Море в ладонях

1

«Вот и выходит, мы с вами враги… А жаль!»

Вспомнив слова Андрея, Таня загадочно улыбнулась, притянула к себе куст багульника, вдохнула острую свежесть его глянцевитой листвы. Тропа уводила к вершине хребта, к самому солнцу. В расщелине между гор осколком холодного лазурита поблескивал Байнур. Местами вода чуть туманилась.

Нет, Таня не верила в то, что когда-то сказал Андрей. Какие они враги?! Скорее товарищи!.. Правда, Андрей немолод, ему за тридцать, а ей двадцать три, возможно, он был женат… Но ей-то какое до этого дело!

Самый крутой подъем Таня одолела не отдыхая. Сосны и кедры росли так густо, что в просвете между ними виднелась только часть моря и неба. Байнур менял десятки нарядов за день. Теперь вода ближе к берегу стала бирюзовой, постепенно переходила в отливающую зеленью голубизну, а дальше светлела. Где-то у горизонта море сливалось с безоблачным небом.

В таежном безмолвии, Таня шла до тех пор, пока, неожиданно для себя, не оказалась возле скалы на гранитной террасе, покрытой мхом и порослью кедрача.

И тут радостное волнение удержало ее. Сверкающий и слепящий Байнур открылся во всю свою ширь. С такой высоты она увидела его впервые. Таня с восторгом смотрела на озеро-море, тайгу, на шпили Тальян, покрытые снегом и ледниками, на подоблачные гольцы. Она любила и раньше Байнур, но каждый раз для себя открывала в нем новое, неповторимое. Вот из-за этого старика Байнура Андрей и готов был в ней видеть врага.

«Смешно и не к лицу ему», — подумала Таня.

И тогда она вспомнила блесенки седины в висках Андрея, упрямую складку на лбу. Ему очень шли черная гимнастерка, бриджи и сапоги. Красив ли Андрей? Таня сама не знала. Но было в нем что-то свое. Вот в этом его своем Таня хотела бы разобраться…

Она уселась на огромный валун, нависший над бездной. Внизу серой лентой петляла гравийная дорога, а ниже стальные пути уводили в тоннель. Здесь поезда, шли на замедленной скорости. А вон там, за крутым поворотом узкой гравийной дороги, и началось знакомство с Андреем…

Это была черная дождливая ночь. Таня задыхалась от быстрой ходьбы и от гнева, теснившего грудь. Еще днем ее пригласила Светлана съездить к какой-то подруге в Хвойное. О предстоящей вечеринке Таня и не догадывалась. За столом оказалось трое мужчин и трое девчат. Пили венгерский ром и рябину на коньяке, потом танцевали, потом все свелось к поцелуям. Губастый, коротконогий, с широкими бедрами Светланин товарищ, улучив момент, облапил Таню. Она влепила ему пощечину. Светлана зло фыркнула и уставилась на Таню, словно на идиотку. Надо было немедленно уходить из этой компании.

Таня шла из поселка и знала, что за ночь не доберется до стройки, но шла. До ближайшего села было десять километров, оттуда двенадцать до строительства целлюлозного. В этот поздний час на попутную машину не приходилось рассчитывать. Один самосвал, с флажком по левому борту, обогнал Таню, но даже не сбавил скорость. На таких по ночам возят только взрывчатку. Дождь промочил уже Таню до нитки. Новые туфли натерли ноги. Пришлось идти босиком. Таня совсем отчаялась, когда нагнал ее газик. Она не подняла даже руки. Но газик, пробежав еще несколько метров, остановился.

— Вы что, заблудились?! Кто в такой час шатается по тайге! — Крикнули громко и возмущенно.

Она не ответила.

— Садитесь, вам говорят! — открывая вторую дверцу машины, приказал человек за рулем.

Это и был Андрей Дробов.

Первый километр ехали молча и медленно. Скользкая дорога, крутые повороты, плохая видимость, слева обрыв в Байнур.

Водитель включил обогрев. Таню клонило ко сну, но она переборола себя.

— Вам далеко? — спросили ее.

— Далеко. Хоть бы до Сосновых Ключей добраться. Там заночую.

Встречный тяжело грохочущий дизель ослепил глаза. Очевидно, водителям потребовалось немало усилий, чтоб разойтись кузов в кузов. И все же Таня заметила, как сидящий рядом с ней человек успел заглянуть ей в лицо. Она тоже успела. Почему-то подумала, что у этого человека, видимо, многое в жизни уже решено. У него дом, семья и сам порядочный человек…

— Как вас зовут? — спросил он, когда трудный участок дороги был позади.

Она ответила.

— В лесу заблудились?

— Нет.

— Зачем же так рисковать?

Он задавал один за другим вопросы, задавал их настойчиво, как сотрудник милиции нашкодившему мальчишке.

— Послушайте! — возмутилась она. — Что за допрос?

Он отшутился:

— А как же! Встретимся завтра — ни имени, ни фамилии, ничего друг о друге не знаем. Я готов вам представиться… — И он назвал свое имя.

— А по отчеству как?

— Андрей Андреевич. Но проще Андрей.

— Пусть будет так, — согласилась она. — Только на всякий случай запомните: мое отчество Дмитриевна.

Он продолжал как ни в чем не бывало:

— Живу в Бадане, работаю в рыболовецком колхозе…

Таня с усмешкой дополнила:

— Ко всему прочему — холост!

— Да, холост! — подтвердил Дробов, и Таня уловила в его голосе откровенный упрек.

Некоторое время они ехали молча. Чувствуя себя неловко, Таня заговорила первой:

— Вы коренной сибиряк?

— В этих местах родился. Надеюсь здесь и помру, — в шутку добавил он.

— Это холостяком-то?! — рассмеялась она с недоверием.

— Уверяю, умею кусаться не хуже, — пригрозил он.

— Хорошо, хорошо… — успокоила Таня. — И я сибирячка, родилась в Бирюсинске. Потянуло сюда — на Байнур, на стройку. Вот и работаю в Еловске.

— В Еловске?

Может быть, Дробов сбросил ногу с акселератора, а может случайно нажал на тормоз, но только Тане показалось, что машину вдруг передернуло. В голосе Дробова прозвучали далеко не дружелюбные нотки:

— Что же вы делаете? Бетон месите?!

— Нет, не бетон. Но если прикажут — буду месить и бетон… Жизнь стройке даю. Электричество делаю.

— Довольно выспренне! — заключил он, не поворачивая головы. — Сплошная романтика.

— Как умею. А о романтике у каждого свое понятие. Я труд люблю, и людей, и жизнь.

Они долго молчали. Первым заговорил Дробов:

— Хотел бы я встретить вот так же того, кто придумал строить этот завод на Байнуре!

— Вот даже как?! И за чем дело стало?

— Именно так! Двести тысяч кубов сточных отходов, десятки тонн сульфатов натрия и кальция сбросит завод только за сутки в Байнур. Помножьте на триста шестьдесят пять дней в году. Дети наши еще не вырастут, а мы загубим море, уничтожим леса!

Тане стало невесело. А когда Андрей горячо и страстно заговорил о рыбных запасах. Байнура, о том, что уловы становятся меньше и меньше, Таня просто не вытерпела:

— Вы паникер и далекий от современной техники человек. Поставим очистные сооружения, и ничего не сделается вашему омулю. — И добавила желчно, так, что Андрей поежился. — Все равно плохо ловите. Сколько живу на стройке, не видела в магазине омуля… Из-под полы какие-то шаромыжники продают и те дерут втридорога. Уж не ваш ли колхоз даст больше пользы государству, чем завод с новейшим импортным оборудованием? Медведей вам жалко, а мне их не жаль! Из ромашек и то человек сумел извлечь пользу. Научился не только любоваться цветами.

Дробов заговорил, и повеяло холодом. Заговорил медленно, зло:

— А я думал, дело имею не с фифочкой, поделился серьезными мыслями…

— Я могу выйти! Остановите машину!

— Сидите! — как на девчонку, прикрикнул он.

Таня откинулась к дверце и только теперь заметила, что сворот к Сосновым Ключам остался уже позади. Впереди, в низинке, у берега Байнура виднелись костры рыбацкого табора.

— Вы провезли меня мимо Сосновых Ключей! — возмущенно сказала она.

— К сожалению, так! Но в Еловске сегодня вы будете.

Выскочив в долину Тальянки, газик свернул влево и запетлял по берегу реки на рыбацкий костер. Дождь остался в горах, здесь он, видимо, только поморосил.

— Андрей Андреевич! Дорогой человек! Приехали, значит, — услышала Таня, когда смолк мотор.

«Встречают словно царька!» — решила она и поморщилась.

— Гостью вот принимай, дядя Назар, — ответил Дробов, — накорми, чем можешь, время в обрез, дальше едем.

Таня вздохнула, но спорить не стала. Пусть кормят, если хотят. К тому же она порядком проголодалась, дорога нелегкая, Дробов тоже, видимо, умотался…

— Сюда вот к костру, сюда пожалуйте, — засуетился дядя Назар. — Вот здесь на колоду можно присесть, чисто…

Еще с вечера погода грозила испортиться, но рыбаки были в море. Дядя Назар успевал разделывать крупных омулей, отвечать на вопросы Дробова, разговаривать с Таней:

— На рожнах, значит, рыбку не пробовали? Сейчас сготовим, сейчас. Пальчики оближете.

«И у этого самомнения хоть отбавляй, — подумала Таня, — куда иголка, туда и нитка».

Трех омулей рыбак выпотрошил, разрезал поперек, куски развернул и насадил по два на специально выструганные лучины — рожны. Потом посолил, поперчил омулей, и воткнул рожны возле огня, но так, чтоб пламя не касалось жирных кусков рыбы.

— Сейчас, сейчас. Нам это дело привычное. Почитай, годков шестьдесят так готовим…

Дядя Назар подмигнул и смешно пошевелил такими же серебристыми, как заячья капуста, усами. Таня решила: рыбак шутник и не так уж стар.

— А сколько вам лет? — спросила она.

— Много, красавица, много. Семьдесят семь в сентябре будет… А вот не болеем! — он говорил о себе почему-то во множественном числе.

Что не болеет — поверила. Для своих лет дядя Назар проворен и суетлив… Таня знала — вокруг Байнура много людей, которым давно уже за сто. В тайге понятия не имеют о гриппе, не знают многих болезней. Здесь воздух насыщен фитонцидами, а фитонциды заменяют десятки антибиотиков.

Пламя костра, озаряя людей, палатки, кусты черемух, как бы замыкало все это в круг. Казалось, что только вот здесь — у огня — и держится жизнь под большим стеклянным куполом. А там — за обжитым островком — и скалы Тальян, и непроходимая тайга, все давно погрузилось в глубины Байнура. Здесь тепло и уют, там загадочная, пугающая тишина, там холод и мрак морской.

— Пожили бы у нас, попитались бы омульком и через неделю себя не узнали, — продолжал дядя Назар.

Андрей, закурив новую папиросу, изредка бросал взгляд в сторону Тани, взгляд осторожный, но изучающий.

— Вот и Андрею Андреевичу говорю: не соси эту заразу! Как что, так сосет и сосет. Лучше выпить с устатку сто граммов, а в табаке какой толк?!

— А сам сколько лет курил? — огрызнулся Андрей.

— Лет пятьдесят. Но если бы раньше бросить, можно прожить еще тридцать. А теперь и ноги не те…

— Ничего. Проживешь еще сорок!

— Нам что, мы проживем, — согласился дядя Назар и повернулся к Тане. — В палатку пожалуйте, там кушать будем, там стол, фонарь…

Таня прошла в палатку. Снаружи донесся сдержанный голос старого рыбака:

— Хоть бы женился, что ли, Андрей Андреич… Председатель колхоза. Человек с положением…

— Успеется, дядя Назар, успеется…

— Голова-то седеть начала, — проворчал осуждающе рыбак. — А годы, они того — текут сквозь пальцы быстрее денег, глянь, и для души ничего не останется.

— Перестань, нехорошо…

— У тебя все нехорошо. Чего не скажи — все не так… Тебе не угодишь…

Тане стало неловко, но тут же она решила: «Меня не касается. Пусть говорят».

За стол Андрей уселся напротив Тани, дядя Назар — в торце стола, так, чтобы лучше ухаживать за гостями. Три кружки, бутылка «белоголовки», ломтями душистый, деревенской выпечки, хлеб, нарезанный толстыми кругляшами лук, на рожне перед каждым по омулю.

Дядя Назар потянулся к Таниной кружке.

— Нет, нет! Мне чаю покрепче, пожалуйста.

— Не откажитесь со стариком, — взмолился рыбак, — глоточек всего. Оно полезно. Погода хлипкая, того и гляди в поясницу ударит, простыть недолго…

Дробов молчал, словно его и не было. Пусть только скажет: «Выпейте» — и Таня откажется. Молчал с деланным равнодушием, тоже характер показывал.

— Налейте! — согласилась Таня. — Только немного. За ваше здоровье, дядя Назар!

— Спасибо, родная, уважила! — польщенный рыбак стрельнул взглядом в сторону Дробова, усмехнулся в усы, словно сказал: вот так мы умеем…

А омуль, приготовленный на рожне, действительно, таял во рту. Нет, дядя Назар не бахвал, не из тех стариков, которые любят похвастать по каждому поводу.

— Тешку отведайте, тешку. Она жирнее, крепше дымком пропиталась. Оставайтесь у нас ночевать, утром уху сготовим, нашу рыбацкую, на противне, на открытом огне. Вкусная будет ушица, густая, лучше тройной и пятерной…

И дядя Назар, улыбаясь Тане одними глазами, расправил ладонью усы.

— Нет! Нет! Спасибо! — забеспокоилась Таня, хотя минуту назад и думала, что неплохо бы было после такого ужина уснуть на перине из душистых еловых веток, встретить в рыбацком стане рассвет, умыться водою Тальянки, услышать первые трели пернатых. Но это было минуту назад. Теперь же хотелось скорее забраться в машину, остаться с глазу на глаз с «председателем», ехать и ехать. Пусть везет ее Дробов в этот поздний и неурочный час, пусть злится, не спит, крутит баранку… Ей это даже приятно…

Когда газик оказался на гравийной дороге, Андрей негромко с холодным спокойствием проговорил:

— Вот и выходит, мы с вами враги. Вы горой за одно, я — за другое. А жаль!

«Сразу враги? — подумала Таня. — В жизни много такого, что не зависит от нас!»

Она вспомнила статью в газете, где обругали еловскую стройку. Статья огорчила и возмутила не только ее. Многие тогда действительно поверили, что Гипробум неправильно выбрал строительную площадку. Группами шла молодежь в комитет комсомола стройки. Люди приехали в Еловск издалека, оставили семьи, распродали имущество, потеряли квартиры, работу…

Пришлось комитету срочно связаться с крайкомом и Гипробумом. В ответной статье проектировщики пообещали все сделать для охраны Байнура от загрязнения. Очистка стоков будет не только физической и химической, но и биологической… И вот Таня встретила человека, который порочит стройку, труд сотен ребят и девчат, разбудивших тайгу. Критиканство — не больше! Люди пришли создать новое, не похожее на вчерашнее. Они сделают жизнь красивей и лучше… И Тане захотелось, не горячась, по-доброму объяснить Андрею, что он хватил через край. Рассказать, что завод будет вырабатывать целлюлозу для сверхпрочного корда, что изыскатели исследовали десятки рек. Работали на Днепре, на Неве, на Ладоге, на Енисее… И только вода Байнура пойдет в производство без дополнительной очистки. Байнур уникален, но что дает он людям? Рыбу? Не слишком ли мало для такого крупного пресного моря на нашей планете?!

И Таня заговорила с Андреем немного взволнованно, сбивчиво, зато доверчиво и просто, как со старым хорошим другом.

Андрей слушал молча и, когда Тане уже показалось, что он ее понимает, ей верит, он вдруг спросил:

— У вас сегодня выходной?

— Нет. Работаю я по графику. Выходной послезавтра. А что?

— Часто бываю в этих местах.

— Заезжайте… Улица Строителей, тридцать один.

— Теперь обязательно.

— Как это понять?

— Хочу видеть в вашем лице товарища, — и добавил: — единомышленника.

— Вы в этом уверены?

— В слепой любви к стройке вам не откажешь. Все мы привыкли кричать ура. Поживем увидим…

Она рассердилась:

— Очки носить надо!

Свет фар полыхнул по роще белоствольных берез, осветил перила горбатого моста через Еловку. Еще километр, и начнется временный деревянный поселок с кедрами и березами между домов. Взгляд Тани случайно упал на стрелку бензомера. Стрелка показывала ноль. Передвижные электростанции, которыми управляла Таня, работали на тяжелом горючем, однако ведро бензина она всегда найдет. Не может быть, чтоб Дробов не знал о пустом бензобаке, а вез. Лето — не зима. Можно ночевать и в машине. Но ей не нужны подобные жертвы…

И все же Дробов ночевал в машине. Отказало реле. Но об этом Таня узнала поздней, когда он вновь оказался в Еловске и передал приглашение дяди Назара отведать рыбацкой ухи. Таня согласилась…

А сегодня Дробов будет у Тани в половине четвертого. Она знала, что из Бадана он должен выехать в два часа. Ждать оставалось недолго. Можно было с гранитной террасы спускаться к дороге. «Председателю» невдомек, что Таня ездила по делам в Сосновые Ключи и встретит его далеко от Еловска. Встретит! Ей очень хотелось встретить, даже поспорить, позлить…