Лири рассказывала что-то живо и быстро, торопясь поделиться впечатлениями, но Айриния почти не вникала, лишь отображая на лице подходящую к случаю улыбку.
Это было мучительно — видеть когда-то дорогого и близкого человека, но ничего к нему не испытывать.
Лири веселилась и печалилась, добавилась успеха и проваливалась, волновалась и воодушевлялась — а Айриния ничего, ничего не могла с нею разделить.
Вдруг голос Лири зазвенел особенно яркой нотой, и пришлось включиться в поток её речи, чтобы не пропустить важное.
— Наставник так меня хвалил! — гордо сияла она. — Сказал, что я лучшая ученица на курсе и гордость резиденции!
Глаза её светились счастьем совершенно запредельным.
— Ах, Айриния! — радостно делилась она. — Ты так меня вдохновила! Теперь я верю, что своим трудом действительно можно чего-то добиться, что в резиденции не смотрят на твоё происхождение, а только на таланты!
Она совершенно сияла. Как и Айриния, она была сиротой и поступила сюда учиться по конкурсу, и была теперь полна надеждами на лучшую жизнь, которой сможет добиться своим усердием и прилежанием.
Айриния тоже была когда-то такой. Тоже наивно верила, что резиденция — это шанс выбиться в люди. Шанс на лучшую судьбу.
С удивлением Айриния почувствовала в себе не то чтобы эмоцию — скорее решимость.
Было что-то глубже, важнее эмоций, что связывало её с Лири. Что делало Лири родной, своей, нужной и важной. Айриния не могла смириться с тем, что Лири ждёт такая же паршивая судьба — стать разменной монетой в магических экспериментах.
Задача «вырваться самой» усложнилась: Айриния поняла, что даже без эмоций не сможет жить спокойно, если оставить Лири её судьбе.
«Но что я могу сделать, если я даже себе помочь не могу?» — задалась вопросом Айриния.
Она подумала было, что нужно, во всяком случае, предупредить Лири — но у неё не хватило на это мужества. Всякий раз, когда она открывала было рот, чтобы начать серьёзный разговор, ей виделось, как потухнет свет в глазах Лири, и… сердце сжималось.
«Что это? Откат выветривается? Эмоции возвращаются?» — с надеждой думала Айриния, но никаких других признаков не замечала.
Только глубокое, незыблемое убеждение, что Лири — своя, и что она не позволит причинить ей зло.