Без работы Джози на стенку лезла. Руки чесались взяться за дело. Если не по Коулман, то хоть по перестрелке. В Дентоне целых два невиданных преступления за одну неделю, и оба будут раскрывать без нее! Она покрутилась вокруг «Стоп энд гоу» сколько могла, но, когда подъехала Тринити Пейн на своем новостном фургоне, Джози стало ясно, что пора убираться.
Добравшись до дома, она заперла дверь, сбросила драную одежду и отправилась прямиком в ванную. Там она повернула кран, чтобы наполнить ванну, и стала рассматривать себя в ростовом зеркале: весь левый бок наливался болезненным багрянцем. «Кадиллак» прошел совсем рядом, но ей повезло — еще дюйм, и трупов было бы не три, а четыре. При мысли об этом по коже побежали мурашки. Жаль, что Люка здесь нет. Впервые в жизни она пожалела, что с такой работой, как у него, нельзя все бросить и примчаться, чтобы остаток дня сидеть рядом, пока ее не отпустит тревога.
Но нет, время до вечера ей предстояло коротать в одиночестве, а был еще только полдень. Она села на край ванны, опустила в воду левую ногу и зашипела, потому что горячая вода раскаленной лавой обожгла рассеченную кожу. Рана была неглубока, но обширна. Джози промыла ее антибактериальным мылом, обсушила, аккуратно касаясь полотенцем. Хромая, добрела до спальни и рухнула на кровать. Под икру она сунула подушку, чтобы нога лежала выше, а потом нашарила в тумбочке ибупрофен и проглотила пару таблеток не запивая.
Разбросав руки в стороны, она смотрела в потолок и размеренно дышала сквозь боль, пока та не пошла на убыль. Она слышала шум проезжающих по улице машин и звуки дома — тихое гуденье холодильника, рев включающейся системы воздушного отопления, оглушительную тишину, когда отопление выключалось. Она переехала в этот дом всего три месяца назад и до сих пор еще к нему не привыкла. Наконец-то свое жилище — чем не повод для гордости? Оставаться в доме, который делили они с Рэем, было невозможно. И не потому, что больно, — разве бывает брак, который заканчивается без боли? — но в первую очередь из-за ничем не объяснимой злости, которую порождало у нее это существование. Ему хватило мозгов убраться, и он не один месяц ночевал на диване у Дасти, пока она подыскивала новое жилье. Рэй предлагал ей остаться в доме. Изменник ведь он, говорил Рэй, а значит, ему и уходить. Лет десять уже она не слышала от него таких разумных речей.
И Джози пыталась. Она попробовала жить дальше в доме, который они купили вдвоем, в юности, едва поженившись. В этом доме они праздновали повышения по службе. В этом доме они принимали общих друзей — почти все они были полицейскими из дейтонского участка, — в праздники и по ночам, когда работы было невпроворот. В доме, который они обставляли и украшали вместе как идеальная семья, препираясь о деталях.
Жить в этом доме она не могла и не хотела. Ей кружила голову мысль о том, чтобы на кровные, своими руками заработанные деньги купить собственный дом. Всего за месяц она подыскала себе дом в пляжном стиле, о трех спальнях, с двумя акрами земли. Она купила бы его просто за вид снаружи, но риелтор заставил осмотреть дом изнутри. Дом принадлежал профессору, преподававшему в колледже. Профессора экстренно перевели в другое место, и он хотел продать дом поскорей. Все устроилось как по волшебству.
Она оставила Рэю всю мебель. Ей не хотелось тащить за собой воспоминания о совместной жизни. Оборотная сторона этого решения заключалась в том, что новый дом сожрал все деньги, и на мебель почти ничего не осталось. Обустройство затянулось. Впрочем, с ее-то работой она бывала дома нечасто, да и гостей не принимала, если не считать Люка, а с Люком они девяносто пять процентов времени проводили в спальне.
Единственным по-настоящему дорогим предметом в доме была огромная кровать, та самая, в которой сейчас лежала Джози. Маленькая компенсация за дерьмовое детство; кровать-аэродром в огромной хозяйской спальне с высокими потолками и стеклянной стеной — что может быть дальше от каморки два на четыре фута, с которой она начинала.
Джози любила понежиться на своем роскошном ложе среди полутора десятков подушек всех размеров, однако сейчас ее мысли были заняты Дирком Спенсером: раненый, истекающий кровью, с ужасом в глазах, он сумел заставить себя выговорить одно-единственное слово. Почему именно это слово? Почему именно это имя? Кто такая Рамона? Откуда взялся щегольской внедорожник из Филадельфии и как в него угодил Спенсер? Может быть, ему угрожали? Кто стрелял в машину?
Слишком много вопросов без ответов. Где уж тут валяться в постели!