Рассказы старого лешего

НАСТАЛИ СВЯТКИ

В мой тихий лесной домик пришли ряженые. Они конфузятся, жмутся друг к другу и только хихикают. Их человек десять — девушки и парни. В вывороченных полушубках, с намазанными углем усами. Девушки одеты парнями, а парни девушками. Я веду их в большую комнату, сажаю на стулья и прошу не церемониться и петь-плясать. На диване тут же сидит мой гость Олав Бергрен. Широко раскрытыми голубыми глазами он смотрит на этих детей природы — русских крестьян. Мой гость приехал из Стокгольма, чтобы лучше постичь этот дьявольски трудный русский язык, который он изучал у себя дома, и очень доволен, что пришли эти ряженые и он послушает русские песни, посмотрит русские пляски.

Вижу, что Олав смотрит с интересом и ждет, что будет дальше. Надо сделать так, чтобы эта молодежь не стеснялась, а развернулась вовсю. Своей старухе домоправительнице я тихо говорю, чтобы она принесла ветчины, хлеба, сладкой наливки для девушек и бутылку рябиновки для парней, и, конечно, орехов, пряников и конфет. Старуха ворчит, но все же на столе появляются и вино, и закуски, и сласти. Девушки сначала отказываются, прячутся друг за другом, но все же выпивают по стаканчику наливки. Парни не отказываются. Разговоры стали громче, лица веселей. Вася Муратов растянул гармошку. Девушки сначала робко, а потом дружно подхватили, и полилась русская песня: «Во саду ли, в огороде». Все выпили по другому стаканчику, и веселье развернулось еще шире. Красивая, бойкая Лушка Кузнецова выскочила на середину комнаты, затопала каблуками и, ловко перевернувшись, пошла частить, размахивая платочком. Васька Муратов заиграл плясовую.

— Ех, ех, ех! — взвизгивает Лушка. — Мой миленок на заводе одевается по моде.

Ее хорошенькая мордашка с намазанными усами дышит весельем. Вот и Анютка Лехтеева вышла на середину, и Санька, и Феня, и даже скромная, застенчивая Дашенька. Веселье в полном разгаре. Весь пол усыпан ореховой скорлупой и бумажками от конфет. Спели: «Вдоль да по речке». Разошлись и парни. Васька Карпухин, повязанный красным платком, пустился вприсядку, его круглая рожа с белесыми бровями и улыбкой до ушей была так комична, так напоминала плохо выпеченную булку, что мой швед, уже не стесняясь, смеялся и кричал: «Браво!» Песни сменялись частушками, плясками, гармошка Васька Муратова выделывала чудеса. Вскочил с дивана и Олав Бергрен и тоже пустился в пляс. Он уловил ритм и характер русской пляски, и у него дело пошло на лад. Смотрю, он уже обнимает Лушку, а она хохочет и взвизгивает. Я кричу ему: «Браво!» — и обнимаю свою старуху стряпуху. Лушка пляшет и поет:

— Хомяковские ребята захотели молока, они сели под корову, а попали…

Парни хохочут.

Все угощение съедено, все вино выпито. Полушубки давно сняты, да и все уже сняли свои маскарадные костюмы. Девки смыли под умывальником свои усы, и теперь приятно смотреть на их свежие смеющиеся личики.

В комнате жарко и от натопленной печи, и от ламп, и от народа. Все садятся и отдыхают, от всех пышет жаром. Ну что ж, надо прощаться. Одиннадцатый час. Благодарят, прощаются и выходят гурьбой в сени.