Рассказы старого лешего

АНДРИЯШКА

Теплый, даже жаркий летний день. Над пасекой вьются пчелы. Они, как пули, носятся во все стороны. На прилетных досках они не задерживаются, не любуются красивыми облаками, не шепчут на ухо друг дружке скандальные новости из соседнего улья, они быстро пробегают мимо сторожей и исчезают в темноте родного дома. Скорей, скорей надо положить в ячейку последнюю каплю меда. Скорей, скорей надо заготовить душистую еду для подрастающей смены. По пасеке ходит в холщовом халате Кузьма Фомич, покуривая «козью ножку». Он поджидает, что вот-вот из старой колоды выйдет рой, да вон и та колода что-то подозрительна, как-то недружно летают пчелы и у летка кучами сидят. Кузьма Фомич обошел все колоды и только вон за теми кустами не осмотрел два улья. Там были ульи Дадана, и на них у Фомича была главная надежда. Обошел кусты Кузьма Фомич да так и ахнул. Там стоял только один улей, а от другого остались лишь колышки да днище.

Украли! На утренней заре утащили!.. Но ведь дно-то от улья осталось. Пчелы-то все могут свободно вылететь. Ну и дадут они ворам взбучку… На траве ясно видны следы по росе. Припустился Кузьма Фомич по следу между кустами орешника в лес. Далеко не унесут… И правда — смотрит, на траве на боку валяется улей и рядом с ним рыжеватой кучкой сидят пчелы и много их летает кругом. А трава кругом вся помята — видно, катались по ней в отчаянной схватке с пчелами. Пошел по следу дальше. Вон какими прыжками помчались ребята. Вот дураки! Летки заткнули, а дно оставили!

Вернулся Фомич домой, развел дымарь, надел на себя и на Андрияшку сетки, потуже завязали рукава, обвязали шеи. Надо поставить улей на прежнее место, а пчелы все прилетят в него сами. Андрияшка смеется: «Я, — говорит, — завтра узнаю их, морды-то во как разнесет. Что смеху будет… Девки задразнят…»

Завтра будет воскресенье, и Андрияшка мечтает пойти погулять в село. Завтра к вечеру он наденет шелковую рубашку, лаковые сапоги, попросит у Марьи Сергеевны душков. Но вот что всегда огорчает Андрияшку — рожа-то круглая, а вот шея тонковата. Ничего бы, сошла, шея как шея, да вот хомяковские красавицы выше ценят парней с толстыми шеями. Как тут быть? И Андрияшка, презирая страдания, просит Кузьму Фомича присадить ему на шею двух пчелок. По одной с каждой стороны.

Pur efre felle ile faux sofure — красота требует жертв. Андрияшка умом и сердцем постиг эту истину. С распухшей шеей Андрияшка надеется иметь полный и блистательный успех у Лушки Карпухиной.

Вот и воскресенье. Погода дивная. Все цветет, все поет. День для Андрияшки тянется невероятно долго. Но вот наконец скотина стоит в сарае, лошади в денниках — все накормлены, все напоены. Андрияшка неотразимым франтом с сияющей физиономией отправляется в Хомяково. Скоро его не ждите… Он придет на заре. Не раньше.

Проходит ночь. Как она проходит, это навсегда останется тайной. Наутро является наш Андриян Иванович Баранчиков, наш герой, хомяковский Дон Жуан. Но, Боже, в каком он виде… «Была игра, могу сказать!» Ворот шелковой рубахи разорван, один рукав у пиджачка болтается, левая скула со здоровенной ссадиной, весь в грязи. Он угрюмо и скоро скрылся за своей перегородкой и вышел оттуда в своем стареньком пиджаке, в старой рубахе и в опорках. Хорошо погулял. Cherche la femme, как говорят французы, или как Пигасов в романе Тургенева «Рудин»: «Какое бы ни случилось бедствие, землетрясение, потоп, пожар, он спрашивал: „А как ее звали?“»

Андрияшка хорошо знал, как ее звали, и очень хорошо знал, что хомяковские ребята не поскупятся на затрещины, но любовь не картошка, а фонари и ссадины заживут!