперь Юрка видел в ней только бабу. Бабу блудливую, соблазнительную, ищущую острых приключений… И в этот момент, буквально метрах в пятнадцати, в берег врезалась носом моторная лодка.

— Что у вас тут случилось?! — крикнул грубо простуженным басом дядя Назар.

Юрка выпустил Джейн, вскочил:

— Ничего! Ванны холодные принимали.

— Я говорил: городские дурачатся! Вон и «Волга» в кустах! — сказал нарочито громко парень, сидевший в лодке с дядей Назаром.

Когда лодка отплыла от берега, Джейн виновато спросила Юрку:

— Голюбчик, что есть хрена?

Юрка не ответил, стал одеваться.

Джейн, озлобленная, вошла в воду по пояс, окунулась, смыла с себя песок и тоже оделась.

Назад они ехали молча. Юрке казалось, что Джейн решила где-нибудь врезаться в скальную стену или сорваться с обрыва. Куда бы ни шло, но сорваться в Байнур с этой дурой не было никакого желания. Памятник после смерти и то не поставят…

И все же Юрка сидел и молчал. Километров десять они мчались с дьявольской виртуозностью. Но, видимо, что-то в Джейн надломилось, и она повела машину на сниженной скорости.

В Еловск они въехали охлажденные и спокойные. Она подвезла его к клубу — откуда брала.

— Счастливо, — сказал он ей, выбираясь из «Волги».

— О’кей, — сказала она и включила мотор.

Вечером в клубе Таня у Юрки спросила:

— Ну, как?

— Колоссаль! — ответил Юрка.

— Решали международные проблемы?

— Не скажу — нет! Она любит ходить вниз головой. Назначил на среду лекцию о изживающем себя растленном капитализме. Не буду же я молчать, как пень.

— Разумеется, Юра! Особа смазливая, пикантная…

К удивлению Тани, Юрка взорвался:

— Только запомни, если этой пикантной фифочке потребуется «экзотик», пусть ее провожает твой Дробов.

Таня нахмурилась:

— Чего это мой?

— В пузырь полезла?!

— А ты говори, да знай меру.

— Приятно, чересчур приятно. Юра будет молчать!

Таня непринужденно вздохнула:

— Оболтус ты, Юра. Оболтус и только.

— Оболтус так оболтус, — согласился Юрка. — Куда мне за Дробовым? Он кандидатскую пишет!