О чём молчат рубины

Глава 54. Катеринины байки /2

Вот, говорят, путешествие — лучшее средство образовать

себя во всем: правда, точно правда! Как многому тут научишься.

Оскар Уайльд.

Бранденбуржское курфюршество, Кострин-Франкфурт-Юттенштадт-Губен-Форот-Шпремберг-Хойерсверде-Гёрлиц-Дрезден-Фрайберг-Цвиккау, 04–14.10.1410 года.

И крестоносцы и время, всё понеслось вскачь! Ну, точнее, на следующий день. В тот день мы задержались. Надо было похоронить кучера Джорга, именно такое оказалось у него имя, которое помнили только Катерина и Эльке. Да ещё кучер кареты, Трогот. Остальные обращались к нему просто: «Эй, ты!». Джорга собрали по частям — я даже удивился, что почти все части нашлись! — и закопали здесь же, у обочины дороги, и сам брат Марциан проводил обряд отпевания. Думаю, это большая честь, на которую и не надеялся при жизни скромный, невзрачный Джорг.

На могиле поставили простенький крест, тут же сооружённый оруженосцами из толстых веток, и я заметил, как Катерина вздрогнула, когда этот крест водружали на могилу и в тревоге поглядела на небо. Да-да, девушка! Подумай! На каждом погосте стоит целый лес крестов, и на все эти кресты с печалью и болью взирает Иисус Христос, вспоминая свои земные страдания. Если, конечно, твоя религия не врёт.

Громадные рыцарские копья оказались безвозвратно испорчены взрывом. Мне показалось, что это была самая печальная утрата для крестоносцев. Копьё — это так привычно для рыцарей! Утратить копьё — это хуже, чем ребёнку потерять любимую игрушку! Потому что копьё — не игрушка! Это оружие, которое не раз спасало жизнь рыцарям в смертельном бою. Я видел, как печально вздыхали крестоносцы, рассматривая обломки, и глубокая складка залегала у них меж бровей.

С другой стороны, многое удалось найти в приличном, рабочем состоянии. Топоры, секиры, лопаты, части доспехов, какие-то личные вещи, одежда… Даже часть продуктов можно было ещё использовать. Всё это было увязано в узлы и нагружено на коней, а на ближайшем постоялом дворе Марциан прикупил ещё лошадей и взял у трактирщика несколько прочных мешков. Теперь у каждого из нас на поводу была запасная лошадь с увязанными мешками и тюками. Даже у меня, хотя мой личный мешок ехал в карете. Кажется, в поклаже моей второй лошади были продукты — крупы, мука, лепёшки, горшочек с маслом, сыры, колбасы, овощи, фрукты, зелень и всё такое прочее.

И вот, когда наше посольство вот так поменяло свои транспортные средства, тогда мы и припустили! Не скажу, что всю дорогу мы неслись стремглав, вовсе нет! Но всё же скорость существенно увеличилась. Раньше мы ехали шагом, только иногда переходя на лёгкую рысь, и нас обгоняли все встречные и поперечные, а сейчас мы скакали лёгким галопом, а иногда переходили и в намёт! Кучеру кареты теперь приходилось потрудиться, чтобы не отстать, хотя в карету и запрягали двоих лошадей цугом. Теперь после дневного перехода приходилось коней вышагивать, а не просто заводить в стойла. Но, как мы понимали, овчинка стоила выделки. Вот уже несколько дней не было ни одного нападения, даже следов ничего похожего мы не видели. Брат Вилфрид окреп, рана почти перестала его беспокоить и он вполне успевал за остальными. Вот только общаться, сидя в сёдлах, стало сложнее. Ну, я-то ладно, я восполнял дефицит общения сидя в карете и беседуя с Катериной, а крестоносцы отрывались в трактире. Внезапно они стали очень разговорчивы по вечерам. И я их понимаю! Человеку язык для того и дан, чтобы говорить. Намолчавшись весь день, этот самый язык поневоле развязывался вечером. А для меня — двойное удовольствие! Днём я беседовал с Катериной, благо через пару дней губа у девушки зажила, а вечерами с удовольствием слушал байки рыцарей. Красота!

Как-то незаметно стали видны горы. Вот их не было, не было, а вот они уже видны на горизонте. И всё ближе и ближе. Марциан с тревогой бросал взгляды на Ульриха, а тот так же тревожно глядел на Марциана. Когда я не выдержал и напрямую спросил, в чём дело, Марциан неохотно ответил, что в горах можно встретить и трактиры, и монастыри, и деревушки, вот только нормальный замок встречается редко. И как бы подгадать, чтобы нам денёк отдохнуть в приличном замке перед горами, так, чтобы потом заехать в не менее приличный замок, уже после гор? Потому что устраивать мытьё и постирушки в трактире — идея так себе. Разве что, в монастыре? Но там в основном мужские монастыри, и уставом многих из них женщинам запрещено даже заходить за стену монастыря, не то, чтобы принять ванну. Что же мы, сами помоемся, а наши девушки останутся грязными?!

— Они нам этого не простят! — с умным видом, согласился я, — А что говорят карты?

— Карты говорят разное, — уклонился от прямого ответа Марциан, — Но мои карты достаточно стары, чтобы не очень-то на них надеяться. Бунты, восстания, крестьянские войны… после этого, бывает, от замков, указанных на карте, на самом деле остаются одни развалины. А узнать об этом мы можем слишком поздно, чересчур понадеявшись на квадратик с флажком, нанесённый на листок пергамента.

— И что же делать?

— Надеяться на Бога, на милость Его… — вздохнул Марциан, — Даст Бог, тот замок, на который мы рассчитываем, будет цел…

Чуть позже я спросил у Катерины, почему Марциан так встревожен и не доверяет картам.

— Видишь ли… — замялась девушка, — Помнишь, я посещала монастырь бенедиктинцев? Там мне рассказали новости, которые я тут же пересказала Марциану. А потом прикусила губу и не смогла рассказать тебе. Так вот, дела в Бранденбургском курфюршестве, скажем прямо, не весёлые. Тебе коротко или подробно?..

— Подробно, но… кратко! — невнятно сформулировал я.

Странно, но Катерина поняла.

— Хорошо. Итак, ещё в далёком двенадцатом веке император Священной Римской империи Лотарь Второй назначил графа Альбрехта Медведя, из рода Асканиев, маркграфом Северной марки. Это и было предпосылкой создания маркграфства Бранденбург. Потому что, лет через пятнадцать, этот самый Альбрехт Медведь, проводя захватнические рейды, занял без боя гевельскую крепость Бранденбург. Гевелы — это западные славяне, если что. Да-да, славянские племена когда-то владели землями, по которым мы сейчас путешествуем. Но я не об этом. Захват Бранденбурга позволил Альбрехту присоединить все гевельские земли, но подобный поворот никак не входил в планы соседей! А рядом находилось другое славянское племя — спревяне. Понятное дело, закипела война. Жестокая и беспощадная. Только через семь лет Альбрехту удалось окончательно закрепиться в Бранденбурге. Это было в тысяча сто пятьдесят седьмом году. И в этом году он официально принял титул маркграфа Бранденбурга, а Северная марка стала Бранденбургской маркой.

Надо сказать, при Альбрехте Медведе новое маркграфство получило расцвет. Он покровительствовал городам, возрождал ремёсла, возводил новые крепости и основывал монастыри. Ну, проще сказать, заботился о собственной земле, которая его и кормила. Проживали на этой земле и германцы и славяне и, хотя немцы славян недолюбливали, но со временем они все ассимилировались в единый народ, населявший маркграфство.

Потомки Альбрехта, тоже из рода Асканиев продолжали захватывать куски там и тут, расширяя свою территорию. Воевали с Данией, победили, заявили права на Померанию…

— Выход к морю! — уверенно сказал я, вспомнив уроки брата Томаса, — Им был нужен выход к морю!

— Верно. И император Фридрих Второй отдал её в ленное владение Бранденбургу. К середине тринадцатого века Бранденбургское маркграфство ещё больше выросло. К нему присоединилась Укерская марка, часть Лузании, и площадь маркграфства стала побольше чем очень многие королевства! Опять же, закладывались новые города, прокладывались новые торговые пути, расцветали новые центры торговли, вроде Берлина и Кёльна…Увы, кто же знал, что это расцвет перед закатом?..

В тысяча триста двадцатом году род Асканиев Бранденбургских пресёкся, в связи со смертью малолетнего Генриха Второго. И начался делёж пирога! Соседи налетели на Бранденбург, словно голодные псы на мясистую кость! Все, кому не лень, пытались поживиться за счёт ослабшего маркграфства. Только через три года император Священной Римской империи Людовик Четвёртый, из рода Виттельсбахов, казалось, положил конец смутам. Сам он являлся дядей по материнской линии тому самому Генриху Второму — впрочем, надо заметить, королевские семьи всей Европы связаны родственными узами! — и это дало ему основание передать Бранденбургскую марку в ленное владение своему восьмилетнему сыну Людвигу. Потеснив саксонских, веймарских, ангальтских и прочих Асканиев. Что не добавило им взаимной любви.

Решение, мягко скажем, не пошло на пользу Бранденбургу. Потому что Людвиг был герцогом Баварии. И он заботился о процветании Баварии. Очень часто — за счёт Бранденбурга. Наплевав на интересы бранденбургской знати. Не обеспечивая им надёжной защиты от хищных соседей. В ответ началась очередная смута, волнения, резня. В конце концов, Бранденбург отказался подчиняться Людвигу Первому Баварскому! И, казалось бы, надо тут же и раздавить бунтовщиков железной пятой имперских войск, но… сама империя в это время испытывала не лучшие времена. В тысяча триста сорок шестом году имперская знать назначила второго императора! В противовес правящему, Людовику Четвёртому Баварскому. А после смерти Людовика Четвёртого, как ты помнишь, из рода Виттельсбахов, императором Священной Римской империи стал Карл Четвёртый, из рода Люксембургов. Поменялась династия императоров! Что уж говорить о бедном, затюканном маркграфстве Бранденбург? Там внезапно начал править маркграф Вальдемар, потомок старой ветви бранденбургских Асканиев! Вот это поворот! И он пользовался такой широкой поддержкой знати и населения, что Карл Четвёртый Люксембургский, занятый своими неотложными проблемами, предпочёл отдать ему Бранденбургскую марку в ленное владение.

Только через два года выяснилось… ты не поверишь! Выяснилось, что граф Вальдемар — самозванец! Лжевальдемар![1] Даже имя его называлось — некий мельник по имени Якуб Ребок. И опять началась взаимная резня… Виттельсбахи требовали вернуть к власти их представителя, а представители рода Асканиев, в частности Ангальт Цербские и Ангальт-Кётенские с пеной у рта доказывали, что Лжевальдемар — настоящий. Раздор, смута, шатания, брат на брата с оружием… не повезло Бранденбургу!

Кончилось тем, что Виттельсбахи всё же вернулись. Присяжные, которые разбирали дело Лжевальдемара, выразились очень осторожно: «Если бы нам пришлось присягать, настоящий ли это Вальдемар или нет, скорее всего мы избрали бы последнее…». В результате Лжевальдемар от власти был отстранён, но провёл остаток жизни у рода Асканиев, которые продолжали признавать его родственником, и был похоронен с соответствующими почестями в тысяча триста пятьдесят шестом году.

Виттельсбахи вернулись. Но лезть в Бранденбург у них охота отпала напрочь! И уже в тысяча триста пятьдесят первом году Людвиг Виттельсбах Баварский передал эту хромую лошадь своим младшим сводным братьям, а сам вернулся в Баварию.

— Хромую лошадь? — удивлённо поднял я брови.

— Это выражение такое. Ну, вроде и зарезать жалко, и не прокатишься. Понимаешь? Даже если есть вторая лошадь, всё равно не разгонишься, та, хромая, тормозить будет. А резать рука не поднимается, вдруг выздоровеет, при надлежащем уходе?

— Понимаю, — кивнул я, — У нас было похожее выражение: сандалии без ремешков. То есть, приходится идти босым, да ещё и сандалии в руке тащить, а выбросить жалко; если ремешки найдутся, то и сандалии ещё пригодятся.

— Ага! В самом деле, похоже. Так вот, Людвиг Первый передал Бранденбург Людвигу Второму и Оттону Пятому. Тем временем, бранденбургское маркграфство стало курфюршеством. А Людвиг Второй — первым курфюрстом. А потому, что это обширные земли и очень важные для императора. Потому что для выборов императора важен каждый голос, а бранденбургский курфюрст как раз таким голосом обладает. Их всего семь курфюрств, которые избирают императора! Один голос из семи — как же не быть ему важным?! И Карл Четвёртый Люксембург очень даже облизывался на Бранденбург. Не для того, чтобы развивать, а для того, чтобы иметь лишний голос в копилке. Больше ни для чего.

Тем временем Людвиг Второй умер, а Оттон Пятый начал потихоньку распродавать земли. Сперва он продал Карлу Нижнюю Лузацию, которую поляки называют Нижней Лужицей, а потом и всё курфюршество, за пятьсот тысяч полновесных гульденов. Опять поменялась власть! В Бранденбурге воцарилась династия Люксембургов.

— Смута, волнения, взаимная резня… — подсказал я.

— Верно, — вздохнула Катерина, — Карлу нужен был голос, а не сам Бранденбург. Он его бросил, как хромую лошадь, возле дороги. Или сандалии без ремешков. Вроде они и его — никто не трожь! — а вроде и сами по себе. Во всяком случае, опять начались волнения среди местной знати. Уже который век подряд! Йост Моравский, который стал преемником Карла в Бранденбурге, ещё меньше занимался делами курфюршества! Виттельсбахи плевали на Бранденбург и занимались Баварией, а Йост Моравский занимался делами Моравии и точно так же плевал на Бранденбург. В результате власть перешла к местным баронам, расплодились банды разбойников и грабителей, и ситуация неуклонно катилась к гражданской войне. Дошло до того, что сами представители бранденбургской знати собрались и отправились посольством к императору Сигизмунду в Будапешт, просить его навести порядок! А? Каково?! До какой степени надо было довести местную знать, чтобы она сама просила над собой нормального владельца поставить?!

— И что ответил император? — с любопытством спросил я.

— Император Сигизмунд назначил Фридриха Шестого Нюрнбергского из рода Гогенецоллернов наследным главой и правителем бранденбургской марки! — отчеканила девушка, — И прямо сейчас отряды Фридриха идут по Бранденбургскому курфюршеству, огнём и железом выжигая смуту и неповиновение. Огнём и железом! Всё, что не приносит клятву верности и покорности, всё уничтожается. А всё, что боится быть уничтоженным, всё бежит, спасаясь от жестокости и смерти. В том числе, бегут банды разбойников. Бегут некоторые старинные дворянские рода, опасающиеся гнева нового повелителя. Бегут разорённые селяне из сожжённых сёл. Бегут разорённые ремесленники из сожжённых городов. А за ними по пятам идут отборные отряды Фридриха. И там, где происходят столкновения, там реки вскипают кровью. Как ты думаешь, насколько нам желательно попасть между этими силами?..

— Я бы не хотел! — невольно передёрнул я плечами, — И чем дальше от этих мест, тем лучше! А где эти столкновения? Как далеко?

— Пока ещё чуть в стороне от нас! — зловеще сказала Катерина, — Пока ещё… Но нам стоило бы поторопиться!

Я хорошенько задумался. Что бы я сделал на месте наших врагов? Если бы был холодным циником и мерзавцем вроде… вроде Нишвахтуса? Или одним из его подручных? Ну… я бы постарался отыскать одну из больших групп, сбегающих от войск этого Фридриха. Представился бы местным бароном. Сказал бы, что у меня есть свободные земли для расселения. Есть кров и пища. Я готов приютить всех желающих именно этой группы! Вот, прямо всех! С детьми и стариками. Если… если бойцы этой группы докажут мне свою преданность! О, нет! Клятвы не помогут. Клятвы — это сотрясание воздуха. А вот если лучшие бойцы этой группы докажут мне свою верность делом… Что значит «не воины»? Думаете я поверю, что вы во время скитаний святым воздухом питаетесь? Зверушек не стреляете в лесах? Значит, есть стрелки! Почти что воины! Что сделать? Ну, к примеру… хм… ну вот, заезжал в мой замок недавно отряд крестоносцев. И нанесли мне обиду. Если этот отряд будет уничтожен… так и быть! Всех приму! И будет вам добрая защита от отрядов Фридриха! На моей земле никто не посмеет вас тронуть! Лошадей для погони? Дам я вам лошадей! И проводника дам. Вот, конкретно вот этот мой… э-э-э… лесничий, он покажет вам какой именно отряд крестоносцев мне мешает. Ну, согласны? А то ведь я могу и другую группу беженцев на свою землю поселить. Мне-то всё равно, кого брать. Кто преданный, тот и мой! А?.. Согласны?..

Конечно, они будут согласны. От отчаяния, от горя, поверив радужным и — увы! — беспочвенным обещаниям. А мы будем обречены, если два-три десятка отличных лучников вздумают нас поливать стрелами из придорожных кустов. Нет, какое-то время посопротивляемся, и может, даже положим половину нападающих. Но все наши потуги будут бесполезны. Все ляжем. Так что же? Можно уже бояться?..

Нет, решил я, после раздумий. Тут что-то не так. Этот наш противник отчего-то не желает вреда всему отряду крестоносцев. Его цель — я и только я. Почему? Загадка. Но брат Марциан прав, если бы нас хотели всех убить, то давно убили бы. Да вот, хоть в трактире бы сожгли вместе с другими постояльцами. Но не сожгли же?.. Так что? Бояться не надо?

Надо. Надо всегда иметь в виду, что у наших врагов в любой момент может оказаться не пять человек в отряде, а двадцать пять! А то и больше. А уж как этими людьми распорядится наш враг — это дело его опыта и фантазии. А я чувствую, что ни опыта, ни фантазии, ему занимать не приходится!

Ладно, отложим эти размышления. Всё равно я ничего не смогу сделать, чтобы расстроить планы врага. Просто надо быть всегда настороже.

Словно сговорившись, мы с Катериной обходили стороной вопросы религии. Зато она со вкусом рассказывала мне о путешественниках. Как только губа зажила. Рыжая Эльке только рот открывала от изумления.

— Первыми путешественниками я назову апостолов! — ошарашила меня Катерина, — После вознесения Иисуса на небо, двенадцать апостолов бросили жребий. И отправились каждый в свою сторону, куда жребий выпал. Проповедовать. Я только о двоих расскажу, потому что им дальше всех уйти довелось. Но ты должен понимать, что все они — путешественники!

Первый — апостол Фома. Тот самый, Фома Неверующий. Который усомнился, что Господь воскрес и воскликнул, пока своими глазами не увижу, пока персты свои в рану не вложу, не поверю! Потом увидел. Поверил. И, словно в наказание за его неверие, ему достался самый длинный путь миссионерства. Ему выпало проповедовать христианство в Индии! Есть легенда, что устрашившись, Фома пытался отказаться. И тогда сам Христос… просто продал его, словно раба, индийскому купцу! Говорят, что купца звали Хаббаном и тот искал искусных плотников для строительства дворца царю Индии Гондофару Первому. И вроде бы Фома, получив деньги на строительство дворца, раздал все деньги нуждающимся, а сам стал проповедовать… Ну, не знаю! В любом случае, христиане Индии так и называют себя «христианами апостола Фомы»! Говорят, он даже до Китая дошёл, но там его встретили уж слишком сурово, и он ушёл оттуда через несколько дней, оставив только трёх-четырёх учеников. С другой стороны, ему же по жребию Индия выпала, а не Китай, не так ли?

Заметь, что ходил он в Индию неоднократно! То есть, знал верную дорогу. Понимаешь? Не просто попёрся куда глаза глядят, а шёл целенаправленно. А ты говоришь: «по слухам»! Нет, дружок, не по слухам наши карты созданы! Не по слухам!

Именно благодаря апостолу Фоме удалось узнать про вознесение Богородицы. Он опоздал вернуться в Иерусалим, узнав о смерти Богоматери и не смог присутствовать при Её погребении. Только через два дня на третий он смог припасть к гробнице Пречистой Девы. И так горько рыдал, что остальные апостолы сжалились и отвалили камень гробницы, чтобы Фома смог приложиться к священному телу Богоматери. Но… в пещере оказались только погребальные пелены. Матерь Божья была взята на небеса в теле. Апостол Фома остался безутешен и вернулся в Индию. Помнишь, его там поджидал разгневанный правитель Мелипура, который так и не дождался своего нового дворца? А Фома всё равно пошёл в Индию! По пути проповедуя и основывая церкви в Палестине, Месопотамии, Парфии, Эфиопии, да и в самой Индии… Являя чудеса и знамения. Да, что там! Даже жена и сын индийского повелителя уверовали во Христа! Но сам повелитель от этого так разгневался, что заточил апостола в темницу, подверг пыткам, а позже апостола Фому проткнули сразу пятью копьями… Там, в Индии он и был похоронен. Но сразу же потянулись к его гробнице паломники! Его гробницу описывают многие последующие путешественники, а через три века его останки были перенесены, сперва в Месопотамию, потом на остров Хиос, потом за святыню спорили между собой генуэзцы и венецианцы, а в конце концов, останки Фомы нашли пристанище в особом соборе во имя апостола Фомы, в городе Ортоне, в Италии. И каждый год, в первое воскресенье мая, устраивается так называемый «Крестный ход с ключами». При огромном стечении паломников, городские власти торжественно проносят по городу серебряные ключи, которые приносят к собору святого Фомы. А там уже ждут священники. Только соединив серебряные ключи гражданских властей и ключи, хранящиеся в соборе, они могут открыть тот придел собора, где хранятся мощи Фомы, в особой раке, в виде бюста самого апостола. И этот бюст торжественно проносят по всему городу, прежде чем снова убрать его до следующего года!

— Откуда ты только всё это знаешь? — поразился я.

— Я была там, — скромно призналась Катерина, — Ещё маленькой девочкой, вместе с родителями. Но я хорошо всё запомнила!

А путешественники и паломники продолжают посещать гробницу Фомы в Индии. И там тоже продолжают совершаться чудеса. Исцеления больных, к примеру. Или вот, на это место наступает море. Со всех сторон. Кроме гробницы! Представляешь? Море затопило почти всю округу, но гробница святого стоит на суше и море обходит эти места стороной. Не чудо ли?!

Ну, а возвращаясь из дальних странствий, паломники не считали зазорным прихватить с собой индийских товаров. Да и сами индийцы вполне себе шли караванами по следам паломников. Нанося на карты все те земли, по которым им довелось путешествовать. А ты говоришь «по слухам»! Стыдно! Ты неверующий, как… как сам апостол Фома! Вот!

Или вот, ещё один апостол, которому тоже выпал трудный жребий. Кстати, твой тёзка, апостол Андрей, по прозвищу «Первозванный». Потому что его Христос первым призвал для служения. Ему выпал жребий проповедовать в Вифинии, Пропонтиде… это там, где Мраморное море, а также во Фракии, Македонии, Скифии, Фессалии и до Эллады!

— Македонию, Элладу и Скифию знаю! — заметил я, — Ещё бы, мне и не знать?! Это, получается, область возле Эвксинского понта?[2]

— Всё верно. Именно там проповедовал апостол, крестя язычников и неся им слово Божие. Ему пришлось труднее, чем Фоме. Почти везде, где проходил святой, он встречал гонения, насмешки и даже мучения. В городе Синопе[3] его даже подвергли пыткам. Но милостью Божьей к утру он оказался совершенно здоровым и целым от ран! И снова продолжил миссионерскую деятельность. Язычники зиги хотели даже убить апостола! Но, дивясь кротости, смирению и мягкосердечию святого, отказались от своего намерения. Так апостол Божий дошёл до города Византия. Сейчас этот город чаще называют Константинополем, «городом Константина», в честь Константина Великого, и ныне там центр восточного христианства. Апостол Андрей основал там церковь и рукоположил византийского епископа Стахия. Это один из апостолов от семидесяти.

— Как?! Их же было двенадцать!

— Не совсем так. В Евангелиях говорится, что отобрал Иисус ещё семьдесят учеников и отправил их проповедовать, по двое во всякий город и место, куда Сам хотел идти, и сказал им: жатвы много, а делателей мало… Это случилось в последний год земной жизни Господа нашего, Иисуса Христа. Но многие не выдержали гонений и преследований язычников и отреклись от Христа. И Иисус с болью спрашивал у двенадцати апостолов, не хотят ли и они отойти? Тогда Пётр от имени всех ответил, что они уверились, что Иисус есть Христос, сын Бога живого, и тверды в вере своей. И Иисус тогда в первый раз предрёк, что один из них, из двенадцати, предатель… Н-да… Ну, как бы то ни было, одним из семидесяти был Стахий. И его-то апостол Андрей рукоположил в византийские епископы. А сам Андрей пошёл проповедовать дальше. Говорят, он переплыл понт Эвксинский и проповедовал в Скифии. Кстати, на той, скифской стороне, понт Эвксинский называют Русским морем. В это море впадает великая река Днепр. И святой Андрей предпринял путешествие вверх по этой великой реке! Однажды, проходя мимо гор, он поднялся на гору, благословил место и водрузил крест. И предрёк, что здесь будет город, где воссияет благодать Божия. И что бы ты думал? Там и в самом деле был основан город! Как его… ах, да! Киев! А на месте, куда апостол водрузил крест, позже поставили церковь во имя Воздвижения Честного Креста. А святой Андрей всё шёл и проповедовал. Дошёл даже до Новгорода! Слышал, наверное?

— М-м-м… это, кажется, Литва?..

— Да, сейчас там Литва. А во времена апостола были варвары-язычники. В своих записках апостол пишет о жутких и диких обычаях этих людей. Представь себе: он пишет, что моясь в банях, они сами хлещут себя по спине молодыми прутьями!..

— Самобичевание? — удивился я, — Религиозный экстаз?

— В том-то и дело, что нет! Они бьют себя этими прутьями сами, без принуждения, и утверждают, что это доставляет им удовольствие!

— Действительно, варварский обычай, — согласился я, — Но правда ли это?

— Правда! Раз сам апостол такое пишет, значит правда![4] Но я не об этом. Я о том, какой огромный путь проделал апостол! Только представь, мы едем уже больше двух недель, по удобной дороге, где нас встречают улыбкой трактирщики и стараются всячески услужить… за малую денежку, разумеется. А святой апостол бродил пешим, с горсткой учеников, по неизведанным дебрям, среди язычников, где проповедовал слово Божие, и был при этом гоним, проклинаем, испытывал нужду и голод, а часто был просто бит… И такой путь! О, Господи!

Ну, потом он вернулся в Европу, в частности, в Грецию, где и был распят на косом кресте, который с тех пор так и называют: «Андреевский крест».

— Да… я понимаю теперь, почему ты назвала апостолов путешественниками!

— Ага! А завтра я расскажу тебе о других. Нет, не апостолах, а именно путешественниках. Которые открыли для нас далёкие земли и описали свои впечатления. Уверяю тебя — ты обомлеешь!

[1] …Лжевальдемар… Любознательному читателю: да-да, не только в России были Лжедмитрии и Лжепетры Третьи! Были прецеденты и в Европе!

[2] Эвксинский понт — древнегреческое название Чёрного моря. В переводе означает: «Гостеприимное море».

[3] Синоп — город в районе современной Турции.

[4] …сам апостол пишет… Любознательному читателю: в настоящее время «Мученичество святого и преславного первоапостола Андрея», а также «Сказание о хождении апостола Андрея на Русь» относится к апокрифам, однако, многое из изложенного в различных апокрифах христианская церковь не отвергает полностью, а частично признаёт «преданием», т. е. некоей легендой, имеющей под собой основание. Катерина же пересказывает именно легенды.