Усилия почтенного семейства по украшению Илии были вознаграждены: заехавший за ней Леон, не ожидавший такого преображения, ненадолго лишился дара речи (к большому удовольствию наблюдавших за встречей исподтишка родственников и к огромному смущению самой Илии).
Леон, к тому же, подтвердил версию о свидании тем, что явился с цветами — ему подумалось, что неприлично было бы заезжать за девушкой и не подарить ей цветы. Букет, конечно, оставили дома, чтобы не мешал наслаждаться музыкой.
Оставшись вдвоём в экипаже, они некоторое время молчали. Илия пыталась принять положение, подходящее к её изящному лёгкому платью, и из-за этого постоянно ёрзала. Леон же пытался заставить себя не разглядывать её в упор, что у него получалось не очень хорошо.
Наконец, он заговорил первым:
— Вы не любите романтичный стиль в одежде, потому что за ним люди не видят вас, да?
Она так удивилась, что даже перестала смущаться; на лице её ощутимо застыл вопрос: «Как вы догадались?»
Она, в самом деле, ненавидела платья такого рода не потому, что не хотела быть красивой — ей очень нравилось видеть себя в зеркале красивой — а потому, что за её красотой люди тогда переставали видеть в ней человека.
— Я всё-таки следователь, — с показной гордостью поправляя галстук, ответил Леон на её невысказанный вопрос, и с большим пафосом в голосе уточнил: — Старший!
Илия прыснула смешинкой; он тоже улыбнулся уголком губ.
— Да, — согласилась она с его предположением и поделилась: — В таких нарядах я чувствую себя просто красивой куклой, все смотрят лишь на внешность!
— Не каждый сможет за внешней яркостью разглядеть главное, — кивнул Леон. Под тем внимательным взглядом, которым он продолжал изучать её нежное платье, пышные волосы, мягкий макияж и жемчужные украшения, ей снова сделалось неловко, и она попыталась перевести стрелки шуткой:
— А вы, мне кажется, и дома так и ходите в костюмах! — имея в виду, что сложно представить себе Леона в неформальной обстановке.
К её удивлению, без всякого смеха в голосе он подтвердил:
— Только без пиджаков и галстуков.
Она поражённо замерла, уставившись на него в упор. Накрашенные ресницы делали её взгляд более выразительным, чем обычно.
Илия хотела именно пошутить; она была уверена, что какая-то обычная одежда у Леона тоже есть, пусть она и не способна её себе вообразить. Ну не мог же человек, в самом деле, дома ходить в рабочих костюмах!
Её удивление дезориентировало Леона; он почувствовал себя неловко под её ярким взглядом и попыталась скрыть эту неловкость, оправляя манжеты.
— Просто рубашка и брюки — вполне же удобно, разве нет? — защитил он свою позицию, не понимая, что такого она нашла в его словах.
— Да, конечно, — она отвела взгляд и растерянно заморгала, потому что увидела, что смутила его, а ей совсем не хотелось его смущать.
Однако следующий вопрос удержать в себе она так и не смогла:
— Что, в самом деле ничего, кроме официальных костюмов?
Леон честно задумался и столь же честно признался:
— Халат есть.
Несколько секунд Илия тщетно боролась со смехом, но в её воображении так ярко нарисовался атласный, почему-то в ало-малиновую полоску, халат, накинутый поверх строгого костюма, что в этой борьбе она проиграла.
К счастью, сам Леон нарисовал в голове примерно такую же картинку — пусть в его воображении халат и был сдержанно-коричневым — и тоже рассмеялся.
Когда они отсмеялись, в экипаже вновь воцарилось неловкое молчание, и первым его снова нарушил Леон.
— Вы знаете, — доверительно наклонился он к ней, — теперь мне и самому это кажется странным.
— Что в ваш гардероб каким-то таинственным образом проник нелегальный халат? — лукаво улыбнулась она.
В глазах его загорелись искринки смеха.
— Нет, что у меня есть только официальные костюмы, — возразил он.
— Видимо, вам кажется, что без них вас не будут принимать всерьёз, — легкомысленно пожала плечами Илия, которая сама о себе точно была уверена, что без строгого костюма к ней никто серьёзно относиться не станет.
Мысль, которая казалась ей предельно банальной и очевидной, однако, была совершенно новой для Леона, который никогда не задумывался о своих предпочтениях в одежде. Он откинулся на спинку сидения и нахмурился, пытаясь осознать эту мысль.
Илия заволновалась. Ей стало казаться, что она всё на свете делает не так, и только и создаёт проблемы и неловкие ситуации. Она уже было открыла рот, чтобы извиниться и засвидетельствовать собственную глупость, как он её опередил:
— Пожалуй, вы правы, — хмуро признался он, глядя не на неё, а в окно. — Никогда об этом не думал, но да.
Голос его сделался сух; он был сердит на самого себя, что не замечал за собой этого. Но, в самом деле, Илия была права: ему подспудно казалось, что отношение к нему в семье изменится, если он позволит себе выглядеть более расслабленно.
— Судят всегда по внешности, — развела руками Илия и с горечью добавила: — Редко кто смотрит глубже.
Её недовольный взгляд метнулся к окну — там в зыбком отражении хорошо виднелись её раздражающе-розовые волосы, которые стоили ей стольких огорчений.
Угадав, о чём она думает, Леон поспешил её ободрить:
— Яркие черты внешности всегда перебивают первое впечатление, но человек умный судит не по ним, и сумеет увидеть то, что за внешностью скрыто.
Досадливо поморщившись, Илия дёрнула себя за розовую прядь. Крайне редко кто-то брал себе труд разобраться, что за девушка перед ним. Увидев эти волосы, все тут же и делали строгий вердикт: совершенно легкомысленная особа, которую только собственная внешность и волнует. И крайне, крайне редко Илии встречались такие люди, как Леон: которые были способны позже признать, что расценили её неверно, и сменить свою первоначальную точку зрения. Большинство же упорно не желало признавать свои ошибки и предпочитало в них упорствовать до конца.
Она была крайне благодарна Леону — и за то, что он сумел заглянуть глубже, и за то, что изменил своё мнение о ней, и за то, что даже признал перед ней свою ошибку и извинился. Для неё это было очень важно; и она решилась.
— Я… — нерешительно повернулась она к нему. — Я никому не говорила раньше, даже родителям… — от волнения она облизнула пересохшие губы. — Ну, об этом… — она снова смущённо дёрнула свою прядь.
Он смотрел на неё внимательно и серьёзно, и это заставило её верить, что её признание не сделает её смешной и нелепой в его глазах.
— Я, вы знаете, склонна поддаваться эмоциям, — принялась объяснять она, — и не очень хорошо умею ими владеть, — он сдержанно кивнул, но в лице его не было упрёка, всё то же спокойное внимание. — И раньше, вы знаете, когда я волновалась… а я волновалась почти всегда! — с отчаянием взмахнула она руками. — И у меня тогда от волнения перехватывало горло, и так сильно, что я совсем и слова не могла сказать! — его брови удивлённо поползли вверх, но она, занятая своими переживаниями, уже этого не видела. — А даже если не перехватывало, то всё равно, я от волнения так ужасно заикалась, что!..
— Вы магией решили исправить эту проблему? — поражённо перебил её он, не дослушав.
— Ах! — всплеснула она руками и призналась: — Ну да. Да, я хотела перестать заикаться и неметь от волнения, вот и решила!..
— И в качестве отката получили такую вот причёску? — уточнил он, и даже наклонился было, явно в намерении пощупать её волосы, и лишь в последний момент осознал неуместность такого жеста и удержался.
Она кивнула, глядя на него взволнованно и пристыженно.
Эта история так глубоко её смущала, что она, в самом деле, никогда не делилась ею ни с кем — и, поскольку наедине с родными ей не свойственно было волноваться и заикаться, они не заметили этого совпадения, а иные знакомые просто решили, что Илия со временем сама научилась справляться со своим волнением.
И теперь, после этого признания, Илия ужасно боялась, что Леон будет её считать глупой и нелепой — но, с другой стороны, отчаянно надеялась на то, что будет им понята и принята.
Некоторое время он молчал, переваривая её слова. Затем с глубоким удивлением отметил:
— Какая же вы счастливица, Илия! Впервые вижу, чтобы кому-то настолько везло с фатальным откатом!
Илия жалобно сморгнула. Она не понимала, в чём тут везение. Она просто хотела перестать выглядеть нелепо, когда волнуется! И что в итоге? Теперь она выглядит нелепо всегда!
Осознав, что она не понимает сути своего везения, он принялся объяснять, привычно сбившись на деловито-менторский тон:
— Попытка исправить физический недостаток — а дефект речи, определённо, можно отнести именно сюда, — обычно ведёт к возникновению иного физического недостатка. — Она нахмурилась, начиная понимать. — Вы могли ослепнуть, или оглохнуть, или потерять ногу или руку, — спокойно перечислял он сухим тоном, явно не вникая в суть всех этих увечий. — На худой конец, это мог бы шрам на всё лицо или…
Илия, всхлипнув, закрыла это самое лицо руками, и он опомнился.
— Простите, — повинился он, — увлёкся.
— Я поняла вашу мысль, — глухо ответила она, и, отняв, всё же, руки от лица, призналась: — Я… совершенно не подумала обо всём этом.
Теперь ей сделалось страшно от своего былого легкомыслия. Она, конечно, нервничала и переживала, представляя себе возможный откат за свою магию, но ей в голову даже близко не приходили столь кошмарные варианты, и она только теперь осознала, чем на самом деле рисковала.
— Вы не очень-то разбирались в откатах раньше, — объяснил её легкомыслие Леон. Ему тоже было весьма не по себе от мысли, что из-за такой ничего не значащей ерунды, как заикание, Илия чуть не искалечила себя на всю жизнь. Сердце его заныло от тревоги за неё; он жалел, что встретил её так поздно, что не мог объяснить ей, не мог уберечь — тогда, когда она так в этом нуждалась.
— Вы правы, — широко распахнутыми глазами взглянула она ему прямо в душу. — Мне действительно сказочно повезло.
В этот момент экипаж тряхнуло; он затормозил; они достигли места назначения.