Море в ладонях

6

Виталий Сергеевич слово сдержал, и уже через день после посещения им Еловска Головлеву вручили срочную телеграмму из совнархоза о выделении дополнительной техники.

За передвижными электростанциями Таня выехала в Бирюсинск не одна. Ее сопровождал Юрка Пат. Нужно было не только оформить документацию, но испытать агрегаты, организовать их погрузку, отправку. К тому же предполагалось, что один из агрегатов придется брать в Солнечногорском химкомбинате.

Таня давно стремилась в Солнечногорск. Город без малого ей ровесник, построен в тайге, на берегу Бирюсы.

В парках и скверах города юности строители сохранили девственный лес: кедры и сосны, лиственницы и ели.

На каждый микрорайон города — свои школы и ясли, магазины и кинотеатры… Нет улиц неасфальтированных.

Немало о Солнечногорске написано, немало рассказано. Даже полнометражный художественный фильм о сибиряках снимался в городе юности.

Таким же красивым, прославленным будет и Танин Еловск.

Спецовку и повседневное платье она уложила в чемодан. На себя надела новое, голубое, сшитое в талию, хорошо облегающее фигуру. Прихватила и пыльник, на всякий случай.

Таня не удивилась, когда увидела Юрку в модном костюме, в фетровой шляпе и с чемоданом в руке. Она усмехнулась и пододвинула Юрке свой чемодан. Юрка состроил кислую физиономию, но перечить не стал. Он считал себя джентльменом, умел не только «пустить пыль в глаза».

Три часа поездом, и они были в краевом центре.

Каждый раз, когда после длительного отсутствия Тане приходилось возвращаться в родной город, она испытывала щемящее волнение. В городе, где она родилась, где прошли ее детство и юность, Таня одинаково любила красивые центральные улицы с площадями и пыльные окраины со старинными деревянными домами. Город, которому за триста, мог рассказать о себе не только многочисленными справочниками, фотоальбомами, выставками, но и памятниками архитектуры, сокровищами фундаментальной библиотеки, мемориальными досками, археологическими находками. Последние рассказывают, что еще сорок веков назад человек облюбовал эти места для себя.

Таня гордилась своим городом не меньше, чем москвичи — Москвой, новгородцы — Новгородом, киевляне — Киевом. Но в ее родном городе не сделать открытий. Теперь сама Таня строила новый город, вступила в отряд первооткрывателей, делала историю двадцатого века.

Когда Таня и Юрка оказались в толпе пассажиров, хлынувших от перрона на привокзальную площадь, она сказала:

— На трамвае доедем до папы, оставим там вещи, выясним все в совнархозе, а потом можешь топать в гостиницу. Я ночевать буду дома.

Такое Юрку совсем не устраивало. Он надеялся провести этот вечер с Таней. Они могли сходить в музкомедию, в драму, могли провести вечер в парке или в кафе.

— А может, возьмем такси? — спросил он.

— Вот еще выдумал. Трамвай подвезет прямо к дому!

— И вечером никуда не пойдем?

— Нет!

«Нет так нет, — подумал Юрка, — сейчас с тобой говорить только нервы трепать. Набегаешься еще, приостынешь…»

Дмитрия Александровича дома не оказалось. Вещи оставили у соседей. В совнархозе не повезло. Человек, от которого зависело оформление документации, пробыл до вечера на совещании. Велено было прийти на следующий день. Юрка был рад, когда Таня устало сказала:

— Проголодалась я что-то…

Они вышли на центральную улицу, и Юрка повернул не влево — к кафе, а к ресторану «Тальяны». Таня остановилась, высвободила руку. Юрка пожал плечами.

— К чему эти строгости, Танечка? В кафе в лучшем случае пирожки с ливером. Жуешь, как резину. Пусть эти продукты директор треста столовых кушает…

— Тумака тебе надо! — ответила Таня, но больше перечить не стала.

Ресторан наполовину был пуст. Юрка хотел устроиться возле эстрады. Но Таня замедлила шаг, глаза ее радостно заблестели, и она повернула к столику возле окна. И Юрка увидел Таниного отца, Дробова и незнакомого большеголового человека в роговых очках. Только теперь он понял, какого свалял дурака. Лучше было идти в кафе. Таня склонилась к плечу отца, коснулась губами его щеки. Дробов встал:

— Познакомьтесь, Татьяна Дмитриевна, это доктор биологических наук Кузьма Петрович Платонов.

Ученый заулыбался открыто, почти по-детски, что никак не вязалось с его тучной, солидной внешностью. Ладонь его была широкой, и сам он казался широким, приземистым, неуклюжим. Глаза под очками казались особенно выпуклыми. Таня смутилась, покрылась красными пятнами, когда рядом услышала:

— Позвольте и мне представиться: Юрий Блинов. Просто Юра. Танин товарищ, с ее позволения…

— Очень приятно, очень… Платонов…

Таня была уверена, что ученый сказал все это не без иронии. Но Юрка, пожав уже руку Дмитрию Александровичу и бросив небрежно «салют» Дробову, тащил от соседнего столика пятый стул. Поудобней устроившись, он раскрыл перед Таней меню. Можно было подумать, что это общество всю жизнь устраивало его. Таня бросила виноватый взгляд на отца.

— Нет, нет. На меня не рассчитывайте, дети мои. Я поужинал. Допью рислинг — и ходу. Может, Кузьма Петрович с Андреем Андреевичем составят компанию?

— Я пас, — чуть оторвав от стола широкие ладони, объявил ученый.

— Я тоже, — поддержал его Дробов.

Юрка был рад. Взглянул же на Таню с жалобным выражением совсем по другой причине. Тут бы графинчик «столичной», копченой колбаски, к пиву — сырку, заливное — к водочке… Часок, другой посидеть, заказать джазу твист… Денег у Юрки хватало. В Еловске их девать некуда. В Бирюсинске можно и «развернуться», только как Таня?

Таня сказала, что есть будет шницель и выпьет чаю с лимоном.

Уже в самый последний момент, на собственный риск, Юрка шепнул официантке:

— Прибавьте бутылочку рислинга.

Встреча с Дробовым обрадовала Таню. Они обменялись несколькими ничего не значащими фразами, и тут же Андрей спохватился:

— Вы так и не закончили свой рассказ, Кузьма Петрович.

— Да, да. Но за столом обо всем не расскажешь. В общем, Андрей Андреевич, вы сами будущий кандидат наук, сами понимаете, что процессы самоочищения в студеной байнурской воде протекают замедленно. Сейчас окончательно установлено, что течения в Байнуре охватывают не только поверхностные, но и глубинные слои воды. А тут уж судите сами. Значит, азот и фосфор, скипидар и хлор — все, что может оказаться в промышленных стоках, — будет губительно сказываться прежде всего на животном мире Байнура.

Таня подняла глаза на Андрея. Андрей внимательно наблюдал, за ней. То, что он собирался стать ученым, приятно ее удивило. И тут же она почувствовала себя обиженной. Можно было не возвращать Платонова к разговору, который был до ее прихода. Еще минуту назад ей хотелось с Юркой, Андреем, отцом побродить по вечернему Бирюсинску, теперь желание это угасло, как искра на дождливом ветру.

Со шницелем она расправлялась молча. Юрка хотел наполнить всем рюмки, но Дробов первым сказал:

— Мне не надо…

Отец тоже не захотел ничего, кроме чая. Отказался от вина и доктор наук. Тане стало больно за Юрку. Кто, кто, а Дробов мог поддержать Юрку ради нее.

— Я выпью немного, — сказала она.

Юрка, может, и заслуживал худшего, но почему это должен подчеркивать Дробов? Себялюб! Лоб разобьет, но докажет свое.

И тут в Тане заговорил второй человек. Тем же сердцем она поняла, что зря осуждает так резко Андрея. Каждый имеет право на личное мнение… Но каждый должен иметь и такт! В конце концов дело не в Юрке, а в ней…

— Вы будете завтра еще в Бирюсинске? — спросил ее Дробов.

Она вопросительно подняла брови, сделала вид, что не расслышала. Он вынужден был повторить.

— С утра буду занята, а вечером в гости иду к подруге…

— Ну, мне пора, — заявил Платонов.

— И мне, — поддержал его Коренев.

— Я тоже с вами, — поднялся из-за стола Дробов.

Юрка вскочил, протянул руку Кореневу:

— До свидания, Дмитрий Александрович, до свидания, Кузьма Петрович…

— Счастливо оставаться, молодой человек, — улыбнулся ученый, — будьте здоровы, Татьяна Дмитриевна.

Юрка ликовал. Наконец они одни. Он долил рюмки, но Таня взялась за чай. Она пила, обжигая губы, маленькими глотками, не поднимая головы.

— Я закажу мороженое.

— Нет, — остановила она и твердо добавила: — Нет!

Он рассчитался с официанткой, и они вышли на улицу, уже заполненную отдыхающими. Большинство шло к парку, к реке. Он взял Таню под руку.

— Нет, — сказала она, — я домой.

— Я провожу!

— Не надо. Завтра в девять жду в совнархозе…

Сунув руки в карман и сжав кулаки, Юрка с минуту смотрел ей вслед. Потом сплюнул со злостью, пошел в ресторан.

Назавтра Юрка пришел в скверик у совнархоза за час до назначенного времени. Вид у него был такой, словно только что он пережил морскую качку, приходит в себя. Сильно болела голова, утренняя прохлада почти не освежала. Проходивший мимо милиционер окинул его подозрительным взглядом, остановился. На счастье, в конце длинной аллеи появилась Таня. Она шла быстро, ветер шевелил ее пышные волосы, плотно охватывал платьем фигуру, обрисовывал резко очерченную грудь и длинные сильные ноги в белых босоножках на модной шпильке.

Юрка поднялся.

Лицо Тани было слегка припудрено, губы подкрашены. Они едва заметно вздрагивали, словно хотели и не решались высказать затаенную накануне обиду.

Вчера Юрка сказал себе: «Хватит, я ей не тряпка. Пусть катится на все четыре стороны со своим Дробовым!» Сегодня смотрел виновато. Глаза Тани были несколько усталые, большие, внимательные и осуждающие.

— Как отдыхал? — спросила она.

Он не решился ей рассказать, что вчера едва не попал в вытрезвитель.

— И я хорошо, — не дожидаясь ответа, сказала она.

Таня утаила, что ночь почти не спала. Стоило только закрыть глаза, перед ней вставал Дробов. Дробов жестокий, несправедливый. Она спорила, спорила с ним без конца, но ничего из этого не получилось.

— Ты здесь меня подождешь, я пойду документы оформлю. Будет все хорошо, обеденной электричкой уедем в Солнечногорск.

На этот раз в совнархозе у Тани все обошлось как нельзя лучше.

— Агрегаты здесь, в Бирюсинске, — возвратившись к Юрке, объявила Таня. — Но в Солнечногорск съездить придется. Они числятся за химкомбинатом. Я поеду одна и к вечеру вернусь…

Юрка с радостью принял Танино предложение. Как никогда ему хотелось сейчас освежиться бутылочкой пива, отоспаться до вечера.

Электричка летела со скоростью сто километров в час. Таня уселась против окна. В эту сторону от Бирюсинска она ни разу не ездила. Вдоль железной дороги тянулись старые деревушки и сравнительно молодые поселки, а за ними вдали корпуса и трубы, трубы и корпуса, наполовину укрытые плотной стеной тайги. Таня слышала не раз, что в этих местах не одна и даже не десять строительных площадок. Здесь не в один, а в три ряда тянулись опоры высоковольтных линий. Такого она не, встречала даже в картинах местных художников, привыкших, где надо и где не надо, дополнять пейзажи Сибири шагающими опорами.

Электричка делала полукруг, и Таня увидела вдалеке очень высокие трубы. Они не могли не привлечь ее взгляда, казалось, уперлись в самое небо и, словно столбы, держали его над собой. Значит, за лесом в долине появится Солнечногорск. Едва она успела подумать об этом, как поезд ворвался в лес. Замелькали сосны, сосенки, березы, поляны и просеки. Несколько раз пересекли широкие асфальтированные полосы, уводившие в зеленую хвойную даль потоки машин.

Поезд остановился, теснимый лесом. Уютное современное здание вокзала, привокзальная площадь, петля трамвайных путей, с площади выезд на бетонное шоссе. Где-то за лесом, в нескольких километрах, химкомбинат. По другую сторону от железной дороги должен быть город.

Туристского типа автобус довез Таню до управления комбината. Ей понравилось восьмиэтажное белое здание из крупных панелей и крупных квадратов стекла. А дальше завод за заводом, открытые и закрытые агрегаты и емкости, причудливое сплетение труб, арматуры… Корпуса, корпуса… Не видно конца и края. Впервые воочию ей представился гигант химии, на котором трудятся десятки тысяч людей, но представился малой частью. Окинуть взглядом такое можно лишь с самолета.

И Таня прекрасно знала, что это только кусочек ее Сибири. Сибири большой, необъятной… И небо над нею было сибирским, синим и очень глубоким… И дышалось ей полной грудью. И город она увидит еще…

На оформление документов ушло полчаса. От комбината до города Таня ехала трамваем. Трамвай не такой, какие в Бирюсинске, — комфортабельный, обтекаемой формы, на мягком ходу. Она решила ехать прямо к подруге по техникуму. Ей посоветовали сойти на Комсомольском проспекте.

Проспект превзошел Танины ожидания. Широкою полосою его разделяли клены, акации, тополя. Всюду скамейки, газоны, клумбы и море цветов. Это же парк вдоль красивой и ровной улицы. Сигналов машин не слышно, необычная для города тишина. И только солнце стояло в зените, пекло, как на пляже, пришлось взять на руку пыльник. Однако вскоре она обнаружила, что в городе Комсомольский, Сибирский проспекты, а дальше кварталы за номерами. Почему бы вон ту, красивую, в зелени улицу не назвать улицей Детства? Там детский кинотеатр и магазин «Детский мир». Почему улицу, которая осталась позади, не назвать улицей Чайковского? Там музыкальное училище. Будь это во власти Тани, она немедленно отменила бы казенную нумерацию улиц… А вот и другое — в Бирюсинске не счесть автоматов с прохладительными напитками — здесь их до убожества мало. Здесь дома поквартально покрашены в розовый, нежно-зеленый, в желтый или голубой цвета. Квартал в три этажа, в два этажа, в пять этажей. Нет высотных красивых зданий, как управление комбината…

Дохнул освежающе ветер в лицо. Стало легче дышать.

Таня отыскала нужный ей дом и квартиру, нажала кнопку звонка.

Дверь отворилась, и сразу же радостный возглас Полины. Они обнялись, расцеловались и вновь обнялись.

— А ты такая же, Таня, ты нисколько не изменилась!

И Таня сказала подруге эти же слова. Сказать-то сказала, но подумала о другом.

Полина подхватила Таню под руку и увлекла за собой. Они на цыпочках прошли в соседнюю комнату и остановились возле коляски, где спал розовый человек: кнопкою нос, две норки наружу. Таня потерлась щекою о щеку Полины. Отчего-то ей стало мучительно больно и сладко. С Полиной они одногодки… Должно быть, нет большего счастья, чем то, когда к груди твоей припадает малое существо, впитывает тебя, наполняется жизнью, пахнет теплой пеленкой и молоком.

Таня вновь обняла подругу — маленькую, худенькую черноглазую женщину. Взявшись за руки, они тихо возвратились в зал, прикрыли дверь в спальню, уселись на тахту. Таня всмотрелась в Полину: полукружья у глаз, на лице нездоровая желтизна.

— Ты не подумай, нет! — понимающе заговорила Полина. — С Виктором у меня все хорошо. И квартира отличная, и работа была по душе…

— Была?!

— Мариша все время болеет. Не климат ей здесь.

— В Сибири не климат?! — не поняла Таня.

Полина заговорила сбивчиво, торопливо.

— У нас ветры чаще дуют с реки, а то и вовсе не дуют. Тогда над городом висит смрад. Запах тухлых яиц и серы. Марина спит плохо и плохо ест. Цементная пыль проникает всюду… Зимой и осенью еще хуже. От комбината и цементного завода плывут туманы, а в них большая концентрация аэрозолей… Одному богу известно, сколько смрада в этих ползущих туманах…

Таня подошла к окну. Да, желто-серое облако надвигалось от комбината. Теперь она не могла равнодушно смотреть на все это. И тут ей вспомнилась вдруг картина молодого еловского художника: «Еловск через три года». Она ясно представила себе уголок земли, который так полюбился ей, представила город в тайге, завод… четыре трубы подпирали собой небосвод… Художник еще ей сказал: «Уберем дым — и Еловск станет мертвым». Какие-то неясные страхи овладели Таней. Она обернулась к Полине:

— Но почему вы дышите этой гадостью, разве вы не хозяева здесь? Кто за вас наведет порядок?

Полина потупила взор, стала совсем маленькой.

— В городе двести тысяч жителей, — сказала грустно она. — Это не твоя стройка, где хозяева вы — комсомольцы… Многие уже обращались в горсовет, писали жалобы. Там принимались решения. Но сейчас вступила в строй последняя очередь комбината. Каждый день простоя — миллионы убытка стране. Вот как оно получается…

— Ну и что же теперь?! — возмутилась Таня.

— Еще в прошлом году отпускались средства на установку каких-то очень уж сложных фильтров. Оборудование дорогое, достать не смогли и изготовить на месте его невозможно. Виктор сказал, что деньги, как неиспользованные, банк снял. Одно за другое цепляется.

— Цепляется, — повторила безжалостно Таня.

— Виктор советует в Березовку временно переехать. Это недалеко. Через каждый час электричка ходит… А я к деду в Бадан хочу…

— Значит, в деревню?! — обозлилась Таня. — Сменять квартиру с горячей водой и мусоропроводом на жалкий уголок в какой-нибудь хате?! Руководители ваши дрянь! Хозяина в городе нет, вот что я тебе скажу!

— Так ведь и они этим воздухом дышат. Проектировщики виноваты. Сейчас все говорят, что город строить надо было на Бирюсе, а комбинат на месте города… Говорят, недавно была московская комиссия, вроде, будут принимать меры…

— Но комбинат и город теперь не поменяешь местами!

— Нет, — согласилась Полина. — Хотя бы дыма меньше стало. Попробуй квартиру получить в Бирюсинске. А у нас — становись на очередь и через месяц получишь. Много людей приезжает, много и уезжает…

Таня мыслями снова вернулась в Еловск. На Байнуре город будет уютней, красивей. Если надо, она подымет весь комсомол, ребята ее поддержат…

Длинно, настойчиво зазвонили, Полина вскочила и бросилась открывать.

— Уф-ф, ты! — гудело из коридора. — Уф-ф-ф! Воздух в городе, как на свалке…

Таня узнала голос дяди Назара.

— Лагушок омулей тебе с Витькой привез. Совсем позабыли деда. Шею ему намылю. Правнучка где?

И сразу дядя Назар перешел на шепот, протиснулся в комнату тихо, Таню увидел — обрадовался.

— И ты, значит, тут! Вот уж не думал, что в дружбе с моей Полинкой…

Пока сборы к столу, хлеб да соль, дядя Назар рассказывал, что уже побывал в Бирюсинске. На днях история с ним приключилась: сам секретарь крайкома уехал из табора, обидевшись на него… И дядя Назар был в обиде не меньше. А вот взял и сегодня нарочно разыскал квартиру секретаря. Велел домашней работнице пару копченых сижков передать хозяину. От лихости это или от дурости, сам не знает того. Только очень хотелось дать человеку понять, что старики на Байнуре хоть и скандальные, но нутром не зловредные… А он, секретарь, сигов-то не выбросит. Грех на душу не возьмет. Зато лишний раз пускай вспомнит слова старика о Байнуре…

— Дядя Назар, а может быть, Виталий Сергеевич правильно говорил? — осторожно спросила Таня.

— Эх, доченька! Мы-то от природы понятье имеем. Не сердись, милая, не о себе думаем…

Туча уже наползла на город, и Таня явно почувствовала запах серы.

— Фу, гадость, — не выдержал дядя Назар.

Полина быстро закрыла форточку.

Возвращаясь из Солнечногорска, Таня перебирала в памяти многое из того, о чем не раз говорила с Андреем. Андрей прав, когда отстаивает личные взгляды на жизнь, на происходящее вокруг. Их мнения часто не сходятся. Но должен ли человек кривить душой в угоду другому? Нет, это противно и унизительно. Пусть остается таким, какой есть…