Последний конвой. Часть 3

Глава 7 Лидия

26 февраля 32 года.

Сильно поспорила с Быковым, но осмотреть погибших мне не удалось. Опасаясь заразить экипаж, тела сразу сожгли. Все мои доводы о том, что существует протокол, согласно которому врач должен констатировать смерть, были категорически отвергнуты.

— Слишком опасно! Я не имею права подвергать жизнь единственного врача экспедиции ненужному риску.

Быков упрямый, как баран. Спорить бесполезно, доказать свою правоту невозможно. Служака до мозга костей. Ни на шаг от инструкции. Бесчувственное бревно. Сапог!

Пока потушили пожар, разобрались с грузом, привели в порядок технику, было уже около часу ночи. А ведь форсировать озеро начали еще засветло. Эмиссар рвал и метал, всячески торопил, но ускорить процесс подготовки к началу движения конвоя не мог. В такой момент к нему под горячую руку лучше вообще не попадать, достанется любому, невзирая на должность, звание и половую принадлежность.

А тут ещё и я со своими претензиями. Естественно, досталось на орехи. Попала, что называется, на незапланированный втык от начальства. Полаялась от души. На эмоциях, как всегда, снесло крышу набекрень, и я пошла вразнос. Да только черта с два у меня получилось прошибить эту каменную глыбу с полковничьими нашивками. Не человек — кремень!

Быкова, конечно, можно понять: рассвет совсем скоро, а вместе с ним придет и дневное пекло. Воды почти нет. Народ порядком устал, разнервничался, а до Хартума еще ехать и ехать.

Арсений мыл и драил машину гораздо дольше, чем обещал. ОЗК ему разрешили снять, но он скинул только куртку, оставшись в резиновых штанах, имеющих общее целое с сапогами. На мое предложение помочь только резко мотнул головой. Настаивать не решилась, особенно после выволочки от Эмиссара. Хотя черви уже давно должны были не только подохнуть, но и высохнуть.

Стивен так и не пришел в себя, хотя состояние вполне стабильное. Погрузили в свежевымытую «скорую», хотя назвать ее таковой язык не поворачивается. Ладно, не важно, на марше просохнет, ветерком обдует, грязь сама и отвалится. Василек по собственной инициативе вызвался следить за состоянием больного. Невольно зауважала, ведь сам только-только с того света выкарабкался. Рука почти не слушается, но уже хочет вернуться к своим служебным обязанностям.

Молодчина! Как сильно меняются люди под влиянием событий. Василий уже совсем не тот — важный, надутый молодой столичный аристократ с претензией. Теперь он выглядит, как побитая молью шавка, цепляющаяся за первого встречного, умильно заглядывающая в глазки и активно машущая хвостом ради обглоданной косточки. Но это только начало, по себе знаю. Вот еще немного окрепнет, поднаберется опыта и таким заправским путешественником станет, что в любую экспедицию будет нарасхват.

Чем быстрее колонна начнет движение, тем лучше, и так потеряли слишком много драгоценного времени. Но нашлась еще уйма незаконченных дел, поэтому стартовали только в три часа ночи.

В предрассветное небо ушла зеленая ракета, захрипела рация голосом Быкова, взревели моторы, колонна поползла по песку и камням в сторону Хартума.

Мы вновь движемся к цели, как будто ничего и не было — смертельной опасности форсирования зараженного паразитами озера, пожара, уничтожившего МАЗ и часть груза, нелепых смертей, попытки покушения на второе лицо в экспедиции.

Мы все сошли с ума! Куда и зачем мы едем? Что нас ждет в конце путешествия? Сколько еще человек погибнет, так и не узнав всей правды об экспедиции?

Я тряхнула головой, отгоняя неприятные мысли…

В конце концов, я, как тот пресловутый самурай, решила: если от меня ничего не зависит, так стоит ли переживать и забивать голову ерундой?

Стивен плох. Жар. В сознание не приходит, бредит бессвязно, мечется на носилках, хоть привязывай. На каждой остановке вихрастая голова Мишки неизменно просовывается в окно:

— Лидия Андреевна, ну как там Стив?

— Пока без изменений, — отвечаю.

Мишка смущенно удаляется обратно в УАЗик, чтобы вновь появиться на следующей остановке с тем же самым вопросом.

Чекист тоже не выдержал, подошел.

— Очнулся?

— Никак нет, — отвечаю по-уставному. В свете последних событий шутить и спорить с Чекистом больше нет никакого желания.

— Плохо! — констатирует политрук, — рассчитываю на вас.

Выдерживаю паузу в несколько секунд, чтобы справится с эмоциями, потом сухо отвечаю:

— Делаю все возможное.

А на самом деле я ничего не делаю… по существу от меня уже ни черта не зависит, остается только ждать. Организм молодой, крепкий — выкарабкается.

Стивен приходит в себя только через несколько часов. Хрипит, кашляет, на губах кровь. Попытался встать, еле-еле удержала. Говорить не может, воздуха не хватает, но отчаянно пытается болтать.

Слава Богу! Самое трудное позади. Теперь я почти уверена, что оклемается.

— Как там… Мишка?

Вот же неугомонная парочка! И этот туда же…

— Да все в порядке с твоим Мишкой, — отмахиваюсь, — в заднее стекло посмотри и увидишь.

Не удержалась, ошарашила:

— Мишка теперь личный водитель политрука.

Эк у Стивена глаза округлились, невозможно смех сдержать.

А что слова? Можно полчаса убеждать, что все хорошо — сомневаться будет, сам себя изведет и мне житья не даст. А после подобной новости сразу успокоится и сомненья прочь откинет. А это сейчас самое главное — сосредоточиться на выздоровлении.

Ну и Гейман — тоже хорош гусь. Не мог успокоить пацана? Видит же, что у того нервный стресс. Еще бы, потерять наставника, который ему как отец был. Мог бы подобрать подход, убедить, заболтать, вразумить. Но нет, небось пистолет достал и угрожать начал… потребовал беспрекословного подчинения… Знаю я эту скотину чекистскую… слова доброго не услышишь…

Да только пацан-то не военный, нервишки слабые. Вот и психанул…

Нет, они, конечно, сами мне ничего не рассказали, но догадаться, что произошло — несложно. Стив за друга перепугался, попытался остановить, пока тот беды не наделал. Вот и словил пулю. Так всегда бывает, разнимающий получает тумаки от обоих участников драки.

А Стивен болтает и болтает, уже все губы в крови.

— Спи ты уже, — не выдерживаю, — во сне раны быстрее заживают.

Немного успокоенная, вернулась в кресло. Василек пообещал и дальше приглядывать за раненым.

— Не устал? — спрашиваю.

Головой мотает.

Теперь все будет хорошо!

Сглазила! Стивен вновь ушел в сопор. Бредит, мечется, пытается встать, бессвязно бормочет, кашляет, задыхается. Опять поднялась температура. Василий попытался разбудить, не смог. Сидит над раненым, губы тряпкой обтирает и тоже вполголоса бормочет.

Молится он там, что ли? Или больному сказки рассказывает? Не понять!

Солнце печет вовсю, скоро полдень, но остановки на дневку не будет — вода совсем на исходе. Гейман и Быков опять поругались. Эмиссар предложил изменить маршрут и двинуться по прямой к Нилу за водой. Чекист воспротивился: мол, вода не питьевая, слишком высок риск подхватить кишечную инфекцию. Поэтому нет никакого смысла менять маршрут. До Хартума, мол, рукой подать, там воды и наберем.

Потом эти два идиота внезапно сошлись во мнении, что несмотря на адскую жару, дневку нужно отменить. Хартум совсем близко, если карта не врет…

По-видимому, она все-таки врет…

Кажется, мы заблудились. Прем по бездорожью уже который час кряду. Скорость упала почти до нуля, я даже иногда оглядываюсь, не обгоняют ли нас верблюды и одинокие путники? Но нет, вокруг вообще никого. Мертвый континент.

Стивен наконец-то успокоился и теперь просто спит. Температура несмотря на жару упала. Значит, организм все-таки победил болезнь. Василий тоже устал и дрыхнет, положив голову на край носилок. Не стала будить, пусть оба поспят.

Третья остановка подряд из-за различных поломок. Техника не выдерживает жары. Люди, как это ни странно, пока держатся на силе воли. Но надолго ли их хватит?

На последней остановке воду выдавали по спискам. Пять литров на экипаж. Цистерна почти пустая. Что дальше? Сколько мы продержимся, когда вода совсем закончится? А Хартума нет даже на горизонте…

Невыносимо клонит в сон…

На очередной остановке долго пялилась на градусник, пытаясь понять сколько же он показывает? Бумага внутри почернела и обуглилась, цифры не разобрать.

Внезапно стало так страшно…вот и мы все тут… без воды… обуглимся изнутри…

Можно, конечно, спросить температуру у любого экипажа, градусники закреплены на каждой машине.

Не пошла! Да какая, к черту, разница? Сорок восемь или пятьдесят два… это же ничего не изменит. Воды нет. Пять литров ушло меньше, чем за час. Каждый второй радиатор кипит, выпуская облако пара. Движки накалились, скоро светится начнут. Резина колес стала мягкой, вздувается шишками и лопается со звуком выстрела. Сначала дергалась, теперь игнорирую. Запасок, наверное, уже ни у кого не осталось. Завхоз только руками разводит, большую часть запчастей бросили в пустыне. Некоторые машины едут прямо на ободах, разбрасывая во все стороны клочки резины.

Где же эта проклятая дорога?

Дорогу мы нашли, едем дальше. От жары голова уже почти ничего не соображает. Пишу урывками, по паре строчек.

Стивен проснулся, лежит, молчит, глазами лупает по сторонам.

— Ну, как ты? — спрашиваю.

— Лучше, — отвечает сухо, голос хриплый.

Ну и слава Богу!

Выглядит так, будто марафон пробежал по пустыне.

Опять прискакал Мишка. Наконец-то парочка пошепталась минутку наедине, мы деликатно не подслушивали, выбрались погулять по свежему воздуху. Едва Михаил вылез из скорой, так туда забрался Чекист. Пришлось нам с Арсением гулять еще десять минут, пока и эти наговорятся. Василий сплюнул, уселся прямо на песок, прислонившись спиной к колесу скорой. Он почти не жалуется, но заметно, что самочувствие не ахти.

Очень хочется пить, но воды нет, и неизвестно, когда ее выдадут. И самое главное, если дадут, по сколько грамм на человека?

Быков объявил остановку, солдатики натягивают тент. Неужели передумали и все-таки объявят дневку? Не удержалась, пошла прогуляться и поглазеть. Ноги гудят, все тело затекло от длительного сидения в одной позе. Голова болит невыносимо, пульсирует в висках и отдает в затылок.

Оказалось, итальяшка потребовал небольшую остановку, чтобы приготовить обед. Или ужин. Или то и другое сразу, я не поняла. Пока совершенно непонятно, сколько нам еще ехать. Под тентом ничуть не легче, но народу набилось — ужас. Почти все водители здесь. Машины заглушили, чтобы двигатели хоть немного остыли.

Разве они могут остыть в такое пекло? И сможем ли мы завести их снова?

Остатки воды пошли на приготовление еды и на долив в радиаторы. Экипажам не выдали ничего. Совсем!

Три часа дня по местному времени. Вокруг — настоящий ад! Над пустыней воздух прогрелся так сильно, что не понять, где находится горизонт. Изображение плывет, струится, колышется волнами, течет и расплывается.

Черт…

Перечитала написанное: все глаголы связаны с водой — «течет», «плывет», «струится» и т.д.

Я потихоньку схожу с ума от обезвоживания.

Насчитала уже более десятка случаев потери сознания за последние сутки. Кроме нашатыря мне и помочь беднягам нечем. Суну ватку под нос, вздохну, шепну на ушко — «держись, немного осталось». Вот и вся помощь…

Пришел посыльный от Быкова, принес два литра воды для больных и врача. Поделила на всех поровну. Выпили молча, залпом, даже тост никто не сказал.

Этого слишком мало! Я по-прежнему хочу пить.

Мы снова едем…

Два часа отдыха в неглубокой дремоте под раскаленным тентом — это кошмар, а не отдых. Еда не лезет в глотку, слишком жарко. Воды у повара было мало, поэтому вместо супа получилась каша. Запить ее нечем. Пожевала кусочек лепешки — сухая и жесткая, как резина. При взгляде на рыбу желудок сжимается в комок. Честно пыталась хоть что-нибудь проглотить, не получается.

Полстакана слегка присоленного чая — блаженство! Скорее бы уже вечер.

Это просто не-вы-но-си-мо!

И снова ночь. В пути почти сутки. Температура упала, стало терпимо. Мы все-таки пережили этот кошмарный, бесконечно длинный день. Самые страшные сутки нашего путешествия. Потеряли трех человек при форсировании зараженного паразитами озера и четверых от гипертермии.

Если мы не найдем воду, до следующего вечера не доживет никто.

27 февраля 32 года.

Утро.

Ночь пролетела быстро, в странной полудреме. Как Арсений ухитряется не заснуть, я не представляю. Глаза слипаются, хоть спички вставляй. Очень хочется пить, несмотря на то, что ночью стало прохладно, пришлось даже натягивать кофту.

Внезапно ожила рация, завопила голосом Быкова:

— Внимание всем! Стоп конвой!

И сразу же, почти без паузы:

— Перестроиться в боевой порядок.

Я аж подпрыгнула на сидении, привычно сползла на коврик, куда и сонливость улетучилась. Одно из двух: либо все-таки добрались до Хартума, либо… либо… об этом даже думать сейчас не хочется…

Загудели автомобили, зарычали движками вокруг нас. Я не смогла удержаться от любопытства и все-таки высунула кончик носа между жалюзи. Скорая оказалась в самом центре вместе с другими легковушками, со всех сторон прикрытая грузовиками. Броневик перегородил дорогу впереди всех и угрожающе водил туда-сюда стволом пулемета. Грузовики позади него сдвинулись почти вплотную. По-моему, если бы кто-то из водил захотел открыть дверь, чтобы выбраться наружу, он бы не смог этого сделать — слишком маленькое расстояние между машинами. С тыла легковые автомобили загородили и УРАЛ, и КАМАЗ хозобслуги. Тем временем на дорогу выволокли несколько пустых ящиков, из которых выстроили заслон. Что-то вроде примитивной баррикады.

Я рассеянно наблюдала, как «фашисты» вытащили из грузовика миномет и установили позади грузовиков. Внезапно екнуло сердце — «а ведь к бою готовятся, не иначе».

Затрещала и зашипела рация, вояки опять перешли на закрытые частоты, голоса слышно, но о чем болтают — непонятно. Перебросились несколькими фразами, потом команда Быкова для всех:

— Прожектора погасить!

И разом на пустыню опустилась ночь. Все-таки конвой при движении дает очень много света — фары, прожектора, подсветка. Наверное, нас издалека очень хорошо видно. За несколько километров.

Отцы-командиры набились в броневик, устроили закрытое совещание. Даже ученых турнули в УАЗик к Мишке. Те небось обосрались от страха. Сидят, дрожат. А ну как перестрелка начнется?

Эх, заглянуть бы сейчас на совещание… хоть одним глазком… хоть бы краешком уха… послушать…о чем речь идет?

Ждать пришлось долго, минут двадцать. Лагерь вновь пришел в движение, началась суета и возня. Я ничего не могла понять, пока Арсений не пояснил.

— Наиболее ценный груз выгружают, значит, на прорыв пойдут.

— Чего?

— К перестрелке готовятся. Видимо, впереди засада.

— А мы? — опешила я, — нас что, посреди пустыни одних бросят?

Арсений пожал плечами.

— Почти, — задумчиво пробормотал он, — скорее всего, оставят человек пять с легким стрелковым оружием. Чисто формальная охрана.

— Какого черта?

Я совсем потеряла самообладание.

Пересекли половину планеты… а теперь у этих мужланов кулаки зачесались. Пострелушки, значит, решили устроить. Тестостерон на мозги давит?

Хотела выбраться из скорой и пойти поругаться с Быковым, но Арсений удержал от глупого поступка.

— Нет, Лидия Андреевна. Боевая тревога объявлена, никому покидать автомобили нельзя.

— Да вон, — ткнула я пальцем, — не видишь что ли, весь лагерь ходуном ходит. Все свободно разгуливают.

— А нам покидать машину нельзя!

Спорить не стала, сижу смотрю, что дальше будет?

Приказать легко, а разгрузить четыре грузовика не так уж и быстро. Почти час возились, освобождая место внутри фургонов. Груз сложили прямо на песок, кое-как прикрыв тентом. А там чего только нет — и оружие, и провизия, и медикаменты. Даже пару ящиков с семенами заприметила. Неужели не все выбросили? Даже удивительно.

Наконец разгрузка завершилась, штурмовики забрались внутрь, взревели движки, выпустили к небу клубы гари и перестроившись в боевой порядок, а-ля «черепаха», двинулись вперед.

А мы остались одни…

Нет, вру, конечно. Человек пять штурмовиков остались нас охранять, и с ними политрук.

Ну кому же еще, как не ему в тылу отсиживаться?