О чём молчат рубины

Глава 26. Риск — благородное дело!

Проблема в том, что, не рискуя, мы рискуем в сто раз больше.

Марк Аврелий.

Земли, принадлежащие Тевтонскому ордену, замок Мариенбург, 07.09.1410 года. Вечер-ночь.

Я опрометью бросился к лестнице со стены. И тут же меня больно перехватили за плечо.

— Не торопись! — негромко шепнул брат Томас, — Гюнтеру уже оказывают помощь! Видишь, доктор Штюке хлопочет? Значит, твоё присутствие там не нужно! А вот здесь ты необходим. Я сказал фон Плауэну, что у нас так и задумано было, вызвать поляков на провокацию — брат Томас кивнул на отряд крестоносцев, подъезжающий к воротам, человек в пятьдесят. Так что, продолжай, как начал! Сможешь?..

Ещё бы!

— Эй там! — заорал я со стены, — Получили? Так это ещё только начало! Сказал святой старец с Афона, что вы кровью умоетесь, значит так и будет! А кто кровью умоется, тот и виновен перед Господом! Готовьтесь, выкидыши недоделанные! Господь ещё скажет своё веское слово!!!

То, что началось за стеной, словами не описать. Это просто замечательно, что все крестоносцы успели войти в крепость после поединка и закрыли ворота. Вся толпа поляков, в едином порыве, так в эти самые ворота ломанулась, что дубовые створки закачались! Кого-то настолько мощно притиснули к воротам, что у бедняги хрупнуло в спине и он осел. Что не прибавило полякам добрых чувств. Впрочем, что они кричали, разобрать было совершенно невозможно. Все крики и матерная ругань слились в общий крик, напоминающий волчий вой. Когда волки чуют поживу и гонятся за добычей. В момент расхватали луки и арбалеты. Минимум, три десятка стрел устремились в мою сторону. Я благоразумно отступил подальше от края. Теперь меня было не достать, если стоять прямо под стеной. А никто и не собирался там отсиживаться! Бурной толпой поляки отбежали подальше и вновь пустили в меня болты и стрелы. Я вовремя сделал ещё два шага назад, выманивая поляков ещё дальше от стены. И успел заметить, как пристально наблюдает за моими манёврами фон Плауэн, стоя за одним из зубцов, совершенно невидимый врагу.

Поляки отбежали ещё дальше. Заскрипели механизмы арбалетов. Теперь мне отступать было некуда. Или падать плашмя на стену, укрываясь от града стрел, или бежать к ближайшему зубцу, который, как назло, был уже занят фон Плауэном. Я увидел, как поляки вскинули луки и арбалеты для общего залпа. Вз-з-з!!! — взметнулась туча стрел.

Ну, плашмя я не упал. Но быстро присел на колено, пытаясь спрятаться. И это почти удалось, разве что три болта пребольно ударили меня под рёбра… Как хорошо, что я в кирасе! Как хорошо, что брат Томас вообще отказывался меня без кирасы на стенку пускать! И вообще: жить — хорошо! Потому что, если бы я не присел, то и кираса не спасла бы! Нашпиговали бы стрелами так, что я на дикобраза стал бы похожим! Я осторожно приподнялся, чтобы выглянуть со стены: как там? Опять заряжают?

Нет, не заряжали. Воспользовавшись тем, что враги отбежали от ворот, стражники эти самые ворота распахнули настежь! И оттуда вырвался бронированный отряд, ощетинившийся копьями. Поляки бросились бежать. Они бежали со всех ног, бросая по пути оружие, что лично меня очень порадовало: теперь можно не опасаться вражеских стрел! Поляки бежали, но разве можно убежать пешему от конного? Крестоносцы догоняли беглецов и кололи, рубили, топтали конями…

— Господи, спаси! Господи сохрани!! — орали убегающие.

— С нами Бог!!! — не менее громко орали крестоносцы.

Конечно, часть поляков, пришедших посмотреть на поединок, состояла из всадников. Но оказать хоть какой-то отпор крестоносцам они не смогли бы, даже если бы успели организоваться, построиться и успеть вступить в схватку. Слишком неравны были силы. Поэтому они тоже улепётывали со всех конских копыт. Пожалуй, только некоторым из них и удалось спастись. Остальные остались кровавыми, неподвижными кляксами на земле. А крестоносная конница всё набирала и набирала разбег, умудряясь догонять отдельных беглецов и колоть и рубить их в спину…

Вот только серьёзных шансов у этого отряда не было. Два-три десятка пострадавших поляков — разве это серьёзная цель, если твой замок осадила целая вражеская армия? Как говорит фон Плауэн: «Косточки размять»… Тем более, что чуть не полк польской шляхты уже сидел на конях, и теперь спешно строился в боевые порядки. И, не совру, если поляков было вдесятеро против крестоносцев. А может, и ещё больше!.. И вся эта масса начала свой, ответный разгон. Быстрее, быстрее… Ещё быстрее! И вот уже кони мчатся во всю прыть! На стене протяжно заревела труба и крестоносный отряд тут же начал поворачивать. Поляки ещё подхлестнули коней, опасаясь, что добыча сбежит.

— Что стоишь?! — глядя на меня безумными глазами, заорал брат Томас, — К орудию!!! Сейчас начнётся!!!

Я спохватился. Это же и есть тот самый манёвр, который так долго рассчитывал командор! Конечно! Крестоносцы только завлекали польскую кавалерию под наши пушки! Увы! Под наши жидкие пушечные выстрелы… Эх, было бы у нас этих пушек хотя бы втрое!

И пока я так думал, ноги сами принесли меня к моей кулеврине. И уже факел пылал. И запальный шнур, привязанный к палке — я говорил, что вместе это называется пáльник? — стоял наготове. Лихорадочно торопясь, я поджёг фитиль, убедился, что он уверенно тлеет, и встал, ноги вместе: ГОТОВ! А сам одним глазом косил в поле: что там у крестоносцев?

И радостно застучало сердце — мы не ошиблись! Поляки вытягивались в длинную цепь погони, стараясь оказаться строго посередине, прямо напротив наших ворот. Хитрость удалась!

— А-га-га! — услышал я победное, — Ослы безмозглые, псы холерные! Думали, что разгадали наши приготовления?! Где вам, раздолбаям вонючим?!

И вверх взмыл знакомый уже флажок:

— То-о-о-вьсь!!!

Крестоносцам пришлось приостанавливать бег своих коней, поворачивать их, а потом снова разгонять. Поляки же только успевали подхлёстывать лошадей. Поэтому расстояние между всадниками стремительно сокращалось. Когда наш отряд окончательно повернул и заторопился к замку, расстояние между ближайшими рыцарями едва было с тридцать шагов. И всё продолжало сокращаться.

Это просто счастье, что польские кавалеристы слишком опасались взять наш отряд в клещи охвата, помня, по каким местам мы пристреливали орудия. Основная погоня оказалась почти строго позади. И всё же, тут было не до шуток. Если поляки догонят, если врубятся в незащищённые наши тылы…

Крестоносцы мчались, как угорелые, но поляки, уже почувствовавшие свой перевес и безнаказанность, вообще летели птицами по пятам. И уже вот-вот готовы были настигнуть беглецов…

— ОГОНЬ!!! — заорал, что есть мочи, брат Томас, отчаянно взмахнув флажком.

И мои руки, привычным движением, сунули фитиль в запальный порох.

БА-БАХ-Х-Х!!! БА-БАХ-Х-Х!!! — раскатисто плюнули ядрами наши орудия, — БА-БАХ-Х-Х!!!

Сегодня повезло. Сегодня дул порывистый ветер, поэтому ядовитый пороховой дым быстро раздёрнуло. Я поливал ствол кулеврины из бочки, где вода уже была смешана с уксусом и, хотя торопился, но всё же умудрился бросить взгляд в поле.

Это было ужасно! Такого кошмара я даже представить не мог! С другой стороны, я не военный, может, в настоящем бою и ещё страшнее? Но то, что я увидел, заставило моё сердце ухнуть вниз и там мелко-мелко затрепыхаться.

Поляки мчались таким сомкнутым строем, что оба ядра от кулеврин, пропахивая себе дорогу, нашли не одну цель, а чуть не с полдесятка! Но и это не всё! Сила полёта ядра оказалась так велика, что попав в бронированного рыцаря, его просто сметало с пути этого ядра! И бросало на своих же товарищей, скакавших рядом. Вы представляете, что закованного в броню рыцаря, на бронированном коне, бросает под ноги другим рыцарям? Вместе с конём? Который смертельно ранен и в конвульсиях яростно молотит копытами, разнося в щепки всё окружающее? А те рыцари, на которых свалились их товарищи, тоже вылетают из седла, их кони тоже взлетают над землёй, переворачиваются в воздухе и тоже падают в самую гущу погони? И следующие рыцари, споткнувшись о неожиданное препятствие, летят через гриву своего коня, со всего размаха впечатываясь в дорожную пыль? А их кони прядают в стороны, сшибая с ног новых и новых всадников?

Попав в пятерых, мы разметали не менее двух десятков! Вызвав самую настоящую панику у остальных. Самое страшное: поляки никак не могли осадить своих взбесившихся лошадей, и всё новые и новые рыцари напарывались на заслон из своих же товарищей.

— Заряжа-а-ай!!! — не своим голосом орал брат Томас, привычно прыгая по самому краю крепостной стены, — Заряжа-а-ай, мать-перемать!!!

Я поспешно потрогал ствол. Горячий, но рука уже терпит. Значит?.. А, была не была! Я зачерпнул порох специальным матерчатым мешочком, рассчитанным на точное его количество, и высыпал в ствол. Ещё раз! И ещё! Тщательно утрамбовал особым, с оглоблю, шестом, с утолщением на конце. Ухватил и осторожно закатил в ствол ядро. Опять утрамбовал. Насыпал запальный порох. Проверил фитиль и поправил его на палке. ГОТОВ!

— А-га-га!!! — бесновался брат Томас, — Какая вы шляхта?! Шелупонь подзаборная!! Сейчас получите по самые гланды!!! То-о-о-вьсь!!! ОГОНЬ!!!

БА-БАХ-Х-Х!!! БА-БАХ-Х-Х!!! — пороховую гарь опять закрутило и унесло порывами ветра. А на месте, где захлебнулась польская атака, вообще творилось что-то невообразимое.

Конечно, ядра попали не в то же место, что и в первый раз, а прошли чуть в стороне. Но это и оказалось хуже для поляков! Там, где возник затор, где польские рыцари всё же сумели осадить своих коней, разрывая им губы натянутыми удилами, там и прошёлся новый огненный смерч! Давя, калеча и вминая в землю всех, кто оказался на пути ядра, Пугая лошадей и заставляя их рвать удила, вставать на дыбы и совершать немыслимые скачки. А там, где упали первые жертвы, там всё ещё бились в предсмертной агонии кони и люди, с вывалившимися кишками из распоротых животов, брызгая во все стороны сгустками алой крови. И это было настолько ужасно, что польские всадники бросились врассыпную, во все стороны, кто не в силах, а кто и не имея желания, сдерживать своих коней.

Десяток-другой преследователей, которые успели проскочить то пятно, по которому мы пристреливались, услышав ужас, творящийся позади, оглядывались, торопливо осаживали коней, разворачивались и мчались назад, не оглядываясь на павших товарищей.

— А-га-га!!! — заливался жутким хохотом брат Томас, — Долбодятлы тупорылые!!! Кушайте, не обляпайтесь!!! Заряжа-а-а-ай!!! Живее, мать вашу!!!

Не пойму, зачем было теперь так торопиться? Вражеская волна захлебнулась, и отпрянула назад, за пределы досягаемости наших орудий, бросив на произвол судьбы своих убитых и раненых. Я думаю, до самой темноты никто туда не сунется, даже под угрозой смерти. Идти к погибшим было гораздо ужаснее, чем просто сдохнуть! Особенно учитывая, что темноты ждать осталось недолго… Тем не менее, я опять потрогал рукой ствол — терпимо! — и засыпал нужное количество пороха. Утрамбовал. Вкатил ядро. Утрамбовал. Насыпал запальный порох. Встал в правильную позицию: ГОТОВ! Но брат Томас уже и сам понял, что дальнейшая стрельба бессмысленна. Наш крестоносный отряд в полном составе промчался в ворота и теперь оруженосцы водили коней в поводу, чтобы дать им остыть после горячей скачки, ворота захлопнулись, поляки откатились далеко… зачем же стрелять?..

— Туши фитиль! — махнул рукой брат Томас и гордо повернулся к фон Плауэну, — Я говорил, что кулеврины скажут своё слово? И, разве это слово было не веским?..

— Да-да, — с трудом оторвался от созерцания поля битвы новый Великий магистр, — Но я так и не понял, зачем понадобилось устраивать оскорбления врага со стены? Мы же могли сделать то же самое и без оскорблений?

— Надо было, чтобы враги потеряли голову от гнева! — серьёзно пояснил брат Томас, — А чтобы вызвать гнев, нужно было обругать врага покрепче! Вот я и попросил Андреаса.

— А у самого слов подходящих не нашлось? — скептически уточнил фон Плауэн.

— Таких? Нет! — уверенно ответил командор.

— Ну-ну… — в сомнении пробормотал магистр, — ну-ну…

И гордо вздёрнув подбородок, с прямой спиной, пошёл к лестнице со стены.

— Беги… — устало махнул мне рукой брат Томас, — Беги к своему Гюнтеру… Он наверняка у доктора Штюке…

Брат Гюнтер и в самом деле сидел у доктора Штюке. И доктор сидел рядом с ним. Хорошо так сидели, душевно. С ополовиненным кувшином вина на столе. И ещё два пустых валялись под столом. М-да… чувствуется высокая медицина!

— А в-вот и он! — приветствовал меня доктор Штюке, — Я же гов-в-ворил, что как стихнет канонада, так неп-п-пременно прибежит!

— Говорил, — совершенно трезвым голосом подтвердил Гюнтер, хотя глаза у него подозрительно блестели, — А ещё говорил, что у него была веская причина обзывать всю польскую шляхту макаками и клопами. И я хотел бы уточнить у своего оруженосца, действительно ли была такая причина? И насколько она веская?

— Очень веская причина! — серьёзно ответил я.

— В самом деле? И какая же?

— Я не могу ответить… — отвёл я взгляд, — Но так было надо!

— Надо… — задумчиво повторил брат Гюнтер, — Надо, но ты не можешь объяснить…

— Мне жаль, — честно ответил я, — Но не могу. Могу только заверить, что цель самая благая, и я надеюсь, что в ближайшее время осада с замка будет снята. С выгодой для крестоносцев.

— Вот даже как? — удивлённо подпрыгнули брови брата Гюнтера, — И как же повлияет обзывание макакой на снятие осады?

Я промолчал.

— А я ему в-верю! — заявил вдруг доктор Штюке, — Ангел он или нет, но я ему в-верю!

— Представь себе, я ему тоже верю! — огрызнулся брат Гюнтер, — Даже сам не понимаю почему! Только хотелось бы заранее знать о подобных… веских намерениях! Чтобы хоть письма прощальные успеть написать! Прежде чем лезть в пекло, рискуя головой!

— Да, б-брось! — протянул доктор, — К-какой-то Кнышко из… как его? Бр-рр-р-ж-ж… На трезвую голову и не выговоришь!

— Из Бржески, — подсказал Гюнтер.

— Вот-вот! Оттуда! Ну, какой он тебе п-противник?

— Однако, умудрился рубануть!

— Х-ха! Я видел, ты с-сам подставился!

— А что случилось?! — встревожился я, — Что-то серьёзное?

— Ерунда! — коротко прокомментировал брат Гюнтер.

— Ер-рунда! — согласился доктор, — Если не считать, что он тебе к-ключицу сломал!

— Старею… — поморщился Гюнтер, — Кости хрупкие стали…

— Та-а-ак… — растерянно протянул я, — А кости раздроблены, или просто сломаны?

— С-сломаны, — любезно ответил доктор, — Я ему их соединил, в-вправил, и плотно забинтовал. Теперь пусть с-срастаются! Вот только пациент уж больно… ш-шустрый! На месте не сидит. Начнёт завтра с утра руками размахивать, кости срастутся не так, а я буду опять в-виноват!

— Позвольте?.. — я протянул руку с перстнем и коснулся плеча брата Гюнтера.

И доктор, и сам брат Гюнтер, удивлённо уставились на меня. А я почувствовал, как слегка потеплела моя ладонь. Сама по себе. Нет, магии не было, это опять же свойство перстня, но ладонь почувствовала, как перстень начал свою работу. Минута… две… три…

— И это должно помочь? — не выдержал брат Гюнтер, — Хотя, должен сказать, я чувствую себя лучше!

— Ну-ка, ну-ка! — встрепенулся доктор, — Дай-ка я тебя проп-паль-пи… тьфу! Дай я тебя прощупаю!

Чуткие пальцы доктора пробежались по плечу брата Гюнтера. Потом ещё раз. И ещё.

— Чудо! — сказал он вдруг совершенно трезвым голосом, — Второй раз я вижу настоящее чудо и второй раз его являет Андреас!

Брат Гюнтер ничего не сказал. Но очень внимательно посмотрел на меня.

— За это надо выпить! — быстро заметил я, — Тем более, брат Гюнтер потерял столько крови! Её же надо возместить! А про исцеление… умоляю, не говорите никому! Так надо!

— Опять «так надо»? — проворчал Гюнтер, — Хм… Ну… ладно! Я уже говорил, что верю тебе? Сам не пойму почему, но… верю!

— Спасибо! — искренне ответил я, — Не подведу!

— Тогда иди уже, — потянулся к кувшину доктор Штюке, — У тебя потери крови нету? А значит, и вина тебе не положено! Не хватало, фон Плауэн унюхает! Во время боевых действий оруженосец бражничает! Не пощадит. Да и вижу, торопишься ты куда-то…

— Тороплюсь, — согласился я, — По делам. А вам… здоровья! Я помолюсь за вас!

— Иди-иди, — повторил доктор, — А то, не дай Бог, на нас глядя, ещё слюной захлебнёшься! Хе-хе!

— Благодарю за ключицу, — услышал я в спину запоздалое от брата Гюнтера.

На дворе уже сгустились сумраки и уверенно моросило. Скоро должен разыграться настоящий ливень. Поэтому, я искренне удивился, увидев сестру Катерину. Разве она не должна сейчас быть в своей келье?

— Андреас! — ну, вот! Глазастая девушка тоже заметила меня, — Андреас, подожди!

— Подождём… под дождём! — попытался я скаламбурить.

— Я слышала, ты сегодня ругался на стене нехорошими словами! — осуждающе посмотрела на меня Катерина, не обратив внимания на шутку, — И даже, из-за твоих мерзких слов произошёл поединок, в котором пострадал крестоносный рыцарь, брат Гюнтер? Как ты мог?!

— Так было надо… — промямлил я. Кажется, я недавно говорил то же самое?..

— КАК было надо? — не отставала девушка.

— Вот так! Как я сделал!

— А как ты сделал? Чего ты добивался?

Н-да… Это не брат Гюнтер! Девушка просто так не отстанет… С другой стороны, она и так знает слишком много… Эх, так и быть!

— Я сегодня буду колдовать! — заговорщицки прошептал я.

— Правда? — любопытно блеснули глаза Катерины, — А что ты будешь наколдовывать?

— Сегодня на стене я дважды или трижды повторил одну легенду: якобы брёл здесь неподалёку старец с горы Афон, и сказал, дескать, кто виновен, тот кровью умоется! А чтобы фраза мимо ушей не прошла, пришлось добавить несколько крепких слов. Теперь я уверен, что в палатках наших противников только и разговоров, что о странных словах святого старца и о том, что польское войско сегодня кровью умылось. Но это ерунда! Подумаешь, пострадало человек сорок-пятьдесят! Что это значит, среди пятнадцатитысячного войска? Я хочу, чтобы сегодня ВСЁ вражеское войско кровью умылось! Вот тогда они насмерть перепугаются! Тогда моя простенькая легенда станет в их головах ужасной явью! Они будут своей собственной тени бояться! И, надеюсь, в таких условиях, о продолжении осады не может быть и речи. Я думаю, поляки снимут осаду!

— Как интересно!!! А как ты сделаешь, чтобы они «кровью умылись»?

— Не догадываешься? — я поднял голову к небу.

— Ты… Ты перекрасишь дождик в цвет крови!!! — задохнулась от восторга девушка.

— Да!!! Я так подгадал, чтобы мои слова прозвучали прямо перед дождём! Чтобы этой же ночью легенда нашла своё подтверждение! Сегодня на вражеское войско прольются реки крови! Пусть не настоящей, разве это имеет значение? Лишь бы красной!

— Подожди! Но и на крестоносцев прольются кровавые реки?

— Нет. Я обратил внимание, что ветер с запада. Значит, когда у нас дождь уже утихнет, на поляков он ещё будет лить. Вот тогда я и начну колдовать!

— А можно… а можно я посмотрю?..

— Боюсь, ты ничего не увидишь. Даже я не увижу. Это далеко и в темноте. Получилось или нет мы сможем узнать только завтра, когда рассветёт. Тогда будут видны красные польские палатки, стоящие в «кровавых» лужах.

— Всё равно! Я хочу быть рядом, когда ты будешь колдовать! Ну, пожа-а-алуйста…

Ну, вот как от такой отвяжешься?.. Ближе к двум часам ночи, промокший и продрогший, я начал колдовать. А рядом стояла Катерина, открыв от волнения рот.