О чём молчат рубины

Глава 60. Здравствуй, папа!

— Я отправляюсь на встречу. Мне в этом лице идти?

Авраам Линкольн.

Рим, 13–23.11.1410 года.

— Стоп-стоп! Совсем замотал старика! — шутливо поднял руки вверх брат Вилфрид.

— Да-да, а я такой дурак, и поверил! — буркнул я, всё-таки делая пару шагов назад и опуская тренировочный меч.

— Верь не верь, а возраст даёт себя знать, — возразил Вилфрид, — Ага! Нет, в реальном бою, когда кровь кипит, во время боя усталости не чувствуется… зато после боя пластом лежишь, руки не поднять, чтобы вина хлебнуть. Но у нас с тобой просто тренировка? Чего ж я буду выматываться до подобного состояния? Или ты хочешь, чтобы меня оруженосцы потом вином с того света отпаивали? Кстати! Не пробовал моего последнего изобретения? Представляешь, если в красном вине вскипятить апельсиновые шкурки, потом профильтровать, охладить… Вкус — м-м-м! Правда, местные слуги смотрят как на сумасшедшего. Для них эксперименты с вином, это сродни преступлению. Но я тебе так скажу: если нет экспериментов, нет и развития! Ага! Не бойся экспериментов, друг мой!

С этими словами Вилфрид ринулся в атаку, полагая, что усыпил мою бдительность своей болтовнёй. Ага, щаз-з-з! После того, первого раза, когда он меня обманул подобным образом, я всегда начеку!

— Никому нельзя верить! — втолковывал он мне тогда, когда я пропустил весьма болезненный удар в грудь, — Бог знает, с каким противником тебе придётся встретиться. Есть такие подлые натуры — у-у-у! И скажет: «Сдаюсь!», и меч свой протянет, рукоятью вперёд, вроде как отдавая, но лишь на миг расслабишься, шагнёшь ближе, чтобы этот меч взять, он тебе этим же мечом пузо и продырявит, так что кишки наружу полезут… Всегда относись к противнику с подозрением, всегда! И, может быть, доживёшь до моих лет… Ага!

Сейчас я уверенно отбил удар, направленный в верхнюю секунду, отшагнул чуть назад и в сторону, и принял боевую стойку.

— Молодец, — проворчал Вилфрид, отбрасывая меч в сторону и принимая от оруженосца полотенце, чтобы вытереть пот, — Я смотрю, уроки идут впрок.

— Я очень благодарен тебе за уроки! — искренне воскликнул я, — Если бы не эти тренировки, я бы окончательно скис!

И в самом деле, видя, что я весь извёлся, Вилфрид сам предложил мне тренироваться в упражнениях с мечом, а я радостно согласился. Потому что знаю: нет лучшего способа достичь душевного равновесия, чем упражнения телесные. А вы думаете, отчего я такие отчаянные скачки устраивал? Между прочим, успел даже прокатиться назад, в Чивитавеккью, которая, по сути, ближайший морской порт к Риму. Не без пользы. Во всяком случае, здесь я нашёл действительно большую торговлю свинцом, а не те жалкие свинцовые ядра, пущенные в бою, отысканные мальчишками и проданные мне предыдущим торговцем по баснословной цене. И вообще, торговля здесь просто кипела.

Да, скачки на Шарике приносили пользу, и я продолжал делать это ежедневно, но всё же это не сравнить с фехтованием на мечах! Когда, после тренировки, и в самом деле, руки висят плетьми и отказываются поднести ложку ко рту.

Я наконец-то начал спать. Не всю ночь, а урывками, да и снилось мне такое, что и рассказать совестно, но всё же, это был сон, после которого организм чувствовал себя чуточку отдохнувшим.

Общения с Катериной так и не получалось. Я попробовал ещё пару раз перекинуться словами, опять получил холодное равнодушие и прекратил попытки. К чему? Кому это пойдёт на пользу? Главное было сказано: нам предстоит неизбежное расставание. И что-то там сглаживать в отношениях, девушка посчитала, наверное, излишним. Бог с ней! Я себя корил только за то, что нарушил её душевный покой своими дурацкими вопросами. Не в том смысле, что сами вопросы дурацкие, нет, у меня ещё есть, ещё более сложные, а в том смысле, что я дурак, что вообще начал их задавать. Зачем ей вопросы? Не нужны ей вопросы!

— Пойдём, тяпнем по бокальчику? — предложил Вилфрид, растеревшись досуха, — Я тебя со своими экспериментами познакомлю!

— В другой раз, — вежливо отказался я, отлично зная, что старик только прикидывается пьяницей, — Хочется прокатиться верхом! Я и у брата Марциана отпросился.

— А Ульрих так и отказывается тебя тренировать? — нейтральным тоном поинтересовался Вилфрид.

— Он сказал, что я не достиг того базового уровня, который он счёл бы достаточным для его тренировок, — я равнодушно пожал плечами, хотя было немного обидно. Я уже не считал себя слабым мечником. Пожалуй, крепкий середнячок.

— Так работай над собой! — посоветовал Вилфрид, — Если Ульрих за тебя возьмётся, ты вообще непобедимым будешь!

— А надо ли мне это? — риторически вопросил я, — Вон, священники вообще оружия в руки не берут, и ничего, живут себе до старости. Припеваючи.

— А разве ты не собираешься в крестоносцы?! — обомлел Вилфрид.

— А! Ну, да, конечно! — спохватился я, — Это моя заветная мечта, можно сказать с детства! Ты же знаешь! Как крестоносцев увидел, так сразу понял, что именно об этом я с детства мечтал! И, кстати, про тренировки: я надеюсь, завтра продолжим? Ну, чтобы Ульрих увидел и размяк? И взялся за меня?

— Но завтра невозможно! — удивился Вилфрид, — Завтра у нас визит к папе!

— В самом деле?! — у меня ёкнуло сердце, — Завтра всё решится?

— Ну, да… Вчера приходил посыльный… А-а-а… ты же отлучался, ты не слышал… В общем, вчера приходил юный монашек, передал записку из канцелярии папы. Нам назначено на завтра, в полдень.

— Ну, что ж… прекрасно!

Я в очередной раз отпросился у Марциана и отправился в Рим. Заехал на рынок и купил симпатичный шёлковый платок. Н-да! Ну и цены тут на шёлк! Подумать только, какие деньжищи дамы вываливают за шёлковые платья! Дешевле, наверное, было бы сделать платье сразу из золотых монет! И я отправился к ювелиру.

— Ваш заказ, синьор! Он совершенно готов! — обрадовался мне ювелир, как родному, — Взгляните, синьор! Вы будете довольны, синьор! Не поверите, синьор, но мне пришлось взять кредит, чтобы закупить камней и сделать кое-какие заказы у других ювелиров! Но дело того стоило, синьор! Вы только полюбуйтесь на эту красоту, синьор!

Ну, понятно. Ради выгодного заказа ювелир взял кредит и залез в долги. Теперь он надеется меня настолько облапошить, чтобы вернуть все кредиты и остаться в наваре… в жирном, таком, наваре… Плевать! Лишь бы результат того стоил!

— Показывай… О-о-о!!!

Это и в самом деле было… восхитительно! Как вы представляете себе шкатулку? Я тоже так себе представлял: этакий кирпичик из досок. В нашем случае, из золотых пластин. И я уже заранее представлял, каким тяжёлым окажется этот золотой «кирпич». Так, нет же!

Ювелир буквально сплёл из золотого кружева всякие листики, виноградные грозди, побеги лозы, а из них соорудил ажурно-воздушную шкатулку. Знаете, полное ощущение, что из четырёх ножек прорастают виноградные побеги, переплетаются между собой, образуя, собственно, шкатулку, да ещё и прорастают виноградом из драгоценных камней, кажется, это гранат, но может, я и ошибаюсь. Обомлеть!

— Знаете, синьор, я подумал над вашим заказом, синьор, и мне пришло в голову, синьор, что этот заказ как-то связан с матерью нашей, Церковью, синьор! — частил ювелир, — Ну, в самом деле: крест большой и малый, чётки… да и остальное. Я подумал, вы хотите сделать богатое пожертвование… ну, мало ли по какой причине! И я позволил себе… взгляните, синьор! Адам и Ева, синьор!

Это были подсвечники. Нет. Это были не подсвечники! Это было Искусство с большой буквы! Вместо двух подсвечников расцвели два дерева удивительной красоты и очарования. А у подножия деревьев, обнажённые, но целомудренно укрытые листьями, стояли две фигуры: у одного подсвечника — юноша, у другого — девушка. Само собой, в руках у девушки был плод, который она доверчиво протягивала юноше. Уже надкушенный плод…

— Подожди, — не понял я, — Получается, Ева у древа Познания, а Адам? У древа Жизни?

— Можно и так сказать, синьор, — согласился ювелир, — Если учесть, что у Адама ничего в руках нет, и он с этого древа ничего не рвал. А можно и вот так, синьор!

Ювелир сдвинул подсвечники. Теперь это стало единым целым. Просто, Адам и Ева теперь выглядывали с двух сторон единого древа Познания добра и зла.

— Великолепно! Задохнуться от восторга можно! — совершенно искренне сказал я.

— Вам нравится, синьор? Но это недёшево, синьор! — ювелир закатил глаза.

— Беру! — твёрдо заявил я, — За любые деньги — беру!

— Это вы ещё кубок для вина не видели, синьор! — счастливо засмеялся ювелир.

Ну, что сказать? Когда я завернул планируемые подарки папе римскому в шёлковый платок — а для чего бы ещё я его покупал? — в седельных сумках Шарика, золота практически не осталось. Но я не жалел! Что, золото? Во всяком случае, для меня? Пыль. А здесь, укрытое платком, быть может — будущее человечества! В смысле, плата за волшебный рубин.

— До свидания, синьор! До новых встреч, синьор! Помните, синьор, если что, я готов выполнить любой заказ для синьора! — счастливо бормотал мне в спину прослезившийся от моей щедрости ювелир.

Ну что ж? Я готов в гости к папе!

Вы бы видели, как скоблили крестоносцы свои подбородки бритвами, перед визитом к папе! Нет, я понимаю, начальство, но чтобы до такой степени?! И, разумеется, одежды были выглажены, оружие начищено, волосы изящно завиты и подстрижены до благовоспитанной длины. Катерина была в монастырском одеянии, а Эльке — одета скромно, но с достоинством. Впрочем… разве Эльке тоже пустят к папе?.. Если да, то бедная девушка до седых волос будет этим гордиться! Внуки и правнуки будут нос перед односельчанами задирать: а вот наша прабабку в своё время рыцари-крестоносцы в карете возили к самому папе римскому! И ещё поди докажи, что брехня, если оно внешне так и было.

В который раз Марциан нервно давал наставления: кто идёт первым, кто вторым и так далее, в каких местах креститься, в каких нет, когда обнажать головы, до какой степени склонить головы перед папой и ещё тысячи подробностей. Кажется, всего не запомнишь, но когда Марциан повторил это в двадцатый раз… А ведь он на этом не остановился!

— И, чтобы никаких шпор! — в который раз повторял он, — Папа не любит, когда шпорами по мрамору…

У городских ворот нас ждали. Молодой монах-францисканец вежливо поклонился нам и сообщил, что он будет нашим проводником, и что папа примет нас в Латеранской базилике. И бодро зашлёпал босыми ногами по улице. Нам пришлось сдерживать лошадей, чтобы идти вровень с ним.

— Это — церковь?! — до глубины души поразился я, когда понял, что нас ведут именно к этому зданию, — Нет, вы хотите сказать, что это — церковь[1]?! Это же языческий храм! Уберите с крыши мраморные изваяния в папских и епископских одеяниях, и это будет языческий храм! С мраморными колоннами, с характерной формой крыши…

Впрочем, наверное, для таких глупцов, как я, перед главным входом, с обоих сторон от него, было начертано на латыни: «Святейшая Латеранская церковь, всех церквей города и мира мать и глава». Ну, чтобы глупых вопросов не возникало, что это такое. Немного помпезная надпись, но… пожалуй, справедливо. Ибо выглядело всё внушительно. Я бы сказал, весьма внушительно! Я мысленно прикинул, и у меня получилось, что если всем римлянам вдруг придёт в голову прийти в этот храм одновременно, то думаю… думаю, всем места хватит!

У специальной коновязи крестоносцы спешились, девушки вышли из кареты. Видели бы вы, каким взглядом провожал нас кучер Трогот! Ему выпало охранять карету и лошадей, в то время, как остальные могут увидеть не кого-нибудь, а самого папу римского! У него слёзы на глаза навернулись, но спорить он, конечно, не посмел.

Монах, который был нашим проводником, подошёл к дверям церкви и постучал особым образом: тук-тук… тук… тук-тук. И двери отворились. Монах-проводник поклонился и пошёл восвояси. А дверь открылась шире и нас окинул внимательным взглядом другой человек в монашеском одеянии. Крестоносцы одновременно, как и учил Марциан, поклонились. Но не очень глубоко. Тот поклонился в ответ:

— Меня зовут Макарио Томмазо и я смиренный писец канцелярии Его Святейшества. Прошу следовать за мной, господа!

О-о-о!!! Внутри Латеранская церковь тоже выглядела потрясающе и величественно! Можно сказать, подавляла все земные чувства. Громадные стены, убегающие в самые небеса, украшенные бесчисленными картинами, где-то там, в небесной дали, величественный и, кажется, безразмерный потолок, поддерживаемый огромными, зелёными колоннами, и опять же, картины, картины, картины… А пол?! Вперемешку, белый мрамор и красный гранит — я понял, почему папа не любит шпоры! По таким полам шпорами — это святотатство!

Мы шли, и шаги гулко отзывались эхом со всех сторон, такая великолепная акустика оказалась в этом храме. А мы всё шли и шли, а церковь всё не кончалась и не кончалась… Мне отчего-то пришла на ум аналогия с группой муравьёв, бодро шагающих друг за другом в большом глиняном кувшине. Ну, ладно муравьи, они своим куцым умишком не понимают куда попали, оттого и не волнуются. А я волновался. Жутко волновался. Вот он шанс! Не упустить бы, только бы не упустить!

Мы подошли к беломраморной лестнице и наш проводник благочестиво перекрестился, глядя на неё. И крестоносцы синхронно повторили этот жест. Э-э-э… я что-то не понимаю? Они крестятся не перед распятием, не перед изображением Христа или святого, а перед лестницей?[2]

— Прошу тех, кто не входит в состав посольства остаться здесь, — мягко попросил Макарио, — Остальных прошу за мной дальше…

Но на лестницу мы не пошли, а свернули перед ней в сторону. И, запутанными переходами, какими-то длинными коридорами, вышли к заветной двери. Всё просто: перед дверью стояли два охранника в жёлто-чёрной форме, с алебардами.

Нет, похожие охранники нам встречались и раньше, в коридорах, и один из них, правда, не с алебардой, а с мечом, как-то незаметно присоединился к нашей процессии, но те охранники разгуливали по коридорам, держась попарно, а здесь стояли, охраняя конкретную дверь. Чего ж неясного? Макарио Томмазо шагнул к дверям. Охранники сдвинули алебарды.

— Пропустить! — разрешил тот, с мечом.

Алебарды раздвинулись. Макарио почтительно постучал.

— Войдите! — послышалось из-за двери повелительное.

Макарио чуть толкнул дверь и сделал пригласительный жест.

Папа работал. И с первого взгляда было видно, что это папа. Во всяком случае, на его голове была папская тиара — трёхъярусное сооружение, украшенное самоцветами, и каждый ярус с особыми зубчиками. В общем, всё это подозрительно напоминало три короны, надетые одна поверх другой…[3] Папа сидел на троне, стоявшем на возвышении, перед ним установили ажурный столик, вроде пюпитра для нот, а на столике лежала стопка бумаг, стояла чернильница с пером, горела свеча и лежал продолговатый кусок сургуча. А рядом стоял ещё один монах-писец, держа в руках огромный ворох бумаг. По всей видимости, предназначенных для изучения папой.

К чести папы — он не стал нас томить. Показывать свою значимость и занятость работой. Он утомлённо потёр переносицу и негромко сказал:

— Оставьте нас пока, брат Францеско, я посмотрю ваши бумаги позже. Нет, эти бумаги пусть пока останутся здесь. Я… ещё подумаю над ними!

Францеско низко поклонился и исчез за одной из многочисленных портьер. Вместе с ворохом бумаг. Оставшиеся на столике бумаги, папа аккуратно свернул в трубочку и перевязал шнурком. Предусмотрительно! И раньше было трудно заглянуть в эти бумаги, поскольку они находились выше уровня глаз, но теперь, даже если папа случайно, неловким движением, сбросит бумаги со столика, всё равно, никто не узнает, над чем трудился папа римский…

— Подойдите, господа! Я слушаю вас.

Крестоносцы дружно, заученным движением, поклонились. Потом брат Марциан сделал шаг вперёд и поклонился ещё раз, отдельно. И принялся говорить. Он говорил про Великую войну, про несчастье во время Грюнвальдской битвы, когда Господь отвратил от крестоносцев лице свое, про защиту Мариенбурга, когда милость Господня снова явилась во всей силе… я не слишком вслушивался. Я жадно рассматривал папу.

Некоторые говорят, что внешность обманчива, и что нельзя судить о человеке по его внешности. Это и так и не так. К примеру, вы не сильно ошибётесь, если предположите, что человек, покрытый шрамами, участвовал во многих битвах. Может, и не так. Может, его побило о камни, когда он вздумал купаться в неподходящую погоду? Но чаще вы окажетесь правы, чем ошибётесь. Так и с другими признаками. Каждый из них может быть истолкован по разному, но собранные вместе, они могут поведать о человеке, о его характере, привычках, образе жизни. Прибавьте к этому манеру говорить, жесты, позу… Вам многое откроется, если вы умеете читать эти знаки!

Папа был стар. Я бы уверенно дал ему за семьдесят лет. И всё же, он вовсе не выглядел дряхлым. Наоборот, для своих лет, вид у него был бодрым и активным. Высок, дороден. Два подбородка… любит поесть или болен? Есть такие болезни, когда человек начинает толстеть не от обилия пищи, но это болезненная полнота. Хм… цвет лица и в самом деле… бледный. При здешнем жарком климате — странно! Впрочем… он же не бегает по улицам? Он больше времени проводит в помещениях?

Крупный, мясистый нос, но это, скорее, местная особенность. Я обратил внимание, что здесь, в италийских городах, почти все жители имеют крупные носы…

Умные, чуть водянистые, карие глаза за стёклами очков. Есть глаза бегающие, есть глаза, как у змеи, уставятся на что-то и не моргают, есть всякие глаза… Здесь глаза были… ощупывающие. Папа слушал доклад Марциана, а сам неторопливо прощупывал глазами всё посольство. И чувствовалось, что он знает каждого, и о каждом знает больше, чем тот сам знает о себе. Очень странное и… неприятное впечатление! Словно тебе в душу заглянули, в самый тёмный уголок, в который сам много лет не заглядывал.

Лоб у папы наполовину скрывала тиара, но в видимой части лба морщин не наблюдалось. Мало хмурится? Настолько владеет своими эмоциями, что не позволяет им проявляться на лице? В виде морщин? Скверный признак! Во всяком случае, для меня.

Губы. Верхняя губа узкая и длинная, нижняя, наоборот, полная и короткая. Странно! Обычно говорят, что узкие и длинные губы свидетельствуют о хитрости и коварстве, а короткие и полные — о чувственности. А здесь как прикажете понимать? Всё вместе или наоборот, одно отменяет другое?..

Глубокие мешки под глазами. Это от старости или оттого, что папа много работает, в частности, с документами? Часто мешки появляются от напряжения глаз, а уж в очках, наверное, особенно? Хм! Скорее всего и то и другое вместе. Что у папы много работы — это я уже увидел.

Подбородок. Как я уже говорил — двойной. А когда папа начинает смотреть чуть вниз, появляется и третья складка. Быть может… малоподвижный образ жизни? От этого и нездоровая полнота? Вон, из-за угла шейного платка виден кусочек очень полной шеи? Хм!

Руки. Аккуратно ухоженные руки, с безупречно подстриженными ногтями, пальцы длинные, когда-то были тонкими и чувственными, сейчас располнели, но всё ещё производят впечатление чувствительных, артистических пальцев. Не удивлюсь, если папа, оставшись в одиночестве, играет на лютне! Впрочем, что это я?! Что за глупости в голову лезут?! Но пальцы — да, на них стоит обратить внимание! Кстати, на указательном пальце правой руки — печатка. Наверняка, именно ей он недавно запечатывал некоторые письма, которые утащил с собой этот… Францеско.

Жесты. Папа не сидел истуканом, но и не позволял себе резких движений. Все движения мягкие, округлые, и вместе с тем — величественные. В каждом жесте читалось, что папа знает цену людям, и знает цену себе. И не продешевит ни в каком случае.

Опасный человек! Умный, опытный, повидавший в жизни всякое и имеющий на всё свою оценку. Единственное, что мне показалось слабостью — обилие драгоценностей. Казалось бы — человек сидит на рабочем месте и занимается бумагами. Зачем ему тиара, сплошь усыпанная драгоценными камнями? Зачем ему парадное одеяние, на котором драгоценных камней ещё вдвое больше, если не втрое? Пустить пыль в глаза нашему посольству? Глупость. Крестоносцы, давшие обет нестяжательства, больше оценили бы скромное обличие папы. А может, папа просто имеет слабость к драгоценным украшениям? Тогда у меня есть шанс!

Наверное, это неприлично, вот так уставиться на папу римского и не сводить с него глаз. Но, думаю, папа к таким взглядам привык. Думаю, и другие крестоносцы из посольства сейчас во все глаза рассматривают наместника Божия на земле.

А? Что, Марциан уже закончил? Ну, да, вон он почтительно протягивает папе запечатанное послание Великого магистра. Быстро же он! А ну, как папа скажет, мол, спасибо ребята, и идите-ка восвояси, ответ я пришлю через посыльного! И что делать?!

Папа посла не слушал. Чего там слушать? Папа делал вид, что слушает, а сам внимательно смотрел на посольство и размышлял о своём. Интересовали его всего лишь две личности: монашка и «ангел».

Несмотря на возраст, память у папы была превосходная, не раз окружающие поражались, когда папа припоминал в подробностях события давным-давно минувших дней. Это не считая того, что он мог наизусть процитировать не только священные тексты, но и очень многие письма и донесения из ежедневных отчётов.

Итак, девушка. Знатного рода. Могла стать графиней, но предпочла уйти в монастырь. Что-то там с навязанным браком, кажется. Да-да, отец обещал её своему сослуживцу, который спас ему жизнь. И который старше самого отца. Дур-рак! Неужели за спасение своей жизни надо жертвовать счастьем дочери? А дочка выбрала монастырь. Тоже дура! Ведь знала, что должна была покориться воле отца, но не покорилась! И после этого считает себя истинной христианкой? А как же «почитай отца твоего и мать твою…»?! Но это ерунда, это дело её совести. Но почему настоятельница монастыря, по докладам, женщина умная, расчётливая и дальновидная, отправила молодую, полную сил девушку, которая даже ещё не стала настоящей монашкой, в компании мужчин? В которой, как минимум, было восемь юных, цветущих оруженосцев, все из благородных фамилий? Да ещё и несколько настоящих рыцарей, далеко не старых? Она что, не понимала, какое будет для девушки искушение? Понимала… Так, почему? Так, для этого и отправила! — догадался вдруг папа, — Для искушения. Любопытно, выдержала ли это искушение девушка?

И папа пристально посмотрел на монашку. Он знал силу своего взгляда, он знал, что под его взглядом, даже закоренелые преступники начинали каяться. Девушка вспыхнула румянцем. Так-так-так… И кто же коварный соблазнитель?

Папа по очереди окинул взглядом каждого из крестоносцев. Никто не дёрнулся. Значит, оруженосец? Ладно, оставим это. Хотя, в ответном письме матери настоятельнице можно и намекнуть про странное смущение девушки в присутствии наместника Божия. Ведь именно это было тайной целью настоятельницы, не так ли? Но это всё ерунда. Главный вопрос в другом: что делать с «ангелом»?

Уже несколько дней папа тщательно обдумывал этот вопрос и так и эдак, но пока не пришёл к решению. С одной стороны: чего тут думать? Объяви во всеуслышание, что это истинный ангел Божий, и он пришёл не к кому-нибудь, а к тебе, в Рим. Явив множество чудес в месте своего появления. Один кровавый дождь чего стоит, после которого поляки сняли осаду! Можно даже организовать дополнительно пару-тройку «чудес» здесь, в Риме. Несколько сот человек готовы под присягой подтвердить чудесное появление «ангела» и явленные им чудеса в Мариенбурге, несколько десятков человек будут готовы подтвердить «чудеса» в Риме… Будут исцелённые от хвори, излеченные руки или ноги, прозревшие слепые, можно даже оживших из мёртвых организовать! И вот оно, мощное оружие в борьбе с другими папами, авиньонским и пизанским, претендующими на духовную власть над всеми христианами. После таких чудес как не поверить, что Господь зримо указал именно на него, папу Григория Двенадцатого, как на Своего представителя на земле? Но это только с одной стороны…

А с другой стороны, сами посудите, какая опасность! Ты его признаешь ангелом, а он как ляпнет что-нибудь против Библии или, того хуже, против матери нашей, Святой Церкви! И народ вокруг: вона как, оказывается! А нас-то всю жисть обманывали! И что тогда прикажете делать? Как прикажете доказывать, что ангел ошибся? Ангел — ошибся?! Нет, господа хорошие! Ангелы, святые, и прочие легендарные личности хороши в святцах! Чтобы поминать их деяния и рассказывать про их подвиги прихожанам. По твёрдо выверенным текстам, ничего своего не прибавляя. А живые они никому не нужны. Нет пророка в Отечестве своём и быть не должно! Не зря канонизируют святых гораздо позже их смерти. Так, на всякий случай…

Можно, конечно, признать ангела, а потом так получится, что вернётся он к Отцу небесному. Прямо вот, очень скоро вернётся. Чуть ли не на следующий день. Но… подозрительно будет! Лишние разговоры, пересуды, ехидные вопросы от прочих пап…

Вот тут и задумаешься, чего здесь больше, плюсов или минусов?

Что, Марциан уже закончил свою речь? Ну, да, вот он и письмо протягивает. Нуте-ка, посмотрим, почитаем…

[1] … Латеранская базилика — церковь?!… Любознательному читателю: если бы наш герой задал этот вопрос Катерине, и если бы между нашими героями не было размолвки, то девушка, наверняка, дала бы нужные пояснения. А сейчас это вынуждены сделать авторы. Дело в том, что никакого противоречия здесь нет. Когда-то давно, ещё со времён античности, на Латеранском холме было поместье знатного семейства Латеранов. Один из них, Плавий Латеран, оказался замешан в заговоре против Нерона, и тот конфисковал у Латеранов все земли и поместья, включая дворец. Позже этот дворец был подарен императором Константином Великим римскому епископу, и к дворцу была пристроена церковь. Ну а ещё чуть позже, в этом дворце обосновался папа римский, несмотря на то, что Латеранская базилика почти примыкала к городским стенам. Дело в том, что в то время центральная часть города находилась под властью римских патрициев, которые далеко не всегда поддерживали власть папы, и даже наоборот, были настроены враждебно… Теперь вы понимаете, почему резиденция папы римского так похожа внешне на языческий храм? Впрочем, внутри всё выдержано в лучших церковных традициях. Включая реликварий для священных реликвий, вроде голов апостолов Петра и Павла. Да-да, тело апостола Петра захоронено под Собором святого Петра, а его голова — в Латеранском дворце.

[2] …крестятся… перед лестницей… Любознательному читателю: согласно преданию, мать римского императора Константина I, царица Елена, предприняла поездку в Иерусалим, с целью поисков святых реликвий, и даже организовала раскопки для этой цели. Кстати, к тому времени, ей уже исполнилось 80 лет. Именно она отыскала Крест Животворящий, Гроб Господень, четые гвоздя, которыми был Иисус прибит к кресту и другие святые предметы. В числе прочего, она приказала перевезти в Рим лестницу из дворца Пилата, по которой несколько раз поднимался Иисус Христос, в том числе, после бичевания, когда у него с израненого тела капала кровь. Лестницу установили в Латеранском дворце и паломники поднимались по ней исключительно стоя на коленях. В 1585–1590 годах Латеранский дворец был перестроен, от старого дворца осталась только старая папская капелла Святая Святых; была перенесена и святая лестница, при этом к ней добавили четыре ступени (их стало 28), и истёртые ногами паломников ступени закрыли деревянными ореховыми панелями. Впрочем, на 2-й, 11-й и 28-й ступенях, в деревянных панелях прорезаны особые окошки, через которые можно видеть следы крови Господней. Вопросы, может ли быть такое, что ступени стёрлись, а капли крови — нет, и можно ли увидеть следы крови, пролитой более двух тысяч лет назад, авторы оставляют на совести читателей. Но, во всяком случае, теперь становится понятным, почему наши путешественники так набожно осеняли себя крестным знамением перед лестницей.

[3] … трёхярусная тиара… Любознательному читателю: до XII века папы римские вообще корон не носили, а на голову надевали обычную камилавку; в XII веке к папской шапке была добавлена царская диадема, которая позднее превратилась в зубчатую корону; в конце XIII века корона стала двойная, как символ папской власти духовной и светской; в начале XIV века папская тиара стала с тремя коронами. Почему — загадка. В Средние века это объяснялось тем, что папская власть распространяется на «три сферы»: небеса, землю и ад… или на три известные к тому времени части света: Азию, Африку и Европу.