Рассказы старого лешего

СРЕДНЯЯ АЗИЯ

Гляжу в окно из своей мастерской. За окном летит, кружится снег, качаются вершины сосен. Все бело, все в вихре летящего снега. Много дней не было видно солнца, и в комнате все время потемки. Хочется тепла, света, ясного синего неба. Невольно вспоминается Самарканд. Вспоминаются голубые купола мечетей, дивные орнаменты стен, шумная толпа, караваны верблюдов, маленькие ослики и солнце, солнце, все заливающее своими лучами. Я брожу по городу и зарисовываю все, что попадется мне на глаза: и людей, и повозки с громадными колесами, и лошадей, украшенных расшитой бисером сбруей, и громадные карагачи, и тополя. Я не боюсь солнца и не обращаю внимания на жару.

Захожу в чайханы и пью чай со сладким виноградом вместо сахара. Здесь все выскочило из сказок Шахразады — и люди, и минареты, и базары. Все сказка. Вот джинн, превратившийся в скрюченного старика в чалме и пестром ватном халате, вот красавица Бибигуль пробирается глухими переулками на свидание с молодым певцом. Лицо ее завешено паранджой, на ней черное одеяние, и никто не узнает ее. Медленно шагают верблюды, вьюки их покрыты коврами, уздечки расшиты бисером, громадные разноцветные кисти мотаются под их мордами. Первого верблюда ведет узбек, сидящий на спине крохотного ослика, на последнем верблюде висит громадный медный колокол.

Вот статный джигит на красавце коне гарцует среди пестрой толпы. Вот целые горы арбузов и дынь, семенит ножками серый ишачок, нагруженный янтарным виноградом. На базаре непрерывный крик перепелов, у каждого торговца висит клетка с перепелом. Очень просто сделана клетка — половина тыквы и колпак из рыболовной сетки. Вот и все. Подскочит перепел, ударится головкой о сетку и не ушибет головку.

Любят узбеки перепелиные бои. Встретятся на базаре два любителя, отойдут в сторонку и сядут на корточки в тени, под деревом. Из рукавов халатов выпустят двух славных бойцов. Кругом уже стоят игроки и ставят монетки на своих фаворитов.

Над базаром, высоко на куполе мечети, громадное гнездо аиста. Шумит базар, копошатся люди, а там, в вышине, стоит на одной ноге мудрая птица и безучастно смотрит куда-то вдаль.

Как-то летом в Москве, изнывая от пыли и духоты, мне пришла счастливая мысль поехать куда-нибудь подальше: ну хотя бы в Среднюю Азию. Я пошел в редакцию журнала «Мурзилка» и высказал свое желание своему другу Александру Александровичу Федорову-Давыдову, редактору этого журнала.

— Прекрасно, — сказал он, — поезжайте! Это очень интересно, а я дам вам командировку от газеты «Правда». Вы для моего журнала сделаете несколько набросков, а командировочка может вам очень пригодиться.

И правда, бумажка эта оказалась прямо сказочной. Приезжаю в Андижан — номеров в гостинице нет. Показываю бумажку — и ключ от номера у меня в кармане. И так везде. Из Андижана еду в Наманган, а дальше на длинной мажаре, которая направляется к леснику за жердями, пробираюсь в горы.

Подъехали к дому лесника среди ночи и остановились шагах в ста от дома. Собаки на нас лают, мы стоим молчим. Лесник принял нас за бандитов и уже хотел пристрелить нас, но вовремя одумался, и мы, вместо того чтобы лежать хладными трупами на мокрой траве, сидим в теплой избе и пьем чай. Наутро я с лесником верхами отправились в горы к озеру Сары-Челек. Едем через лес, в нем громадные деревья грецкого ореха. На них часто вырастают наплывы, иногда величиной в два обхвата, а то и больше… Эти наплывы распиливают на листы фанеры для оклейки мебели. Часто на этих листах бывают красивые узоры, которые ярко выступают после полировки. Лесник говорит мне, что недавно распилили такой наплыв, отполировали, а на нем проглянула такая картина: стоит кибитка, рядом верблюд и узбеки сидят, чай пьют. Все как вырисовано.

Едем по узкой тропинке, нам навстречу на быках и яках — каракиргизы. Женщины — в громадных белых тюрбанах, в ярких платьях. Очень красиво. Останавливаю их, дарю им несколько кусочков сахару и прошу постоять минут пять — десять. Спешно рисую киргизку на быке, хочу зарисовать другую на яке, но им стоять надоело, и они, нахлестав быков, быстро поехали по крутой тропинке вниз.

Вот и озеро Сары-Челек. Подъезжая, мы спугнули табунок диких свиней. Громко рявкнув, они опрометью бросились в кусты кизила.

Сары-Челек — значит «Желтое ведро», и на самом деле его окружают желтые горы. Они отражаются в чистой прозрачной воде. Сажусь писать этюд этого озера. Надо мной дикая яблоня, с нее на меня валятся небольшие, но вкусные яблочки.

К сожалению, мне пора возвращаться в Москву. Возвращаюсь в Наманган. Через несколько дней иду на вокзал, показываю начальнику станции чудесную бумажку.

— Пожалуйста, сейчас я вам принесу билет — тут один пассажир отказался, и билет свободен.

Спасибо Александру Александровичу — бумажка действительно чудесная!

В Ашхабаде я встретился с археологом, он отыскивал здесь старинные вещи, посуду, украшения и т. п. Мы вместе ночевали в Доме крестьянина, а утром, уходя, сцепили наши чемоданы цепочкой, прикрепили их к спинке кровати и защелкнули замком. Ушли на целый день. Я рисовал, мой новый знакомый что-то писал. Мы вместе пообедали и вечером вернулись в Дом крестьянина. Тут на нас напали уборщицы. Разъяренные бабенки кричали, что мы своими чемоданами так загрузили кровать, что они не могли сдвинуть ее с места, а им нужно было мыть полы, что они будут жаловаться на нас начальству и нас выселят отсюда. Кое-как уломали и задобрили свирепых бабенок. Здесь, в окрестностях Ашхабада, я зарисовывал белуджей, туркменских женщин, лошадей. Из Ашхабада мы поехали в Самарканд. Я хотел купить халат, но мой приятель все халаты расхаивал и говорил, что мы достанем настоящий, хороший халат. Так я и не купил халата. Пожалуй, это было и лучше — на что он нужен? В Самарканде я купил рулон хорошего немецкого ватмана и отправил его по почте в Москву. В Москве о ватмане давно забыли.

В Самарканде же я приобрел колит. Это чертовски неприятная болезнь, крайне неудобная в густонаселенном городе. Отсюда, кое-что нарисовав и посмотрев, мы отправились в Бухару.

Вернувшись в Москву, я, к великому огорчению, обнаружил, что в Азии я приобрел не только колит, но и брюшной тиф. Я слег. Все в моем сознании перепуталось, я лежал и постепенно начал остывать. Моя жена, Екатерина Осиповна, мужественно боролась с моей болезнью. Она обложила меня кругом бутылками с горячей водой. Доктор Андреев впрыснул мне какую-то жидкость, от которой моя рука стала гореть, как будто ее поджаривали на костре. Я не ел ничего несколько дней, может быть, пять или шесть. Тогда наступило такое блаженное состояние, такой покой, такая необыкновенная легкость и полнейшее равнодушие ко всему — я как будто был где-то в другом мире. Я слышал, что говорили обо мне, я видел людей, но они были где-то далеко, где-то по ту сторону. Потом наступило выздоровление. Я вернулся в наш мир, я как будто родился вновь. Меня все радовало, все интересовало. Прежде всего я хотел есть. Еда была главным моим желанием. Я мечтал о костном мозге, о рыбьем жире. Три раза в день мне давали по столовой ложке рыбьего жира. Я стал тихонько бродить по комнате. Мне захотелось что-то делать, захотелось природы, сажать кусты, поливать цветы. Я пошел в зоосад, и там на новой территории вместе с Ватагиным и садовником мы устроили и засадили тростником, водяными растениями и кустами прудик для фламинго и цапель. Прудик вышел очень живописный, а когда пустили туда птиц, он мог очаровать самого равнодушного зрителя. Так закончилась моя поездка в Среднюю Азию.