Последний конвой. Часть 3

Глава 16 Чекист

Да уходи же ты, — произнес Гейман мысленно и снова судорожно вздохнул. Грудь сдавило, словно тисками, в голове бешено колотит пульс. Сжав зубы до боли в челюсти, вытерпел очередной приступ, затем потянулся к автомату.

Какой же он тяжелый, сука!

С трудом подтянул «Калаш» ближе, перехватил за ствольную коробку, дотянулся до спускового крючка. Рука привычно легла на ложе приклада.

Целиться неудобно…

Потянул на себя, перехватил второй рукой за цевье, согнул ногу в колене для упора. Пристроил автомат сверху. Вот теперь готов. Можете подходить за угощением!

На секунду смежил веки, перед глазами опять какая-то противная круговерть, словно в далеком детстве перекатался на карусели. Нужно сосредоточиться. Посчитал про себя до десяти и резко открыл глаза. Как раз вовремя, из-за машин донеслись голоса на чужом языке. Кажется, арабский.

Он снова поправил «Калаш», прищурил один глаз и нажал спусковой крючок. Автомат коротко дернулся, выплюнув ровно три пули. Осталось еще двадцать семь. Колесо бензовоза почти треть обзора перекрывает. Снизу — вверх целиться неудобно. Человеческая анатомия, мать ее.

Ответная очередь. Длиннющая! Патронов не жалеют. Видимо, запасов до хрена и больше. А теперь еще и нашими воспользуются. Сами привезли. На блюдечке с голубой каемочкой подали. Кушайте на здоровье, не обляпайтесь.

Зашипело пробитое колесо. Одна из выпушенных наемниками пуль отрикошетила от кабины и ушла в песок совсем рядом. В белый свет, как в копеечку. Пальцем в небо, в лужу пук…

Ну, подходите поближе, мне вас за колесом не видно ни черта!

Снова очередь. Зашипело второе колесо, громко зацокали пули по железу капота. Крики на арабском усилились. Знать, злое начальство посылает тупых баранов на забой. Из-за пригорка высунулась голова. Озирается, высмотреть пытается. Коротко рявкнул автомат. Башка моментально скрылась из виду.

Попал? Сомнительно… Но припугнул знатно.

Крики еще усилились. Скандалят. Жить хотят. Раньше надо было думать. А теперь только и остается — идти умирать во имя вашего главного дикаря. И непременно чтобы в набедренной повязке, с длиннющим пеналом на члене и черными перьями на голове.

На всякий случай выпустил еще пару пуль в этом направлении. Это уже так, для острастки. Шугануть, чтобы не расслаблялись. А между тем патроны нужно бы поберечь. Судя по всему, действие пьесы затягивается. Зрителям уже давно пора на антракт. Хлестать водяру в буфете, закусывая бутербродами с красной икрой.

Снова крики и вопли. Даже разобрал пару знакомых слов. Эх, говорила мама в детстве, учи сынок арабский язык. В жизни все пригодится. А ты — болван, «Букварь» скурил и в чекисты подался…

Сунулись сразу двое — молодые, зачуханные. Ну точно бараны на заклание. В этот раз «Калаш» дернулся самостоятельно, даже не пришлось принимать участие в судьбе наемников. Одному удалось уползти, второй остался лежать на месте. Ну что же, такова воля Аллаха. Теперь в Раю тебя ждут халва, щербет, рахат-лукум и симпатичные гурии.

Шум слегка сместился влево. Плохо дело! Крутиться как волчок — несолидно. Все-таки до подполковника дослужить успел. Это вам не в немецкие каски срать. Подполковники обычно сидят в хорошо обставленных кабинетах, на мягких уютных креслах и попивают дорогущий коньяк, а не ползают по песку в раскаленной пустыне под дождем из свинца.

Гейман закрыл глаза, слезящиеся от яркого солнечного света, собрался с духом и попробовал перевернуться на живот. Ничего не вышло, тело уже почти не слушалось. Ноги совсем одеревенели.

Ладно, черт с вами! Сами подойдете. Начальство прикажет для надежности мертвецу глотку перехватить, вот и подойдете.

Снова грохот автоматов. Сразу несколько штук. Три? Четыре? Эк я ловко раздербанил муравейник. Бегают, суетятся. И чего вам не жилось спокойно? Ну едут куда-то люди по своим делам. Ну и пускай едут. Вас же не трогают? Но нет. Вам захотелось большего…

Довернул ствол автомата и снова нажал на спусковой крючок.

Прыгайте, суки, прыгайте. Тут одно из двух: либо девственницы в Раю, либо скакать вам ребята по песку, аки танцоры диско. Можете даже коронный танец Майкла Джексона исполнить — «Лунная походка» называется. Только вам это все равно не поможет. Родион скоро вернется, отомстит…

— Левушка, сыночек, ну как же так?

— Успокойся, мам.

— Ну как я могу успокоиться? — Сара Марковна промокнула платком уголок глаза, — Исаак Матвеевич скрипач от Бога. Виртуоз! Таких во всем мире не больше пяти человек за столетие рождается. А он снег чистит и ломом долбит лед. Он же руки загубит, сынок! Как он потом будет играть?

— Сейчас такое время, мама. Не до концертов Рахманинова.

— У нас все забрали! — Сара Марковна не скрывала слез, — Особняк, машину, вещи. Арестовали счета…

— Мама, сейчас очень многим тяжело приходится. Привыкли к сытой жизни, а случилась планетарная катастрофа. Теперь не до жиру. Крыша над головой у вас есть, паек выделяется. Ну а принудработы обязательны для всех.

— Исаак Матвеевич эти деньги честно заработал. Своим умом, талантом и трудолюбием. Каждую копеечку… к копеечке…

— Мама, ну ты пойми, я ничем не могу помочь.

— Но им и этого показалось мало, — продолжала Сара, словно и не слышала никаких возражений, — и теперь они забрали у нас сына.

— Мама, никто меня не «забирал» и не принуждал. Я сам пошел в «безопасность». Время такое. Я не мог поступить иначе.

— Да какое время, сынок? Хаос. Разбой и анархия. Бардак, бедлам, форменный Содом и… как ее… Гоморра. Даже при коммунистах не было такого беспредела. Вакханалия насилия и безнаказанности.

— Вот поэтому я и стал чекистом. Чтобы навести порядок в стране.

— А из тебя со временем мог получиться хороший пианист. Ты же закончил консерваторию.

— Да ну, — отмахнулся Гейман, — ненавижу музыку. И всегда ненавидел.

— Но тебя же могут убить!

— Я никому этого не позволю, — усмехнулся Гейман и показал «Стечкин», — как видишь, я тоже вооружен.

— О Боже! — картинно всплеснула руками Сара Марковна, — тебя заставляют стрелять в людей! Ты уже кого-нибудь убил?

— Это неважно!

— Что значит неважно? — истерично взвизгнула мать, — брось эту железяку сейчас же. Пойдем в синагогу. У меня есть знакомый раввин, он поможет. Отмолит. Еще не поздно, сынок. Господь милостив. Если ты еще никого не убил… Ты ведь никого не убил? Правда?

— Нет, мама, не убил. Успокойся. Никуда я не пойду. Я не верю в вашего Бога.

— А тебе и не нужно верить! Делай, как мама говорит, и все образуется само собой.

— Нет, мама, — Лев Исаакович грубо отстранил материнскую руку, — само собой уже ничего не образуется. В стране действительно бардак. С востока идут полчища кочевников. На севере — мутанты… Третья попытка военного переворота за месяц. Жестокая и бессмысленная бойня. И главное — с какой целью? Ну сядет в кресло новый «царек» или самоназванный «президент». Что это изменит? Ничего! Что он может предложить народу? Какую программу действий? Ни у одного из «вождей» ее нет и не будет. Даже для краткосрочной перспективы. Вообще ничего. Кроме желания напоследок пожить нахаляву за чужой счет. Так что Магистрат — еще не самое худшее из зол. Эксимиализм — очень жестокий общественный строй, но в критических ситуациях иначе нельзя. Иначе не выжить.

— Но почему ты? — патетически воскликнула мать, перебивая его монолог.

— А почему нет? — запальчиво возразил Гейман.

— Потому что мы тебя не для того растили.

— Не для того, что бы… что? Не для того, чтобы я защищал собственную страну от погани? Не для того, чтобы я наводил порядок в родном городе? А кто это сделает за меня? Может, вы с папой? И главное — чем я в это время должен заниматься? Прятаться по подвалам? Или может мне эмигрировать прикажешь? А куда? В Великое Славянское княжество? Или прямо сразу за океан бежать?

Сара Марковна зарыдала в голос. Немного демонстративно, но слезы полились вполне настоящие.

— Вы меня не для того растили… Мама, а для чего? Для чего вы меня с папой растили?

— Чтобы ты стал великим музыкантом, — сквозь рыдания выдала мама, — как твой отец.

— Чтобы стать великим, не обязательно быть музыкантом. Можно добиться признания в любом деле. К тому же у меня не настолько идеальный слух, как у отца. Если бы не он, меня и в консерваторию бы ни за что не взяли.

Мама отняла руки от зареванного лица и воскликнула:

— Но зачем было становиться чекистом?

— Да потому, что я это могу!

— Убивать людей? Отнимать последнее? Приносить в чужие дома ужас и горе?

— И это я тоже сумею, — жестко отрезал Лев Исаакович, — если понадобится. Я хочу, чтобы в моей стране люди были счастливы. И я пойду на все. Если для этого понадобиться убивать, значит я буду убивать. Но порядок мы наведем. Любой ценой! Вся эта заграничная понаехавшая шушера будет сидеть в резервациях и помалкивать в тряпочку. Это наша страна, и мы в ней хозяева, а не эмигранты и беженцы. Еще не хватало, чтобы они тут устанавливали свои порядки.

— Это значит, — снова всхлипнула мать, — что будет гражданская война. Снова…

— Не будет! Я не допущу!

Сара Марковна внезапно прекратила рыдания, достала носовой платок и вытерла лицо.

— Ты такой же упрямый, как и твой отец, — произнесла она после длительной паузы совершенно ровным голосом, — переубеждать бесполезно. Ты уже взрослый, Левушка. Поступай, как считаешь нужным. Но помни, мы с папой тебя любим. И всегда будем любить, что бы ни случилось.

— Я тоже люблю тебя, мама, — крикнул Гейман, нажимая на спусковой крючок. Автомат коротко дернулся, и еще две пули ушли в недолгий полет к цели.

Отмолить все мои грехи ни один раввин в мире не сможет. Слишком их много накопилось. На три жизни хватит.

Но я ни о чем не жалею. Кто-то же должен был делать грязную работу? Чистоплюем быть легко. А ты вот попробуй, возьми в руки «Стечкин» и поставь к стенке врага народа. Не так это просто — нажать на спусковой крючок, когда перед тобой стоит жалкий и отчаявшийся человек приговоренный к расстрелу военным трибуналом. Еще вчера это был сильный, умный и опасный противник.

Сможешь взять на себя работу Бога и лишить его жизни?

Но если этого не сделать сейчас, завтра жертв будет намного больше. Потому что перед тобой враг, который не успокоится и не сложит оружие по собственной воле. И когда в следующий раз вы снова встретитесь лицом к лицу, «Стечкин» будет в руках у него…

Есть множество способов обуздать разгоряченную толпу, но самый действенный из них — страх. А давать советы с дивана может каждый. И принимать решения в высоких кабинетах, не задумываясь о последствиях. Но любой указ о «закручивании гаек» приводит к волнениям и смуте. Любое недовольство народонаселения со временем вылезает наружу. И выходит боком всем, особенно самим недовольным.

И разгребать навоз, как всегда, приходится нам — чекистам.

И кто всегда крайним останется? Правильно, угадали! Именно мы.

Вот поэтому мы — фашисты. И безо всяких кавычек. Ибо работа такая. Только те чистоплюи и «всепропальщики», что бездумно раздают обидные клички направо и налево, сами ни черта не делают. Сидят на жопе и ноют, что раньше было плохо, а теперь все становится еще хуже. Всегда виноват кто-то другой. Оторвать задницу от дивана и начать уже что-то делать они категорически не способны.

Но кто-то же должен действовать?

Никто не хочет брать на себя ответственность за людские судьбы и будущее целой страны. Каждый сам за себя. Моя хата с краю, и каждый сверчок… сидит в своей норке… и не жужжит….

Никто ни в чем не виноват, все беленькие и пушистенькие. В лайковых перчаточках и в идеально отглаженных смокингах.

А кто должен разгребать ваше дерьмо?

Полицейское государство, авторитарный режим, фашистская диктатура, военный коммунизм. Не нравится? Так, мать вашу, предложите другое решение! А если у вас его нет, то заткнитесь и не вякайте. Пока полки в супермаркетах рушились под весом колбас и балыков, никто и не собирался вводить никакие чрезвычайные меры. Никто не отбирал последнее, ибо оно, ваше «частное» и «личное», никому и никуда не упиралось. У вас три дома, две квартиры и шесть автомобилей на одно лицо? Заплатите налоги и спите спокойно. Даже происхождение загадочных миллиардов на заграничных счетах не беспокоило государство, пока его казна была полна за счет продажи углеводородов, а бюджета хватало на обеспечение основных потребностей населения.

Да, это жестоко и неправильно — отнимать у одних и распределять между всеми. Робингудство — грех. Частная собственность — неприкосновенна. И не важно, что 90% всех денег на Земле сосредоточены в руках 3% населения. В этом и есть суть капитализма. Как не крути. Но когда в стране хаос и неразбериха, когда склады госрезерва пусты, фабрики и заводы стоят, лекарств не хватает, а население увеличилось в несколько раз за год, что прикажете делать? Молча взирать на лопающихся от сытой жизни буржуев и загибающихся от голода детей и стариков?

А самое обидное, что вот эти самые чистоплюи, что ни черта не делают и больше всех воняют, именно они и принимают наиболее активное участие в восстаниях и бунтах.

Только для чего?

Надеются, что жизнь станет лучше? А с какого перепугу она станет таковой? Придет новый глава государства и сразу закрома Родины окажутся вновь полны зерна, колбас и черной икры? Вот так, не надо ни пахать, ни сеять… а только в главном кресле страны сменить главу государства. И вновь все станут счастливы и наступит долгожданный мир во всем мире.

Черта с два! Лучше не станет. А вот хуже станет наверняка.

Так может, не стоит врать людям, господа многочисленные потенциальные вожди народов, что вы боретесь за их права и свободы? Все бунты и революции совершаются только ради одного единственного — власти. А все обещания народу и электорату мгновенно забываются уже на следующий день. Ну и правильно. То что было сказано до переворота выполнять совсем не обязательно. Ведь это обещал простой человек из народа, а ныне он кто? Правильно — Верховный Глава Государства. А с высоты самого высокого кресла мир выглядит немного под другим углом.

Весь мир насилья мы разрушим…

А что потом?

Люди, не нужно торопиться разрушать то немногое, что у вас есть сейчас. Потому что потом будет хуже. Не важно, какой общественный строй в вашем государстве, и какой на дворе год. Если вас настойчиво призывают выйти на улицы и требовать отставки верховной власти, присмотритесь повнимательнее, а кто этого требует? Вот этот — плешивый? А чем он лучше предыдущего? Что он может предложить народу?

Да нет, друзья, он хуже, гораздо хуже предыдущего «князька». Но если первый разжирел от спокойной и сытой жизни, то плешивый пока еще поджар и голоден. И рвать он будет, как хороший мастиф. Или даже, как Цербер, в три глотки. А если вы и против него начнете со временем выступать, да еще если, не дай Бог, на центральную площадь Столицы протестовать выйдете, то пулеметы просто неизбежны. Никто вам просто так власть назад не отдаст. Не для того устраивали переворот…

Вы хотя бы одного доморощенного диктатора и революционера спросили, что он собирается делать после того, как возьмет власть в свои руки?

А я спрашивал. Неоднократно. На допросах…

Мямлят что-то невнятное, а четкой программы действий нет. Потому что они понятия не имеют, как построить светлое будущее. Особенно в условиях, когда жратвы на всех не хватает. Ведь для них главное — это обеспечить свое собственное сытое и безбедное существование до конца дней. А все остальное не имеет никакого значения. Особенно проблемы и заботы простого народа.

Да кому вообще есть дело до народа? Бить палками на площади, если высказывают недовольство! А еще лучше — повесить. В назидание потомкам. Ибо нефиг…

Я тоже не знаю, как построить светлое будущее. Но я хотя бы не берусь за управление государством. Просто молча делаю свою работу. Да, местами грязную. Да, иногда с перегибами. Но лучше лишний раз перебздеть, чем допустить очередную революцию и последующий за ней кровавый террор.

Может, мы кого-то и отправили в ссылку на болота по ошибке, но зато спасли тысячи других жизней. Ну а что фашистами называют, обидно, конечно, но мы привыкли. Привыкли, что приходится делать грязную работу. Привыкли, что за нее нам плюют в морду. Утерлись, засучили рукава и пошли работать дальше, на благо народа. Хотя народ это, конечно, никогда не ценил, да и в будущем не оценит. Но такова правда жизни. Потому что если не мы, то кто?

Я не знаю другого способа остановить хаос. Только страх. Страх за свою жизнь. За жизнь близких. Это базовый инстинкт и самая сильная эмоция. Бояться — это нормально. Древний человек обязан своим выживанием страху, который помогал избежать опасных ситуаций. Храбрые защищали племя от нападок извне, и поэтому погибали первыми. Иногда не оставив после себя потомства. Те кто боялся — выжили и размножились. Так ген страха навсегда закрепился в ДНК. И его оттуда уже не выцарапать никак.

Не использовать самый надежный, проверенный эволюцией инструмент, было бы просто глупо. Вот отсюда и проистекают наши методы. Слухи и сплетни, подчас сильно преувеличенные, принимающие гротескные формы. Их специально распускают подконтрольные нам люди после нашей «настойчивой просьбы». А цель только одна — заставить идиотов бояться.

Самый лютый страх — это тот, который человек придумал себе сам. Пусть боятся ареста. Допроса в ЧК. Тюремного заключения. Ссылки на болота. Расстрела перед строем. Пусть вздрагивают, прочитав три заветные буквы, напечатанные на не очень качественной бумаге.

Страх парализует, заставляет включать разум, искать альтернативные решения. Иногда это помогает свернуть с кривой дорожки в самом начале пути, пока еще ничего фатального не произошло. Иногда — нет. Вот тогда и включаемся в работу мы… Нужно успеть остановить смуту, пока толпа не вышла на улицы громить магазины. Если это произойдет, то безвинных жертв не избежать.

Мы — волки, санитары леса. Если не убрать паршивую овцу из стада, она заразит бешенством всех. Нет ничего страшнее, чем обезумевшая от ярости толпа, которая от безысходности прет с голыми руками на пулеметы…

Что-то сильно ударило в ногу. Гейман скосил глаза вниз и мрачно выругался.

Ну что же вы, придурки, раненого добить не можете?

Снова очередь. Прикрылся «Калашом». Одна из пуль отрекошетила от ствольной коробки, вторая попала в деревянный приклад и расщепила его надвое. Развернул ствол покалеченного автомата в сторону нападавших и, зажав спусковой крючок, выпустил весь остаток магазина. Откинул бесполезный «Калаш» и достал любимый «Стечкин».

Хорошая машинка. Старая, надежная. Никогда не подводила.

— Ну что, дружище, мы с тобой сейчас немножко повоюем. Совсем чуть-чуть… А потом — на пенсию. Отдыхать. Мы с тобой это честно заслужили.

Сразу три пули вошли в грудную клетку, прошив тело насквозь, но он все еще был жив. Открыл было рот, чтобы крикнуть, но раздалось только хрипящее клокотание — горлом пошла кровь.

Ну что, твари, не так просто оказалось разделаться со старым чекистом?

Попробовал поднять руку с намертво зажатым «Стечкиным» и не смог. Перед глазами поплыло, фигуры наемников расплылись.

Но я все еще жив, — упрямо твердил ему мозг.

Осмелели, суки. В полный рост подходят. Думают, что я уже не опасен. Но я уже совсем не тот маленький еврейский мальчик за фортепьяно. Я теперь, черт возьми, опасен как никогда. Нужно только сосредоточиться и поднять руку с пистолетом.

Я опасен, только тем, что я все еще жи…