Последний конвой. Часть 3

Глава 17 Лидия

27 февраля 32 года.

Все еще утро, бесконечно утро, а за ним — невыносимо длинный и жаркий день.

А потом подъехало это…

Даже правильного слова не смогу подобрать. Какая-то машина Судного дня. Гибрид автомобиля, трактора и паровоза. Спереди колеса, позади гусеницы, на крыше пулеметы. Короче — жуткая жуть! Страхолюдина — ни описать, ни представить, ни нарисовать. Авто-монстр. Дымит, коптит, тарахтит и лязгает на всю округу, но как ни странно — едет. В кошмаре приснится — со страху обделаешься.

Подъезжает это уродство поближе, из нее несколько наемников выскакивает, видимо, личные телохранители, а потом выбирается невысокий пожилой мужчина плотного телосложения. На вид — лет шестьдесят. Одет в изрядно поношенную военную форму песочного цвета. На голове куфия — традиционный арабский головной убор в виде платка, перехваченного жгутом. И вид у него самый что ни на есть серьезный, важный. Колоритный дед. Сразу видно — главарь всей этой шайки-лейки.

Тут мне сразу стало ясно, кто сейчас будет решать мою судьбу. И от этой мысли похолодело внизу живота, а по спине побежал маленький такой паучок страха и сомнений.

Ну все, думаю, Лидка, ты приехала. Конечная остановка. Можно выходить…

Не понравился мне этот старик. Ох, как не понравился! Лицо совершенно не отражает эмоций. Неживое, словно резиновая маска. Глаза маленькие, серые, колючие. Так и бегают. Осматривают, ощупывают, только что на вкус не пробуют. А глаза, между прочим, зеркало души. И если таково зеркало, то насколько же гадкой должна быть сама душа?

С другой стороны, если башку включить на полную мощность, то иного на мертвом континенте и не может быть. Чтобы просто выжить в пустыне, нужно быть не только физически сильным, выносливым и неприхотливым, но еще и жестоким от рождения. Иначе местные выловят, задушат и сожрут без соли и перца. А уж чтобы руководить всем этим наемническим сбродом и держать в страхе и подчинении местную округу, то придется все вышеперечисленные качества характера помножить на десять, а то и на сто.

Тем временем наемник подтащил меня к загадочному арабу, швырнул на песок и сложился в низком поклоне. Короткий обмен репликами на непонятном языке, из которого я узнала только одно слово — «окту». Значит, точно обо мне говорят. Но что за язык? На арабский не похож, на эсперанто — тоже. Неужели один из африканских диалектов? Как же мы друг дружку поймем? Не представляю! А поговорить надо. Ой, как надо! Без этого моя участь печальна и незавидна.

Я на всякий случай тоже поклонилась, тщательно скопировав позу наемника. Чтобы не подумали, будто я глупая белая обезьяна, неспособная осознать уровень величия собеседника. Судя по наличию телохранителей и транспортному средству, это и есть самый верховный правитель Африки. Не дай Бог оскорбить такого, башку мгновенно снесут, я и пискнуть не успею. Вон какие кинжалы здоровенные у всех.

А наемник продолжает тараторить что-то невразумительное на своем тарабарском наречии. Моментально вспомнилось фраза — «никогда сгоряча не стреляйте во врача». Понятия не имею, откуда она ко мне прицепилась, но только теперь я оценила всю глубину мудрости древних. Возможно, и бандит, что меня сюда приволок, тоже в детстве слышал похожую восточную мудрость. Как иначе расценить его благородный поступок? Мог ведь и не спасать от своих соплеменников, а стать в очередь для изнасилования и последующего убийства единственной бабы в захваченном лагере у белых.

Наконец-то наемник заткнулся, араб еще раз внимательно осмотрел меня с головы до ног. Хмыкнул многозначительно, а потом открывает рот и произносит:

— Только совсем глупые люди могли взять с собой в путешествие настолько прекрасную женщину и потом подвергнуть ее смертельной опасности.

Я так и осталась стоять с раскрытым ртом. Прекрасный английский, еще и приличное произношение. Даже у меня немного похуже будет, хотя в институте всегда имела твердую пять по разговорному и Medical инглишу.

— Слава Богу, — непроизвольно вырвалось у меня, хотя в этот момент я думала уже совсем об ином.

— О нежный лепесток жасмина, аромат которого олицетворяет любовь, чистоту и духовность. Каким восточным ветром тебя занесло в мою ужасную обитель?

Я несколько секунд честно пыталась сообразить, правильно ли я перевела фразу? Этот старый дурак пытается меня склеить, что ли? Или у них, у арабов, именно так принято разговаривать с женщинами? Ничего не понимаю!

Да и не хочу даже голову напрягать. Умение выживать в любых условиях и подстраиваться под характер собеседника — моя вторая натура. Это самое главное, чему я научилась, катаясь по экспедициям. Иначе — никак. Попрешь напролом, невзирая на должности, чины и звания, мгновенно буйну головушку сложишь. Ну и наоборот. Не будешь себя отстаивать — на шею сядут, ножки свесят, еще и погонять станут, чтобы быстрее и аккуратнее везла. А я вам не лошадь! Я маленькая и хрупкая женщина. Меня беречь, холить и лелеять нужно. На руках носить!

Подумала я, подумала и решила — да что я, совсем блондинка, что ли? Сказки Шахерезады в детстве читала, язык у меня неплохо подвешен, а мозги соображают быстро. Да я тоже так смогу! Особенно если жизнь от этого зависит…

— О, великий… — начинаю я, араб осторожно вставляет:

— Эмир.

— О, великий эмир, я просто счастлива встретить на пути в Эфиопию такого прекрасного, умного и талантливого собеседника, как вы.

А что такого? Между прочим, ничуть не погрешила против истины. Как минимум тремя — четырьмя языками эмир точно владеет — арабским, английским и каким-то еще африканским наречием. Думаю, и на эсперанто, при желании, изъясниться сможет. Так что априори — человек неглупый и образованный. Тупые и безмозглые верховными повелителями Африки не становятся и на подобных бронированных монстрах по пустыне не рассекают.

Смотрю, у старика морщинки слегка разгладились, лицо порозовело, глазки поволокой затянуло. Кажется, поплыл мой арабский шейх от нежных трелей девичьего голоса. Нужно добивать, пока расслабился. Вот только с чего начать?

— И что же прекрасный цветок мечтает найти в моей варварской стране?

— У Метрополии там колония, — поясняю я, — наш конвой везет запас продуктов и генно-модифицированные семена, чтобы возродить сельское хозяйство… и помочь местным жителям вернуть цивилизацию на этом прекрасном, но сильно недооценённом материке…

«…а еще оружие, чтобы от вас — бандитов отстреливаться», — мысленно добавила я и состроила такую умильную рожицу, которую только сумела.

Эх, давненько я обольщением арабских шейхов не занималась. Уже и не помню совсем, как это делается. Но, судя по всему, грубых ошибок не допустила, эмир остался удовлетворен услышанным.

— Достойное деяние, — одобрил араб, — во имя Аллаха Милостивого и Милосердного!

Так «оно» еще и на исламе повернуто, — озадачилась я, — тогда чуточку посложнее будет. Коран пыталась прочесть в молодости, но даже половину не одолела. На мой взгляд, та же Библия, только переписана другими словами с поправкой на местный колорит. А уж о том, чтобы вспомнить хотя бы пару цитат оттуда, даже речи не идет. Как быть?

Ну не мое это. Религия подразумевает безоговорочную веру в сверхъестественное. В богатых, щедрых и справедливых Богов, коих мне ни разу в жизни своими глазами наблюдать не приходилось. Отсюда и с верой у меня не срослось. Да я и не пыталась, если честно. Сложно верить в то, что находится за гранью твоего восприятия. Это нужно быть шибко умным, либо совсем глупым и наивным. А я — ни то, ни другое. Я злая и циничная женщина, хапнувшая в этой жизни дерьма через край.

— Иншалла, — пожала я плечами. Это единственное, что я вспомнила, и источником воспоминаний стал отнюдь не Коран. Пусть понимает мои слова, как хочет, все равно ничего умнее сказать не смогу.

Однако шейху внезапно ответ понравился, он даже изобразил подобие улыбки, хотя это больше походило на волчий оскал. Короче, жуткая гримаса, обнажившая верхний ряд совершенно испорченных зубов, произвела неизгладимое впечатление. Снова мороз по коже и холод внизу живота. Преисподней повеяло от этой зловещей ухмылки.

— Иншалла, — внезапно повторил он.

Я решила действовать на опережение. Иногда лучшее средство защиты — это нападение. Или повезет, или голова с плеч. Но кто не рискует, тот не пьет шампанское. Правда, я понятия не имею, что это такое, но так все говорят…

— О, великий эмир, могу ли я, недостойная, обратиться к вам с маленькой просьбой?

— Непременно, — расцвел в очередной «улыбке» араб, — сделаю все что в моих силах для прекрасной Жасмин.

— Пожалуйста, не убивайте наших раненых. Я врач. И просто не могу этого позволить. Простите за дерзость, о великий эмир, о большем не могу и мечтать.

— Нет греха на слепом, и нет греха на хромом, и нет греха на больном. Кто подчинится Аллаху и Посланнику Его, тот попадет в Райские сады, где текут молочные реки. А кто отвернется от Бога, того Он подвергнет мучительным страданиям.

Я несколько секунд честно пыталась переварить довольно странную фразу, но потом сообразила что это просто кривой перевод очередной цитаты из Корана. Эх, знать бы еще какое смысловое значение она имеет? В священных текстах ведь как: не важно, что произносится, важно, как это интерпретируется. Целый сонм толкователей на этом поприще немалую денежку имел, и, наверное, до сих пор имеет.

— У нас иная вера, великий эмир, но Бог тот же самый. Всевышний один, просто верят в него по-разному.

— Каждому — свое, — внезапно блеснул мудростью араб, и глаза его стали жесткими и колючими, — чтобы Аллах простил тебе грехи, которые были прежде и которые будут впоследствии, чтобы Он довел до конца Свою милость к тебе и провел тебя прямым путем, ты должна принять его в свое сердце. Иного пути нет.

Я почувствовала, как подкатывают слезы. Ну почему все командиры любых мастей и расцветок такие бесчувственные сухари? Как мне докричаться до этого отродья Сатаны, прикрывающегося цитатами из Корана?

— Я — врач и давала клятву Гиппократа. Я не могу позволить вам убивать раненых. Если для этого мне нужно принять ислам, я согласна. Аллах ничем не хуже Иисуса.

— О прекрасный цветок Жасмин, твое решение твердо? Не лицемеришь ли ты передо мной? Не пытаешься ли произнести именно те слова, которые мне будет приятно услышать? Ты очень легко можешь обвести меня вокруг пальца, но ты ни за что не сможешь обмануть Его.

— Да не собираюсь я никого обманывать, великий эмир. Аллаху — акбар, и все такое…

Араб озадачился. Араб был в задумчивости. Великое изумление было написано на его мудром челе, испещренном глубокими морщинами. Определенно еще никто так быстро не соглашался принять веру после мимолетного предложения.

А мне что? Я вообще — агностик. Иными словами, всегда открыта для любых предложений. Выучить несколько молитв на непонятном языке и дважды в день постоять пару минут на коврике? Да без проблем! От меня не убудет. Лишь бы этот урод оставил нас в покое и отпустил подобру-поздорову.

— Ну хорошо, душа моя, мы еще вернемся к этому разговору позже. А сейчас я от всего сердца прошу тебя заняться своим долгом. Спасай жизни людей. Нет более достойного деяния, чем облегчать страдания окружающих. Ты даже можешь не делать различия между своими и моими людьми. Лечи всех! А если понадобится помощь, ты не стесняйся. Кто стучится в дверь — тому открывают.

Я вновь почувствовала комок в горле.

— Спасибо вам, о великий эмир.

Шейх сделал какой-то непонятный знак своим людям, и телохранители расступились. Я была свободна. Все еще находясь под впечатлением от разговора, приняла решение — нужно немедленно осмотреть раненых. И своих, и чужих. Это значит, мне понадобятся помощники. Возвращаться к шейху? Нет уж, увольте. От Василя проку мало. Придется мобилизовать кого-то из наемников. Вопрос — кого? Тут и голову ломать не нужно — того, кто умеет говорить на эсперанто. Хотя бы чуть-чуть…

Я сделала несколько шагов к ближайшей группе и громко спросила:

— Эсперанто?

Бандиты покачали головой.

— Интерлингва? English?

Молчат. Качают головами.

— Кто из вас говорит на эсперанто? Покажите мне такого.

В ответ ни звука.

Ладно, поищем еще.

Я обошла почти весь лагерь, когда один смуглый наемник внезапно откликнулся:

— Моя все понимать. Моя плохо говорить.

Я несколько секунд пристально смотрела на боевика, пытаясь угадать национальность. Не преуспела.

— Как тебя зовут?

— Ашвани, госпожа.

— Ты — индус?

— Да, госпожа.

— Санскрит? Хинди? Бенгали?

— Хинди, госпожа.

— Черт, тогда действительно лучше на английском.

— Да, госпожа.

— Я врач. Буду лечить раненых. Мне нужен помощник. Приказ эмира.

Неправда, конечно, но пусть шейх простит меня за этот маленький обман. Да и не пойдет этот недалекий проверять мои слова к Самому. Зассыт.

— Да, госпожа. Приказывайте, госпожа.

— Идем со мной, мне нужно провести осмотр и оказать первую помощь. Держи чемодан.

Раненых оказалось намного больше, чем я думала. Уже через пятнадцать минут я поняла, что от Ашвани толку, как от козла молока. Поэтому решила рискнуть и велела тому немедленно разыскать моего помощника Василя среди пленных. Это, конечно, уже сверх наглость, и о моем самоуправстве наверняка доложили шейху. Но мне к тому времени уже было наплевать.

Охрана долго не хотела отпускать пленника под честное слово от какой-то стремной бабы, которую никто даже толком не понимал. Переводчик из Ашвани оказался еще хуже, чем ассистент полевого хирурга. Бормотал невнятно, да пальцами на меня указывал. Вот и весь перевод. Послал Аллах помощничка, мать его за ногу.

Вдвоем вроде бы убедили охрану, пленника нам выдали в целости и сохранности. Следующим шагом я нацелилась на скорую. В конце концов машина оборудована всем необходимым, значит, по праву принадлежит врачу. Кто бы там на нее не зарился, глотку перегрызу, но не отдам. Это мой инструмент! Такой же, как скальпель, тонометр или шприц.

На этот раз переговоры затянулись, сменилось несколько начальников разного уровня, но все-таки вопрос решился без обращения к эмиру.

Забрала скорую, осмотрела — все в порядке. Ничего не разграбили. Ничего не поломали. Перегнала сама, хотя водитель из меня — так себе. Ни одна тварь не подошла помочь. Только стояли и глазели, как я, путая газ с тормозом и громко сигналя, рывками пытаюсь ехать по лагерю.

С лекарствами и перевязочным материалом вопрос решила кардинально — вскрыла пару резервных контейнеров с медпрепаратами. Охрана, окончательно убедившаяся в моей полной невменяемости и откровенной наглости, даже чинить препятствия не стала.

Вспомнила о Стивене. Спрашиваю у Василя:

— А Стив где? Тоже среди пленников?

— Он ушел, — отвечает.

— Куда ушел? — не поняла я.

— Когда на нас напали, он забрал свой автомат, гаркнул на меня, чтобы я немедленно в окоп бежал, а сам куда-то ушел.

— Что ты несешь? Куда он мог уйти? В пустыню? И как он мог уйти, если на ногах не держится?

— А я почем знаю? — разозлился Василь, — Что вы на меня кричите, Лидия Андреевна? Сперва Стив накричал, потом вы…

— Автомат, говоришь, забрал? — уточнила я.

— И дополнительные магазины к нему.

Час от часу не легче.

— Он же никуда не дойдет. Да ему вообще самостоятельно передвигаться нельзя.

— Я пытался сказать, — оправдывался Василий, — даже слушать не стал.

В этот момент вижу, прямо мимо нас тащат очередного бедолагу. У меня аж сердце екнуло. Стопа почти оторвана, висит на сухожилиях, по песку телепается. Кровь хлещет потоком. Бедолага в сознании, от крика заходится. А его носильщикам до фени, даже артерии перехватить жгутом не догадались. Вот же дикари, честное слово.

Крышняк у меня снесло начисто. Подлетаю, да как гаркну на идиотов по-русски:

— А ну, положите больного на землю!

Те с перепугу его вообще уронили. А кто не испугается разъяренной кошки?

Ну и вы меня поймите, действовать нужно незамедлительно, у страдальца крови на пару минут жизни осталось. Короче говоря, выхватываю у Ашвани чемоданчик, не глядя достаю жгут и перетягиваю бедро.

Оперировать прямо на песке — это конечно полный апогей моей профессиональной карьеры. Увидел бы Моисей Семенович меня за этим занятием, самолично задушил. А куда мне деваться? Времени чтобы таскать больного туда-сюда уже нет.

— Так, Василий, — командую я, — бегом в скорую, притащи клеенку, канистру со спиртом и найди хоть какую-нибудь деревяшку.

Бегло осматриваю крупные осколки кости, торчащие из раны, затем добавляю:

— И ножовку захвати.

Пока Василий убежал исполнять приказание, я набросилась на Ашвани.

— Держи его крепко. Еще крепче.

Индус обхватил раненного наемника, навалился всем телом, да толку с того немного. В самом Ашвани килограмм пятьдесят от силы. Пришлось показать, как правильно придавить коленом к земле.

— А теперь, — командую я, — разжимай ему рот, только ради Бога осторожнее. Чтобы пальцы не откусил.

Ашвани в полной прострации, ни черта не понимает, но слушается.

— Вася, лей.

— Лидия Андреевна, а не загнется? Чистяк ведь? Жара такая.

— Лей, говорю!

Василий канистру перекинул и тонкой струйкой прямо в глотку несчастному наемнику. Тот с перепугу и в состоянии аффекта ничего не понял, решил, что это вода, и сделал пару жадных глотков. Тут его и накрыло. Покраснел, как вареный рак, глаза из орбит вылезли, говорить и дышать совсем не может.

Ашвани первый сообразил, отцепил от пояса фляжку, дал запить водой. Наемник напрочь голос потерял, шипит что-то нечленораздельное, квакает почти беззвучно, да воздух глотает большими порциями.

— Давай еще, — командую Василию. Тот вновь наклоняет канистру.

Наемник головой крутит, из-под индуса выползти пытается.

— Ашвани, держи крепче и открой ему рот. Только пальцы береги. Новые не вырастают.

Несколько секунд отчаянной борьбы, в конце концов наемник проигрывает сражение и получает новую порцию струи чистого спирта в рот. Еще пару глотков, и глаза к небу закатились.

Что-то совсем слабоват ты, парень.

— Ну вот и славно, — констатирую состояние потерпевшего, — Ашвани, больному палку в зубы. Василий, скальпель. А теперь держите вдвоем так крепко, как только сможете. Брыкаться будет.

Три быстрых надреза, и стопа навсегда отделяется от бывшего владельца. Отпихиваю ее ногой в сторонку, чтобы не мешала. Больной наконец обрел голос и завопил так, что во всей Сахаре суслики попрятались в норы. Потом увидел, что ноги нет, и вообще лишился чувств. А может, это спирт, наконец-то подействовал. Не знаю…

Ну нет у меня здесь анестезиолога. Поэтому приходится использовать старые дедовские методы. Для меня чувства больного вторичны, мне важно, чтобы он от болевого шока не окочурился, пока я его зашивать буду.

Ну вот, наемник валяется в отключке, ножовкой подпиливаю острые края кости, перевязываю поврежденные сосуды, стягиваю кожу и штопаю, как заправская швея-мотористка. В конце обрабатываю рану и накладываю повязку.

Командую:

— Так, Василий, готовь капельницу. У больного слишком большая кровопотеря, сам не выкарабкается. И давай его в скорую оттащим, остальными заниматься нужно. Носилки нужны и пара сильных помощников.

— Я одной рукой все не донесу, — поясняет Василий.

— Ашвани помо… — произношу я, поднимаю голову и замолкаю на середине фразы. Картина Репина — «приплыли». Индус стоит на коленях и блюет. Ему сейчас не до нас.

Ах ты черт, — я впопыхах совсем позабыла, что подручные мои к виду крови непривычны. Минус один ассистент. Перевожу взгляд на Василя, тот хоть и бледный как смерть, но держится молодцом.

— А ты как? — спрашиваю.

— Подташнивает, — честно признается он.

— Ничего, привыкнешь. Тащи капельницу пока. С носилками я сама потом разберусь.

Послушно кивнул и ушел исполнять приказ. А солнце все выше и выше. Жара становится невыносимой. Немного обдумав, я решила быстренько соорудить навес. Для этого несколько здоровых мужиков понадобятся, а у меня только однорукий Василь в наличии.

И что прикажете делать, если тебя никто не понимает?

Да в конце концов, баба я или нет? А значит, априори — манипулятор. Завопила на весь лагерь, привлекла внимание и, активно жестикулируя, принялась знаками объяснять, что нужно сделать. Тащу брезент, показываю на тесемки, делая вид что их завязываю, столбики пытаюсь волочить по песку и приподнимать в вертикальное положение. А они, заразы, тяжелые… уронила один и за малым себе же чуть по голове не попала. Такую клоунаду разыграла, передвижной цирк позавидует. Аншлаг собрала из любопытных.

И до этих дуболомов все-таки что-то дошло. Сначала один сделал несмелую попытку помочь, потом к нему еще несколько человек присоединились. Работа закипела, и через полчаса шатер уже стоял.

Пока наемники устанавливали навес, провела первичный осмотр будущих пациентов. Разделила поступивших больных на категории, оказала неотложную помощь. Потом велела Василю и Ашвани готовить «операционную». Шестерых нужно прооперировать немедленно, и один из них — наш штурмовик. Остальные могут подождать пару часов.

Индус попытался удрать, но его догнали и с хохотом вернули обратно остальные наемники. Через полчаса вокруг нас образовался небольшой кружок из любопытных и сочувствующих. Чем я и воспользовалась, отдав необходимые распоряжения.

Больных перетащили под навес. Ашвани принес воду и крутился поблизости «на подхвате». Василь принялся ассистировать одной рукой. Мобилизовать еще и третьего помощника я уже не решилась. Шейх на такую кипучую самодеятельность бесконечно долго смотреть не будет, рано или поздно вновь обнажит свои гнилые зубы. И тогда мне точно достанется на орешки.

На несколько часов я начисто забыла и о жаре, и о бандитах, и даже о пище. К сожалению, двоих раненых мы с Василием потеряли. Слишком тяжелые внутренние кровотечения. Оставшихся прооперировали, как смогли. Выживут, конечно, не все. Нет у меня условий для полноценного лечения. Лекарств мало. Но сделаю, что смогу.

Когда подняла голову, солнце уже уверенно направлялось к горизонту. Устала, как сучка после собачьей свадьбы. Руки трясутся, ноги подкашиваются, весь халат в кровище. Василий выглядит ненамного лучше, бледный как смерть, правая рука плетью висит. Сел прямо на песок и курит. Я даже задумалась на секунду, а видела его раньше с сигаретой в зубах? Вроде нет. Неужели на радостях безумной «экспедиции» закурил? А впрочем, это его личное дело…

— Как рука? — спрашиваю.

— Болит, — пожаловался он, — просто сил нет терпеть.

— Давно болеть начала?

Машет головой.

— Часа два назад. До этого вообще ничего не чувствовал.

— А ну-ка, подойди.

Начинаю пальпацию — морщится. Очень быстро выясняется — частично восстановилась чувствительность кисти.

— Замечательно!

Морду скривил, будто хины объелся. Я даже обняла дурачка на радостях.

— Еще раз пошевели пальцами.

Не получается, кончики подергиваются и все. Ничего, разработаем! Главное — чувствительность потихоньку восстанавливается.

— Ладно, иди отдыхай. Кайлюля еще не закончился.

Кивнул головой и побрел в скорую.

И вот тут я как очнулась. А где же Родион со своими бойцами? Неужели целый день воюют в пустыне? Почему не торопятся нас выручать? Ничего не понимаю!

И словно в ответ на мои мысли, донесся рокот моторов…