О чём молчат рубины

Глава 25. Поединок

Не дерись на дуэли, если жизнь дорога,

Откажись, как Буренин, и ругай врага.

Козьма Прутков.

Земли, принадлежащие Тевтонскому ордену, замок Мариенбург, 07.09.1410 года. Вечер.

Дождь приближался. Похоже, на этот раз будет настоящий ливень. Ну, если рисковать, то сейчас! Я встал и пошёл на стену. На привычное место, возле кулеврины.

Всё, как всегда! Давно уже, под стены привычно собираются польские зубоскалы, в надежде пообиднее посмеяться над крестоносцами — авось те не утерпят и выскочат в глупую атаку! А позади, вроде бы и не обращая внимания на происходящее, выгуливают коней польские рыцари… Но, если крестоносцы поддадутся гневу и действительно предпримут попытку наскока, то поляки вмиг окажутся в седле! С тройным, а то и с четверным численным перевесом. И нанесут встречный, таранный удар. И попытаются, либо отрезать отступающих от замка, чтобы перебить глупый отряд, либо ворваться в крепость на плечах отступающих. А пока — только насмешки.

Крестоносцы тоже не первый год провели в боях. И отлично понимали польскую задумку. Поэтому ограничивались ответной бранью и ехидными выкриками, делая редкие вылазки не тогда, когда этого хотели поляки, а тогда, когда фон Плауэн считал, что рыцарям пора «поразмяться». И при этом лично стоял на стене, зорко наблюдая за ходом вылазки. Рядом с трубачом, готовым в любой момент дать нужный сигнал.

Обычно я в перебранку не вмешивался. Ну, ругаются и ругаются. Что я, ругани не слышал? Но не сегодня! Сегодня я расшевелю это осиное гнездо!

— Эй, вы, богоотступники! — надрывался толстенький поляк в смешной железной шапке с широкими, круглыми полями, — Что? Выйти на честный бой кишка тонка?..

— Это вы богохульники!! — кричал со стены седой крестоносец, — Коли с язычниками объединились! Побоялись бы гнева Божьего!

— Известно, на кого гнев Божий пал! — язвительно возразил поляк, — На Грюнвальдском поле Господь это ясно показал! Всех вас побьём! Всех до единого!

— Сперва на стену замка запрыгни! — хладнокровно посоветовал крестоносец, под смех окружающих.

— А что же в чистом поле вопрос не решить? — не смутился толстенький, — Или крестоносцы стали трусливее зайцев? Ха-ха-ха! Били мы вас в поле, бьём и будем бить!

— А мы подождём, пока вы от дизентерии не просрётесь! — отвечал крестоносец, опять вызвав общий смех. Похоже, эти люди понимали толк в долгой осаде…

Я бросил последний взгляд на небо. Пора!

— Эй, вы!!! — надсаживаясь, заорал я, — Пшеки косорылые![1] Макаки голозадые! Умойтесь соплями, клопы вонючие!!!

— Что?!!! — обомлели поляки. Да и наши, на стене, как-то странно замолчали и принялись коситься на меня.

— А то!!! — не унимался я, — Что ночью шёл здесь святой старец с горы Афон! Вот, он оглянулся на ваш вшивый лагерь и сказал: «Кровью умоются виновные!». Так что, можете умываться соплями! Потом кровью смыть сможете!

— Ты!!! — заорал вдруг толстенький, тыча в меня пальцем, — Ты!!! Мерзавец!!! Я вызываю тебя на бой!!! Я, опоясанный рыцарь, Кнышко из Бржески, вызываю тебя на бой! На утоптанной земле! Конным или пешим! Любым оружием!!! Выходи!!!

Упс!.. А про это я и не подумал! Что меня вызвать могут. Нет, драться мне категорически нельзя! Не для того я всё затеял, чтобы меня сейчас какой-то Кнышко из какой-то Бржески — Господи! Как они это выговаривают?! — мечом проткнул или секирой распополамил! Сейчас я этого Кнышко пошлю…

Я оглянулся вокруг. Суровые лица сурово смотрели на меня. Мол, сказал слово — отвечай! Ты же крестоносец? Пусть даже оруженосец? Тогда иди! И умри гордо!

О! Я же оруженосец!..

— Не могу! — я скорчил скорбную физиономию, — Я не рыцарь! Наш бой будет уроном твоей чести…

— Плевать!!! — побагровел от гнева толстенький Кнышко, — Я сделаю для тебя снисхождение! Я, опоясанный рыцарь, скрещу с тобой оружие, чтобы размазать тебя по земле, тварь! Чтобы все видели, можно ли ТАК оскорблять польскую шляхту! Выходи!..

— Крестоносцам не нужно чьё бы то ни было снисхождение! — пророкотал густой бас невдалеке от меня, — Ты не побоялся вызвать на бой моего оруженосца? Не велика доблесть! Посмотрим, не испугаешься ли ты настоящего рыцаря?! Это МОЙ оруженосец! Я отвечу за его слова! Готов ли ты повторить свой вызов, Кнышко, из непонятно откуда?..

Брат Гюнтер, казалось, даже не напрягал голоса, но мощный бас его, я уверен, слышен был далеко в поле.

— Я Кнышко из Бржески! — надменно распрямился поляк, — Это в земле Куявии, что рядом с Добжинской землёй! Я своими глазами видел зверства крестоносцев на этой, истинно польской земле! Я не побоюсь тебя, кто бы ты ни был! Назовись, крестоносец!

— Оставался бы ты лучше в своей… — губы Гюнтера презрительно изогнулись, — в Куявии! Глядишь, остался бы жить… Я смиренный рыцарь Ордена Святой Марии Тевтонской, Гюнтер фон Рамсдорф! Надеюсь, слышал?!

Я с удовольствием увидел, как попятился конь под поляком. Видимо, он изо всех сил пытался удержать равнодушное лицо, но чуткое животное уловило состояние хозяина.

— Помнится, ты лишился руки? — чуть помолчав, прокричал Кнышко, — С моей стороны будет нечестным вызвать на бой калеку…

— И ты хочешь отрубить себе руку? — насмешливо перебил брат Гюнтер, — Чтобы уравновесить силы и чтобы всё было честно? Не беспокойся! Я и одной рукой вобью тебя в землю по самые ноздри! Ты готов повторить вызов?..

Толстенький поляк нервно оглянулся вокруг. Теперь на него, как недавно на меня, глядели суровые лица суровыми взглядами.

— Да! — отчаянно выкрикнул Кнышко, — Я вызываю тебя! На утоптанной земле! Пеший или конный! Любым оружием!

— И?.. — со значением протянул Гюнтер.

— Что «и»? — смутился поляк.

— До смерти, или так… до победы?

Отчётливо было видно, как напрягся Кнышко. Как ему хотелось рискнуть и как он этого боялся.

— До победы… — буркнул он наконец.

— Отлично! — рокочущий бас Гюнтера, казалось, пробирал до самых пяток, — Тогда здесь и сейчас! Пешими! И да рассудит нас Бог!

— А оружие?

— Я предпочитаю благородный меч, верный кинжал и отвагу в душе! Если тебе чего-то не хватает, могу поделиться…

— Я сам могу поделиться! — чуть не взвизгнул поляк. Видно было, что Гюнтеру удалось-таки вывести его из равновесия.

— Тогда жди! Я уже иду.

— Надеюсь, наши оруженосцы тоже примут участие в поединке? — успел вставить поляк.

— Разумеется, — не оглядываясь, бросил Гюнтер, решительно направляясь к лестнице со стены.

Я растерялся. Мне бежать за Гюнтером? Или мне бежать за оружием? Я же оруженосец? Или, куда мне бежать?!

Но, никуда бежать не пришлось. Брата Гюнтера уже ждал у лестницы долговязый, но крепкий и плечистый парень, примерно моих лет. С целой кучей железа. По всей видимости, ещё до того, как сказать своё первое слово, брат Гюнтер успел его послать за оружием. И тут же, привычно, споро и ловко, этот парень принялся снаряжать Гюнтера на бой. Не без помощи других крестоносцев, вызвавшихся сопровождать брата Гюнтера в качестве зрителей. За стеной никто никуда не спешил. Там уже все были в боевых латах. Разве что, какой-то рыжий детина помог Кнышко спешиться. Оруженосец? Посмотрим…

Когда на стене появился фон Плауэн я не заметил. Вроде не было, не было, а потом — раз! — и вот он уже внимательно выслушивает, что ему докладывает один из стражников. И бросает очень внимательный взгляд в мою сторону. Да… уж… А потом рядом оказался брат Томас и они о чём-то яростно принялись спорить. Спасибо тебе, брат Томас! Я чувствую, ты снова прикрываешь меня грудью… А что там с братом Гюнтером?

Похоже, в спешке, кое-что из доспехов одеть не успели, а может, брат Гюнтер сам отказался от части доспехов. Во всяком случае, лицо крестоносца не закрывала броня. На голове был рыцарский шлем, но лицо было открытым. А так, брат Гюнтер был полностью облачён в сверкающие доспехи, вооружён мечом-полуторником, и на правую руку ему особым образом, прямо к пластинам доспеха, приспособили кинжал, вытянутый чуть вперёд и вверх. Ну, понятно, сам брат Гюнтер ухватить кинжал не может, но двигать рукой в доспехе вполне способен. А заодно — и кинжалом! Я видел, как быстро снарядили и оруженосца. Этого попроще и без затей. Накинули кольчужный доспех, напялили на голову железную шапку, сунули в руки стальную шипастую дубину — вот и готов!

Брат Гюнтер уже нетерпеливо притоптывал ногой у ворот, а фон Плауэн всё ещё раздумывал на стене, подозрительно посматривая по сторонам. А потом решился и махнул рукой. Ворота протяжно заскрипели, открываясь. И оба поединщика одновременно шагнули друг навстречу другу. Странно, но они оказались почти одного роста! Великан Гюнтер и поляк Кнышко. Один стоил другого!

Польский рыцарь держал обоими руками двуручный меч, кинжал висел на поясе, справа, но чуть сдвинутым к середине, чтобы ловчее было выхватывать его в случае нужды.

Не знаю, сказали они что-то друг другу или просто посмотрели глаза в глаза. Но, промедлив, буквально долю секунды оба направились в центр круга, который уже образовался из зрителей. А позади рыцарей гордо и важно шли их оруженосцы, бросая друг на друга яростные взгляды.

— И кто будет судьёй? — завертел головой Кнышко.

— Зачем нам судья? — лениво громыхнул брат Гюнтер, — Если ты рыцарь, то ты сам себе судья! Или ты не рыцарь?..

— Начинаем! — вместо ответа, гневно выкрикнул поляк, и бросился в атаку.

И завертелось…

Крестоносцы успели дать мне несколько уроков, поэтому я мог бы долго и нудно описывать этот бой техническими терминами, типа: брат Гюнтер сделал вид, что собирается атаковать в терцию, но на самом деле сделал удар в секунду… вот только, боюсь, меня далеко не все поймут. Поэтому расскажу не о технике, а о впечатлениях. Тем более, что брат Томас уже был рядом и вполголоса комментировал то, что считал нужным комментировать.

Первое, что бросилось в глаза — поляк активно использовал то, что его меч оказался длиннее. Брат Гюнтер пытался прорвать оборону Кнышко и так и эдак, но не тут-то было. Польский рыцарь так умело удерживал расстояние, что он всегда мог полоснуть брата Гюнтера, а тот элементарно не дотягивался до противника. Мечи сталкивались, звенели, бойцы кружили, то пытаясь продавить врага силой, то обхитрить коварным ударом, но пока безрезультатно. Считать, сколько раз скрестились мечи, я перестал уже после первых четырёх ударов, прозвеневших за одну секунду: бесполезное дело! Вся хитрость была не в количестве ударов, а в умении и ловкости.

В отличии от рыцарей, оруженосцы сразу сцепились в отчаянной сече. И тут рыжему польскому парню неожиданно оказалось проще. Его фальшион[2] был легче, и потому гораздо подвижнее, чем шипастая булава немецкого оруженосца. И тому всё чаще приходилось работать небольшим щитом, размером, едва ли больше, чем две раскрытые пятерни взрослого человека. Зато удары немца были тяжелы и весомы, и я не завидую рыжему, принимавшему подобные удары на свой, такой же, небольшой щит. Именно поэтому, рыжий всё более и более взвинчивал темп, заставляя немца уходить в глухую защиту, а сам нападая из самых непредсказуемых позиций.

Похоже, Кнышко убедился, что в мастерстве не уступает брату Гюнтеру, и осмелел. Несколько длинных, тяжёлых ударов двуручником и неожиданно поляк бросился в самую настоящую атаку, да так, что лезвие его меча стало напоминать крылья мельницы! Мне послышалось, что я слышу протяжный свист стальной полосы, кромсающей воздух прямо перед носом брата Гюнтера. Тот отпрянул от угрозы, да так неудачно, что толкнул своим огромным телом польского оруженосца. Рыжий сбился с шага, споткнулся и чуть не грохнулся наземь. И оруженосец-немец своего шанса не упустил. Отбросив свой крохотный щит, он перехватил булаву обеими руками и принялся, в буквальном смысле, гвоздить противника, не давая ему распрямиться. Рыжий поляк попытался на четвереньках отпрыгнуть от ужасного орудия, но бесполезно. Удар-удар-удар — поляк грохнулся наземь, — удар-удар-удар — рыжая голова безвольно задёргалась, похоже, поляк потерял сознание — удар-удар — немецкий оруженосец попросту добивал противника — удар-удар — и около десятка зрителей, от обоих сторон, повисли на плечах немецкого оруженосца, предотвращая окончательное смертоубийство. Рычащего от злобы парня еле удалось увести в сторонку, да и то, только после того, как унесли бесчувственное тело поляка.

— Ты вмешался в бой оруженосцев! — задыхаясь, вскрикнул Кнышко, на секунду останавливая атаку.

— Ты же меня теснил! — возмутился Гюнтер, — Я сам еле на ногах устоял! Это твой оруженосец чуть меня с ног не сбил, подставляясь под меня, когда я отступал!

— Ты вмешался в бой оруженосцев! — свирепо повторил поляк, — И да будет на тебе гнев Божий! А я помогу Господу, став орудием в руках Его! Получи!

И двуручный меч снова протяжно засвистел. Звяк-звяк-звяк! — брат Гюнтер еле успевал отбить могучие удары поляка, постоянно вынужденный пятиться назад. Но вот, он предпринял отчаянный манёвр: шагнув в сторону от атаки, взмахнул своим полуторником так, что тот выписал сверкающую восьмёрку перед лицом поляка, а потом сделал резкий выпад, пытаясь пронзить того остриём.

Кнышко оскалил зубы в усмешке и ловко парировал удар, а потом как-то хитро перехватил свой меч за середину и продолжая движение вперёд, нанёс удар рукоятью в лицо брату Гюнтеру. Вышло, что удар получился без дополнительного замаха, но мощный. Брызнула кровь. Брат Гюнтер отшатнулся и еле удержал равновесие. А Кнышко опять перехватил меч за рукоять и продолжил атаку.

— Негодяй явно читал де Либери… — проворчал брат Томас.

— Что? — не понял я.

— Фиоре де Либери написал трактат «Цветок битвы», — пояснил командор, — Так этот Кнышко прямо по трактату шпарит! Итальянская система боя… Очень хорошая и надёжная. И целый огромный раздел как раз про длинный меч…

— А брат Гюнтер?

— А брат Гюнтер пользуется немецкой тактикой, описанной Лихтенауэром. Ха! Знаешь с какой фразы начинается трактат Лихтенауэра? «Юный рыцарь, всегда помни, что нужно любить женщин и бояться Бога!». А? Как он додумался это в одной фразе соединить? Но трактат хорош! Только зашифровано многое. Хочешь разобраться? Добро пожаловать в нужную школу фехтования! Там тебе разъяснят, что под каким шифром скрывается. А без этого не разберёшься… Вот! Отличный удар!

Пока брат Томас объяснял, Кнышко совсем отбросил осторожность. За что и поплатился. Он нанёс мощнейший удар сверху вниз, который мог бы распополамить брата Гюнтера, вместе с его доспехами, но брат Гюнтер в последний момент скользнул вбок, подшагнув правой ногой в сторону, с разворотом. В результате он оказался чуть ли не бок о бок с противником. И — хрясь!!! — впечатал ему в лицо удар бронированным локтем. Теперь у поляка брызнуло на доспехи кровавой струёй, а самого его отшатнуло не меньше чем на два шага. Вот только меча из рук Кнышко не выпустил. Отплёвывая красные сгустки, он уставился на брата Гюнтера тяжёлым взглядом.

— Не смешно? — посочувствовал противнику брат Гюнтер, — А ты всё равно улыбнись!

— Я не только улыбнусь, я посмеюсь после боя, когда ты будешь ползать у меня в ногах, умоляя о пощаде! — хмуро пообещал Кнышко.

— Тогда тебе долго смеяться не придётся! — парировал брат Гюнтер, — У нас всё только начинается! Защищайся!

Теперь брат Гюнтер начал атаку, да с таким напором, что поляк не успевал нарастить нужное расстояние. Теперь ему длинный меч стал мешать. Брат Гюнтер извлёк уроки начала поединка и не позволял противнику уйти на дальнюю дистанцию. А ещё он теперь действовал и мечом и кинжалом одновременно, предупреждая попытки поляка отскочить в сторону. Только назад! И Кнышко вынужденно пятился, натужно пытаясь поднять меч в боевое положение, но Гюнтер каждый раз наносил удар так, что меч поляка опускался к земле. Как там, мне называли такую стойку, в которой раз за разом оказывался Кнышко? Стойка «глупец»? Кажется, да!

Отчаянным движением Кнышко крутнулся на пятке, вокруг своей оси, изо всех сил размахиваясь огромным мечом… Вз-з-з! — пропороло воздух тяжёлое лезвие, потому что брат Гюнтер успел отскочить. А Кнышко по инерции свернулся в три погибели. И, пока он распрямлялся, брат Гюнтер опять оказался прямо перед ним.

— Так вот почему Гюнтер не взял двуручник! — глубокомысленно заметил брат Томас.

— Почему?..

— Ты не заметил? — брат Томас взглянул на меня с удивлением, — Он его заставил изнемогать! У брата Гюнтера осталось больше сил! Посмотри, как проворно он двигается! Не то, что поляк!

И действительно, я увидел, что брат Гюнтер выглядит гораздо свежее. У Кнышко уже начали заплетаться ноги, а Гюнтер успевал оказаться то здесь, то там, по-сути, управляя боем, заставляя поляка делать вынужденные и бесполезные движения. Похоже, у Кнышко оставался последний шанс…

— Вз-з-з…Хрясь!! — поляк повторил тот же трюк, с разворотом на пятке, разве только, удар теперь был направлен не вбок, а немного сверху вниз, целясь в шею брату Гюнтеру. На этот раз Гюнтер не отскакивал. Наоборот, он сделал движение навстречу удару. И удар пришёлся не в цель, а в стальной наплечник над правым плечом. Быть может, Кнышко так отрабатывал приём, рассчитывая, что именно в правой руке обычно держат оружие? И теперь провёл приём не задумываясь, по привычке? Вот только теперь меч был в левой руке его противника! И никуда он не выпал! Но удар в наплечник оказался таким мощным, что наполовину прорубил его. И застрял на долю секунды. И тут же брат Гюнтер резко дёрнулся вбок, вкладывая в это движение всю свою массу. Рукоять огромного меча ответно дёрнулась в сторону, да так, что поляк не сумел удержать её в руках. Бесполезный теперь меч слабо звякнул ударившись о землю. Гюнтер сделал шаг вперёд.

Глаза польского рыцаря округлились, а руки принялись шарить по поясу, в поисках кинжала. Гюнтер сделал ещё шаг. И его меч начал плавно подниматься вверх. Кнышко выхватил кинжал и попятился. Куда там было с кинжалом против суровой мощи брата Гюнтера? А брат Гюнтер, казалось, только и ждал, когда противник окажется с оружием в руках! Потому что в тот же миг его меч сделал ложный выпад остриём в лицо поляка, а потом, когда Кнышко опять отпрянул, брат Гюнтер резко и ожесточённо рубанул сверху вниз.

— Дзинь… — тонко звякнула латная перчатка поляка, так и не разжавшись, не выпустив боевого кинжала. А из обрубка руки польского рыцаря потоком хлынула кровь.

— Ну, вот, — прокомментировал брат Гюнтер, — Ты хотел честного поединка? Теперь мы оба без одной руки! И это честно!!!

— Вот он чего добивался! — восхищённо стукнул меня по спине брат Томас, — А я гляжу: чего это он позволяет себя в лицо рукоятью меча лупить?! Чего это бой ведёт так, словно шутки шутит? А он сперва его подманивал! А потом наказал! А-га-га! Ловко!

Кнышко, между тем, отступал, стремительно бледнея и пытаясь ухватить себя за обрубок руки, но жёсткие пластины доспеха не позволяли этого сделать. Если он не хочет истечь кровью…

— Пощады! — выдохнул поляк.

Брат Гюнтер сделал ещё шаг, как раз на расстояние удара мечом. И его окровавленный полуторник опять начал медленно подниматься по дуге вверх.

— Пощады!! — закричал поляк.

Меч брата Гюнтера поднялся над головой. И пальцы крепче стиснули рукоять перед последним, страшным ударом.

— Пощады!!! — Кнышко рухнул на колени, — Пощады! Мы договорились биться не до смерти!!! Пощады!!!

— Тогда произнеси то, что ты должен произнести, — посоветовал брат Гюнтер.

— Я… я признаю себя побеждённым… — не вставая с колен, простонал поляк, — И я клянусь щитом святого Георгия Победоносца, покровителя рыцарства, что не позднее, чем через четыре дня я добровольно явлюсь в замок Мариенбург, чтобы сдаться в плен отважному рыцарю Гюнтеру фон Рамсдорфу, победившему меня в честной битве…

— Четыре дня? — вскинулся брат Гюнтер.

— Мне нужно отдать нужные распоряжения… Четыре дня…

— Я не тороплю тебя, — задумчиво кивнул брат Гюнтер, — По себе знаю, как плохо заживают подобные раны… Я готов дать тебе две недели! А то ещё придётся возиться с твоим лечением… А оно мне надо? Две недели!

— Хорошо, — уже совсем бледный, теряя последние силы, согласился Кнышко, — Не позднее двух недель… Клянусь…

И поляк рухнул на землю. И тут же к нему потянулись руки, отвинчивая крепления и сдирая доспехи, чтобы остановить кровь, чтобы оказать первую помощь. А брат Гюнтер выпрямился во весь гигантский рост и, не оглядываясь, гордо пошёл в крепость, сопровождаемый крестоносцами-зрителями.

Я опрометью бросился к лестнице со стены.

[1] … Авторы подчёркивают, что они никого не призывают к расовой дискриминации, или делению по национальному признаку. То, что происходит на страницах книги, никак не отражает авторской личной позиции. Авторы выступали и будут выступать за дружбу между народами!

[2] …фальшион… Любознательному читателю: фальшион — это одноручный меч односторонней заточки с расширяющейся частью от перекрестья (гарды) к концу меча. Почему-то такие мечи любят рисовать в руках пиратов. И, действительно, вид у них устрашающий.

Фальшион.

Стойка "Глупец" (Де Либери "Цветок битвы")

Один из приёмов боя — удар рукоятью (Де Либери "Цветок битвы")