Рассказы старого лешего

ХУДОЖНИК Эскиз

Художник поставил свой складной стульчик, положил на него папку с ватманом и сумочку с рисовальными принадлежностями, а сам сел на пенек, прислонился спиной к толстому стволу старой березы, закрыл глаза и полностью отдался теплу, тишине и радостному чувству общения с природой.

Лесная тишина полна звуков, но звуки эти не нарушают тишины.

Вот зашуршала в прошлогодней листве мышка, вот короткими прыжками спускается по стволу сосны поползень, вот с тонким писком два королька обшаривают веточку ели, и где-то далеко-далеко чуть слышно воркует горлица.

Легкий ветерок ласкает лицо художника. «Баю, бай!» — жужжит большой черный жук-усач, пролетая мимо. «Баю, бай!» — шепчут робкие осинки, трепеща листьями. «Баю, бай!» — поет зяблик на вершине березы.

Перед художником стоит муравей, он упер передние лапки в бока и насмешливо улыбается. «Отдыхаете?! Все работают, а вы изволите отдыхать! Вдохновения ждете. Мы вот, муравьи, без вдохновения целый день работаем, а иногда и ночь прихватываем, а вы вдохновения дожидаетесь. Прекрасно. Хотите уподобиться той стрекозе, что все пела и „оглянуться не успела, как зима катит в глаза“?.. Лодырь вы, милостливый государь!» Муравей даже досадливо плюнул.

«Простите, что я вмешиваюсь в вашу беседу… — пискнул крошка крапивничек, высунувшись из хвороста. — Я считаю, что вы не правы, уважаемый муравей! — Крапивничек задорно поднял свой хвостик и прыгнул на вершинку маленькой елочки. — Таскать сучки или еловые иголки можно и без вдохновения, но петь… творить… Искусство — это божественный дар, и его надо беречь, а не запрягать, как ломовую лошадь, в тяжелый воз. О, как я пою наши старинные песни! Но я пою их только тогда, когда мое сердце наполняется ими и я уже не могу не петь! К старым песням я прибавляю свои, слышите, свои, новые, вдохновенные!» Он вздергивал коротышкой хвостиком и вертелся во все стороны, глаза его блестели, как два черных бриллиантика. И он запел! Было непостижимо, как мог такой громкий, чистый звук вылетать из такого крохотного горлышка, из существа величиной с орех. Его песня, громкая, звучная, оглашала лес, и ей откликался и щегол-турлукан, и пеночка-трещотка, и звонкоголосый зяблик.

«Я удивляюсь на вас, — сказал заяц. — Человек спит, а вы тут споры и концерты устраиваете. Надо пуще всего тишину беречь. Тишина — это жизнь, покой. У меня нервы слабые, я шум не переношу. Придет осень, и лист с деревьев падает. Не могу: нервы не выносят. Из леса ухожу в поле… или вот когда буря и дождь, верите ли, так нервы истрепятся, совсем больной».

«Да не слушайте вы зайца. Заяц трус… и речь совсем не о тишине. Муравей обвинил художника в лени. По-муравьиному, художник должен работать без передышки… Так ли это? — Эту речь произнес скворец, самый мудрый из птиц и самый веселый. — Конечно, не так… — продолжал он. — Когда начинается творчество? Тогда ли, когда художник берет в руки кисть, а поэт перо и бумагу? Нет, нет и нет. Перед художником, поэтом, композитором может в любое время дня и ночи явиться идея, образ, картина, и он уже творит. Вот тут и начинается творчество. Из неясного намека, из туманного видения постепенно выходит образ, картина, мелодия. Вот сижу я тут, на сучке березы, у себя на родине, а мне вдруг мелькнет берег Нила, цапли, треск клювом марабу, свист погонщиков верблюдов, и я забываю, где живу, и вместо берез я вижу пальмы, вместо наших смиренных лошадок и коров я вижу зебр и буйволов, и я вплетаю в свою песенку звуки далекой Африки. А родина все же ближе, милей, дороже, и я в африканские мелодии вплетаю ржание жеребенка, кудахтанье курицы, скрип журавля у колодца».

«Ваши песни очень интересны, уважаемый скворец, я сам слушаю их с удовольствием, но в них мало ваших скворчиных звуков. Вы составляете песню по принципу: с мира по нитке — голому рубашка. А где же ваша песня?»