Рассказы старого лешего

ВСТРЕЧА НОВОГО ГОДА

В Марьиной пустоши необыкновенное волнение. Все пять собак с лаем бросились к воротам. Ворота отворились, и на двор въехали сани, запряженные парочкой рыжих лошадок. На козлах сидел дядя Григорий, в санях художник Вася Бобырев и незнакомый молодой человек, красивый, чернобровый, с маленькими усиками. Гости вылезли из саней и стояли, отпихивая собак, старавшихся лизнуть их в лицо.

— Простите, что я приехал к вам без приглашения. Вася наговорил мне с три короба чудес о вашей даче. Право, мне очень неудобно…

— Бросьте извиняться. Мы гостям рады. Но живем мы просто, по-деревенски — щи да каша.

— Алеша! Это мой друг Витя Зубов — художник-график. Он нам на Новый год такой фейерверк запустит — закачаешься. — Вася говорил, как волжанин, на «о» и с мордовским акцентом.

— Идемте, идемте — самовар на столе, — пригласила моя жена, и все пошли в дом.

За чаем разговорились о встрече Нового года. Оказалось, что Марьина пустошь не забыла о Новом годе, и уже изжарен громадный доморощенный гусь, и в чулане стоит целая батарея настоек, наливок во главе с бутылкой шампанского, а какой слоеный пирог с мясом и яйцами, а какой винегрет с маслинами, каперсами, холодной телятиной, а грибочки, огурчики, а… Всего не упомнишь! Да, это будет настоящий праздник! Но вы забыли о самом главном, о гвозде праздника, о ракете. Но Витя не забыл, он уже клеит бумажную трубку для ракеты. Трубка склеена великолепно, по всем правилам. Она набита порохом и всем, что полагается, но упущен сущий пустяк — забыли просунуть в ракету бикфордов шнур. Только и всего. Получилась ракета, которую нельзя запустить. Вот тебе и гвоздь новогодних торжеств. Не беда, Витя взял гвоздь, большой гвоздь, и стал ковырять им дно ракеты. Он проткнул бумажное дно и гвоздем стал расковыривать порох… Но порох не древесные опилки, и ковырять его железным гвоздем я вам не советую.

Какой это был ужас — ракета вспыхнула в руках Вити, куст огня и дыма, всех опалив, метнулся огненным столбом под потолок и там, разорвавшись, осыпал комнату огненным дождем. Лампа погасла, дети подняли страшный рев, собаки завыли, женщины завизжали, и полная тьма. Лампу! Лампу! Когда из другой комнаты была принесена лампа, тогда «считать мы стали раны». По плану эта ракета должна была разорваться высоко в небе и осыпать ночное небо фонтаном разноцветных огней. Она должна была разорваться в тот важный момент, когда будут подняты бокалы с шампанским и часы пробьют полночь и воздух огласится общим ревом: «С Новым годом!!! С новым счастьем!!!»

И вся эта восхитительная программа лопнула как мыльный пузырь. Лопнула только из-за того, что Витя был пиротехник-любитель, да, да, только любитель. Любитель-цветовод — прекрасно, актер-любитель — тоже ничего, даже скрипач-любитель и то сойдет, но любитель-пиротехник — нет, гран мерси, тут надо держаться подальше. Вы сами видите, как это кончается. У Вити ожог всего лица, опалены брови и усы, стекла очков покрыты нагаром, и если бы не очки, Витя лишился бы глаз. Все мы, смотревшие с любопытством на его работу, тоже получили ожоги, а Вася стал пестрым с правой стороны от въевшихся в кожу порошинок. И вот теперь Витя сидит один в полутемной комнате с окном, завешенным шторой, сидит и думает, сидит и думает. Он конфузится своего обезображенного лица и не показывается на яркий свет. Чтобы унять жар, лицо посыпано картофельной мукой.

Лечить Витю взялась Нина — моя обворожительная племянница. Взялась всерьез. Она в легких саночках скатала на Орлике в город, посоветовалась там с доктором, накупила в аптеке всяких мазей и присыпок и к обеду вернулась домой. «Бодритесь, Витя! Я скоро вас вылечу, и вы помчитесь к своей Липочке. Мы пошлем вам поздравительную телеграмму», — и она смотрела на Витю своими большими серыми глазами, и в них светилось столько участия и доброты, и, кроме того, в них было что-то, от чего Витя терял дар речи и образ Липочки таял и расплывался, как капля вишневого сока в стакане воды.

И Витя стал прежним Витей. Ожог исчез бесследно, отросли брови и усики. В одном только изменился Витя — он перестал говорить о Липочке. Да, перестал, совсем перестал и уехал в Москву. В Москву, а не в Рязань к Липочке. Туда же уехала Нина. Что дальше было, я, право, не знаю. У меня ощенились Флейта и Пурга, и я был очень занят. Надо было ухаживать за двенадцатью щенками. Может быть, когда-нибудь я все разузнаю о Вите и расскажу вам.