Пообедавшие выходили на свежий воздух — покурить. Джону удалось непринужденно пристроиться к группе водителей и под их прикрытием проскользнуть мимо Асура. Якудза все еще продолжал делать вид, что ему наплевать как на самого Джона, так и на весь окружающий мир в придачу.
Закуривать Джон не стал, сейчас есть дела и поважнее. Во что бы то ни стало нужно немедленно разыскать резидента и войти с ним в непосредственный контакт. Плевать на конспирацию, когда речь идет о жизни координатора. После смерти генерала весь проект автоматически перешел под его личное командование. Именно на это и намекал Макферсон, когда пускался в пространственные рассуждения о будущей судьбе мира и величии «Спасителя» американской нации. Только все великолепие буйной фантазии генерала неизбежно разбилось вдрызг о жестокую реальность мироздания.
Вызвав перед мысленным взором карту лагеря, он быстро проложил маршрут к самому маленькому броневику, почти наверняка вместилищу какой-то важной шишки экспедиции. Название грозной боевой машины он уже не помнил, все-таки после учебки прошло почти десять лет, но в нем точно было что-то кошачье. То ли «Рысь», то ли «Барс», то ли «Пума». Одним словом, оно звучало коротко и агрессивно, как и принято в армии.
Джон прошел между двумя грузовиками, обошел бензовоз и внезапно вышел к незамеченному ранее посту часового, где его остановили. Громкий окрик сопроводил резкий звук взводимого затвора автомата Калашникова. Джон застыл как вкопанный, нельзя давать лишний повод местным воякам. Не дожидаясь команды, сам заложил руки за голову и состроил самое покорное выражение лица, которое только сумел. Если бы помогло, он бы и слезу отчаяния из себя выдавил, школа актерского мастерства научила многому. Впрочем, изображать убогого не пришлось, сыгранной сцены нетребовательным зрителям оказалось вполне достаточно.
Стрелять в него не стали. Руки завели назад и стянули прочной капроновой веревкой. Такую ни перегрызть, ни разорвать, ни перетереть за адекватное время. Узлы затянуты намертво. Профессионалы! Догадываются, что с Джоном шутки плохи.
С каждой минутой, проведенной в лагере, у Джона все сильнее и сильнее росло странное и неведомое ранее чувство уважения к противнику. К царившим в лагере порядкам, к строгой дисциплине, к вооружению штурмовиков и даже к грамотно расставленным постам охраны. Все продумано, все отлажено и почти безупречно организовано. Интересно, будь он главой экспедиции, смог бы так же четко все наладить?
Кивок головой и хлесткий окрик солдата на паршивом английском — «шагай вперед». Как ни странно, на допрос повели вовсе не к броневику, где по всем приметам должен был располагаться командный состав, а совсем в другую сторону. Джон немного занервничал, но внешне виду старался не подавать.
Вот сейчас возьмут и примкнут в фургоне до вечера, и все мои планы утекут в канализацию.
Однако обошлось. Привели к небольшой командирской палатке, раскинутой меж грузовиков, грубо велели остановиться. Один из сопровождающих ушел внутрь докладывать начальству, второй остался охранять пленника. Джон непроизвольно покрутил головой, на всякий случай наметил потенциально возможные пути для экстренного отхода. В то, что ему позволят сбежать, он не особо верил, но с намертво вбитыми в голову рефлексами не поспоришь.
Пока все шло по плану. Дальнейшее развитие событий теперь зависело исключительно от загруженности офицеров охраны и степени их любопытства в отношении Джона. Самое неприятное, что его могло ожидать — повторная встреча с молодым и въедливым контрразведчиком. Не нравился ему этот желторотый лейтенант службы безопасности, хотя Джон так и не смог понять, почему. Подсознание буквально вопило об опасности, а Макферсон учил прислушиваться к собственной интуиции и не поступать вопреки ее указаниям.
Во всех остальных вариантах исхода возможных событий он легко оправдывал свои действия банальным «извините, друзья, я слегка заблудился», после чего инцидент должен быть исчерпан.
Это в теории. Конечно, при желании вояки все равно найдут, что предъявить Джону, и могут прикрыть на пару дней под так называемый домашний арест. А это недопустимо, ведь уже завтра они прибудут в Бахр-дар.
Если и давать отмашку началу плану Х, то прямо сейчас — немедленно.
Вернулся второй сопровождающий, быстро мотнул головой — «иди». Джон не стал изображать недотепу, подчинился. Сделал уверенный шаг, еще один, поднырнул под полог военной палатки, медленно выпрямился, с облегчением перевел дух. Перед ним стоял резидент собственной персоной. Долгожданная встреча произошла. Наверное, ради этого стоило подвергнуть себя опасности. Как известно, ничем не рискнешь — ничего не получишь.
— Привет Джон, — с натянутой улыбкой произнес Пауль, недвусмысленным жестом провожая подчиненных на выход из палатки, — повторяю вопрос: какого черта ты делаешь в Африке?
Джон равнодушно пожал плечами. Теперь-то уж можно расслабиться.
— Здравствуй, Пауль. Развяжи меня. Есть очень важный разговор.
— Успеется, — вдруг ухмыльнулся тот, — прежде я хочу получить ответ на свой вопрос.
Джон недоуменно уставился на собеседника.
— Ситуация потребовала личного присутствия.
— Ловить рыбку в мутной воде чужими руками?
Связанные кисти пришли в движение, тремор настойчиво сигнализировал об опасности.
Какого черта?
— Операция слишком важна для Америки, чтобы доверить ее выполнение одному-единственному агенту. Обычная перестраховка командования. Ты же в курсе…
— Вот как? — Пауль совершенно неискренне удивился. Возможно, он сделал это умышленно, чтобы дать понять Джону — его вранье ни для кого не является тайной за семью печатями.
Неужели этот болван забыл, что такое субординация?
— Мне кажется, — Пауль демонстративно уселся на небольшой раскладной стульчик, — необходимо кое-что прояснить, а то за годы, проведенные в сытости и благополучии, ты совсем потерял контроль над своими людьми.
Джон почувствовал, как лицо непроизвольно наливается кровью.
— Что ты имеешь в виду?
— Именно то, что сказал. Пока ты в тепле и роскоши «Ковчега» старательно изображаешь умного и влиятельного командира, твои агенты жрут дерьмо и таскают каштаны из огня голыми руками. А ведь это несправедливо, Джон. Не находишь?
— Я тебя не вполне понимаю.
— Что же в моих словах непонятно, Джон? Я десять лет в Метрополии, и что я за это получил? Очередное фиктивное звание и несколько виртуальных нулей на счету в банке. Вот только ни снять, ни потратить эти баксы у меня нет никакой возможности. То есть получается, все эти годы я рисковал собственной задницей просто так — за идею? Я ведь не идеалист, Джон, тебе это прекрасно известно. И даже не коммунист, чтобы работать за еду…
— Честь, отвага, патриотизм, — глухо произнес Джон, — разве эти слова пустой звук?
— Для меня он такой же пустой, как и твое паршивое имя.
— Тогда пусть это будут другие слова, — не моргнув глазом, перечислил Джон, — нация, свобода, демократия.
Пауль демонстративно сплюнул себе под ноги.
— Случись что, Соединенные Штаты не шевельнут даже мизинцем левой ноги, чтобы вытащить мою задницу из дерьма. Разве я не прав?
Шеридан не стал отвечать на провокационный вопрос, отделался многозначительным молчанием.
— Нечего возразить? В таком случае скажи, Джон, почему я должен подыхать в пустыне за чужие права и свободы? Почему я должен ежедневно рисковать собственной задницей ради чужой карьеры и благополучия? Ответь мне, Джон?
Кажется, моему терпению приходит конец.
— Чего ты хочешь? Пересмотра контракта?
Пауль впервые вполне искренне рассмеялся.
— А что ты можешь мне предложить, Джон? Зеленые фантики? Спасибо, но нет. Оставь их себе. За прошедшие десять лет инфляция полностью обесценила доллар и превратила его в мятую резанную бумагу. Он больше никому не нужен, Джон. Еще пару лет, и за баксы станут давать в морду.
— Как насчет золота? Полторы тонны золота в слитках. И не где-нибудь в банке США, а прямо здесь — в Африке.
Пауль вновь рассмеялся.
— И какие же блага я смогу купить в Африке на твое золото, Джон? Большущий кусок мертвой пустыни? Бочку грязной и вонючей воды? Ведро полутухлой рыбы? Нет, Джон, твое предложение выслушано и отвергнуто. Попробуй подумать еще, может быть, в голову придет более гениальная идея?
И этого придется ликвидировать. В самую первую очередь!
— К чему ты клонишь, Пауль?
— А ты не догадываешься?
Пауль поднялся и завел обе руки за спину.
— Жаль, очень жаль. Но я даже рад, что так вышло. Мои подозрения подтвердились. Ты, Джон, вовсе не так умен, как я полагал ранее…
Джон демонстративно поиграл желваками.
— Высказался? Полегчало?
Улыбка постепенно сползла с лица Пауля, кисти непроизвольно сжались в кулаки.
— А теперь слушай сюда, болван. Ты не знаешь даже половины фактов и обстоятельств, которые тебя окружают. Не знаешь ты и того, какие силы задействованы в операции. Нельзя покидать игровой стол в середине партии. Партнеры не поймут.
— А кто сказал, что я собираюсь прекратить игру? Речь совсем о другом, Джон. Когда все колоды крапленые, исход известен заранее. И какой тогда мне интерес продолжать игру на прежних ставках?
— Повторяю вопрос, чего ты хочешь?
— Сменить крупье.
Шеридан неожиданно поперхнулся невысказанными словами и пропустил свою реплику.
— А ты думал, Джон, всегда будешь получать бесплатный билет?
— Да как ты себе это представляешь?
Пауль в ответ усмехнулся:
— Игра уже идет, Джон. Ты немного опоздал к началу. Ставки больше не принимаются.
— Идиот! Повторяю еще раз, ты даже не в курсе, кто еще сидит за игровым столом, но упрямо метишь в раздающие. А хватит ли у тебя мозгов вести собственную игру?
Нойманн ухмыльнулся.
— Чем же ты меня решил удивить, Джон? Своей примитивной засадой в Бахр-даре? Или может быть, жалким отрядом изможденных голодом китайцев, потерявшихся где-то в пустыне?
— Откуда…?
— Ты сам поставил себя вне игры, когда ступил на трап последнего ржавого самолета. Ибо в Африке все иначе. Здесь играют по-крупному, или не играют вообще. У тебя, Джон, больше нет властных покровителей с большими погонами, которые могли бы прикрыть задницу. Только песок, жара и пули калибра 7,62. Если ты вообще понимаешь, о чем я говорю.
Похоже, у Пауля от жары завелись крысы на чердаке.
— Вот что, Нойманн. Давай мы оба немного успокоимся и спокойно обсудим сложившуюся ситуацию. Полагаю, в чем-то ты действительно прав. Контракт можно пересмотреть…
Пауль вскинул голову:
— Джон, ты реально думаешь, что мне есть дело до твоих сраных бумажек?
В голове что-то начало распухать, быстро заполняя внутренний объем черепа.
— Пауль, давай остановимся, пока это не зашло слишком далеко. Мы не в том положении, чтоб сейчас выяснять отношения. Мы — одна команда.
— Больше нет никакого «мы», Джон. Теперь ты сам по себе.
— Так дела не делаются.
— Охрана, — вдруг рявкнул Пауль на интерлингве, — взять!
Штурмовики выросли словно из-под земли, больно ухватили за руки, повели вон из палатки.
— На коленях приползешь, — зло бросил Джон напоследок, — да вот только поздно будет.
Пауль рассмеялся в ответ.
— Увести!
Безмозглый кретин. Да что он о себе возомнил?
Джон попытался хладнокровно оценить обстановку.
Справиться с двумя мордоворотами — нереально. Попробовать освободиться от веревок и бежать? До Бахр-дара около двухсот миль. Пешком не одолеть. Транспорт взять негде. Придется ждать развязки.
Его повели по лагерю в обратном направлении, но другим путем, явно прикрываясь грузовиками от экипажа. Не хотят лишний раз будоражить общественность? Арестованный иностранец может повлечь за собой ненужные разговоры?
Или Пауль что-то задумал?
Скорее всего — второе. Может, закричать? Привлечь внимание наемников? И что тогда? Асур спит и видит, как бы перерезать мне глотку. Нет, не вариант.
Очень быстро дошли до неказистого грузовика, у которого в кузове, заваленном различными запчастями, почти половину пространства занимала большая железная будка. Явно машина взвода обеспечения. Приказали остановиться. Один из штурмовиков поднялся по ступенькам в кузов, второй ткнул автоматом в спину Джону — «иди».
Все ясно, кузов фургона — это слишком шикарные апартаменты для пойманного шпиона. Хватит ему и железной будки на солнцепеке…
Джон поднялся по ступенькам. Со связанными сзади руками провернуть это оказалось настолько же сложно, как пройти по канату под куполом цирка. Но в конце концов он справился и шагнул на твердую ребристую поверхность кузова.
Замка на дверях не оказалось, в проушины был вставлен кусок толстой проволоки. Первый штурмовик быстро и уверенно размотал проволоку, потянул стальную ручку на себя. Второй грубо втолкнул Джона вовнутрь будки и захлопнул хлипкую стальную дверку. Со скрежетом прикрутил проволоку обратно.
Будка оказалась насквозь прошита очередью из автомата Калашникова. Неровная цепочка небольших отверстий впускала не только солнечный свет, но и свежий воздух.
К вечеру я здесь поджарюсь не хуже курицы на гриле.
Джон подождал, пока глаза немного привыкнут к темноте, затем внимательно осмотрелся. Будка представляла собой склад запчастей, сваленных в невероятном беспорядке. Большую часть помещения занимал полуразобранный двигатель внутреннего сгорания и два десятка колес различного диаметра, наваленных друг на друга. Кроме того Джон разглядел и несколько грязных джерсиек в углу. И ничего похожего на стул или лавку.
Поразмыслив секунду-другую, Джон пришел к выводу, что сидеть на мягкой стеганой ткани с ватным наполнением все же будет гораздо удобнее, чем на железном полу. Он прошел вглубь помещения и уже совсем было собрался устроиться на ближайшей джерсийке, как вдруг разглядел среди тряпья маленькое тощее тело.
Так я тут, оказывается, не единственный заключенный?
Джон еще раз внимательно осмотрел пространство вокруг себя, выцепил взглядом забытый слесарями напильник, ловко перехватил пальцами рук, развернувшись к нему задом. Перетирать веревку было неудобно, зато справился быстро. Скинул остатки капрона, растер запястья.
Туговато стянули, кровообращение успело нарушиться.
Мысли сами собой перескакивали с недавних событий на лежащее ничком тело.
Что же Пауль имел в виду под словами — «игра уже вовсю идет»? Неужели начал план Х самостоятельно? Это было бы замечательно. Пусть даже и не совсем так, как задумывал Джон.
Мысли вновь вернулись к лежащему рядом телу.
— Эй, дружище, — Джон осторожно ткнул в ребра носком форменного ботинка, — ты живой?
Тело издало приглушенный писк и слегка пошевелилось. Джон нагнулся, перевернул человека лицом вверх, а затем испугано отпрянул. Полумрак в будке немного сгладил впечатление, и тем не менее открывшееся его взору зрелище оказалось до ужаса отвратительным.
Человек был жестоко избит и покалечен, вместо лица — кровавое месиво, ногти на руках и ногах отсутствуют, одного уха тоже нет.
— О мой Бог, — непроизвольно прошептал Джон, — кто же тебя так отделал? Неужто молодчики Пауля?
— Пить, — едва слышно прошептал китаец на эсперанто, и к собственному удивлению Джон его прекрасно понял без перевода.
— Вот черт, — выругался Джон, и ответил пленнику по-английски, — прости, дружок, но нет у меня водички. Я такой же заключенный, как и ты.
Обессиленный китаец вновь потерял сознание.
— Да, дружище, собеседник из тебя неважнецкий. А напарник для побега — еще хуже. Но одному мне из этой железной бочки не выбраться.
Теперь, по крайней мере, стало ясно, откуда Паулю известно о китайцах. Еще бы понять, как он догадался о засаде в Бахр-даре?
И первая среди возможных версий, — Джон разочаровано посмотрел на бессознательного китайца, — это ты, мой узкоглазый друг. Наверняка успел рассказать Паулю все. Начиная с актов мастурбации в раннем детстве и заканчивая вчерашними событиями.
А что вчера произошло, догадаться не сложно. Немного опередили конвой, сунулись в Бахр-дар, а там — Летовски. Встретил, как и положено, с военно-духовым оркестром. Инструкции у него на этот случай самые подробные.
Версия, конечно, так себе, но ничего другого Джону в голову не пришло. Судя по состоянию тела, лежит здесь китаец, как минимум, со вчерашнего дня. И вряд ли доживет до вечера, если ему не оказать скорую медицинскую помощь. Вот только Джон этого делать вовсе не собирался. Во-первых, он не врач, да и все равно никаких лекарств при себе нет. Во-вторых, у китаез существуют законы, идущие вразрез с общепринятыми нормами. Например, запрещается иметь больше одного ребенка в семье. Наказание — смерть одного из родителей. Запрещается спасать тонущего, это считается вмешательством в его судьбу, что по их канонам — недопустимо. Также если китаец задумал покинуть сей бренный мир досрочно и не сумел все сделать грамотно, прохожим безнаказанно дозволяется его добить. Ну а за суицид собственного ребенка родителям даже платят вознаграждение…
Есть еще и в-третьих…
Раны, нанесенные пытками не успели зажить до конца. Поэтому Джон злорадно усмехнулся, вытащил одну фуфайку из кучи, расстелил на полу и уселся в позу лотоса. Пока есть время, нужно заняться собственным здоровьем. Чутье подсказывало, что очень скоро начнутся такие события, что будет уже не до медитаций. А китаец все равно умрет. Да туда ему и дорога…