Рассказы старого лешего

ШВЕЦИЯ

С заграничным паспортом и небольшой суммой денег отправляюсь в Швецию. Там в местечке Трольхеттан живет мой приятель, шведский офицер Олав Бергрен. Сажусь в Питере на большой морской пароход и еду. Переехали море, подходим к шведским берегам, и пароход входит в каналы. Едем не то по морю, не то посуху. Кругом поля, лесочки, небольшие поселки. Много шлюзов. Небольшие пристани. Пароход подходит к такой пристани, сгружает какие-то товары. На пристани ни души. Стоят бидоны, бочонки, ящики. Пароход забирает их и уходит. Едем по озерам. Громадное озеро Венерн. На этом озере наш пароход сильно покачало — так, что со стола слетела вся посуда и разбилась. Вот наконец и Трольхеттан. Слезаю на малолюдную пристань. В руках у меня небольшой чемоданчик и здоровенный портплед. Куда с такой обузой пойдешь? Бросаю его на пристани, с тайной надеждой, что его кто-нибудь утащит. Иду пешком искать домик Олава. Оказывается, Олава нет — он в Стокгольме. Знакомлюсь с его родителями и сестрами. Сестер три — молодые девицы, румяные, хорошенькие, веселые и любезные. Они всеми силами стараются меня занять, поют мне шведские песенки, показывают альбомы фото. Я тоже стараюсь — декламирую стихи, рисую и кое-что пытаюсь им сказать по-немецки. В общем, разговор идет оживленно. Они ведут меня показать водопад Трольхеттан. Водопад большой, с большой каменной головой тролля. Он снабжает электроэнергией всю страну. Мощная электростанция обслуживается одним человеком.

В разговоре я старался по-немецки и рисунками объяснить, что на пристани остался мой портплед. Кто-то сейчас же позвонил на пристань, и мой злосчастный портплед через час был опять у меня.

Я в Стокгольме. Олав ведет меня показать частное собрание картин. Там подобраны главным образом картины Лильефорса. Я давно был поклонником Лильефорса, и тут картины его, которые я знал по репродукциям, меня очаровали. В них все живое, все дышит. Краски скромные, теплые, позы животных простые, живые. Он пишет только своих, шведских зверей и птиц в типичном шведском пейзаже. Сосновые леса на каменистых склонах, болотистая тундра, шхеры. Изредка он пишет домашних зверей — собак и кошек, всегда в природе. Других домашних животных я у него не видал. Не видел я у него и крупных зверей — лосей, оленей, медведей. Он — страстный охотник, и в картинах у него всегда охотничьи птицы и звери. Вот сырая, болотистая тундра. Туманное утро. Серые гуси делают поворот в воздухе и хотят садиться на землю. Чудесен пейзаж и гуси. На заре в глухом сосновом лесу поет глухарь. Гаги сидят на плоском камне в море. Белохвостые орланы нападают на гагару. Вот токуют глухари в каменистых скалах. Видно, что художник до тонкости знает то, что пишет. Знает и любит и переживает свои картины.

В Норвегии я видел Цорна. Не знаю, кто из современных художников, кроме Серова и Коровина, может соперничать с ним. Большие полотна дышат, полные света, легкие, прозрачные. Кажется, сама природа вошла в них, не верится, что это мог сделать художник.

Цорн тоже живет и дышит своей родной природой, своими родными людьми. Его купальщицы — молодые, румяные, пышущие здоровьем шведки, на которых глядишь и не наглядишься. Вот ослепительно блестящая деревянная лестница, освещенная солнцем. По лестнице спускается девушка с шубкой на руках. Вот румяная блондинка с деревянными ведрами. На большом полотне каменистый берег моря, три молодые женщины сидят на камнях, собираясь купаться. Море тихо, бегут небольшие волны. Да, волны действительно бегут. Полная иллюзия. Вся картина светлая, и кажется, что и море, и камни, и женщины — все радуются солнцу и теплу.

Все картины Цорна жизнерадостны, на всех крепкие, блещущие здоровьем люди и радостная природа.

Стою я на берегу реки в Стокгольме, облокотился на перила и смотрю, как мальчишки ловят рыбу. Подходит ко мне человек интеллигентного вида и обращается ко мне: «Do you speak English?» Я ему показался иностранцем-англичанином. Я пробормотал по-русски: «Нет, не говорю». Он очень обрадовался: «Так вы русский?» Он оказался наш, москвич, крупный режиссер Евгений Багратионович Вахтангов. Познакомились, подружились и вместе ехали до Москвы.

Когда ехали на пароходе через море, была сильная качка. Наш пароход то носом нырял, то кормой. Все пассажиры, да и прислуга, лежали пластом. Вахтангов, я и две девушки — зубные врачи — сидели посреди парохода, на палубе у трубы, болтали и не сдавались морской болезни.