Рассказы старого лешего

ХОМЯК

Я принес его за пазухой и посадил на стол. Прежде всего он стал вылизывать и расчесывать свою шерстку. Выражение мордочки у него было самое серьезное и озабоченное. Он считал, что это самое важное и необходимое дело. Ну хорошо! Я не стал с ним спорить — делай как знаешь. На столе лежал арбуз. Я отрезал кусочек арбуза и предложил ему.

Это было как раз то, чего ему хотелось. Он с жадностью стал есть сладкий сочный арбуз. Ел из моих рук, ел, как будто он всегда был моим другом, как будто он с детства привык, чтобы я кормил его. Достаточно закусив, он неожиданно вцепился в мою руку и прокусил насквозь мне палец. Этого я не ожидал от него. Обидно все-таки. Я к нему всей душой, а он насквозь палец прокусил…

Я принес и поставил под стол в своей комнате большой деревянный ящик. В него я положил сена, положил морковки, овса, конопляного семени, подсолнушков. Поставил плошку с водой. Рядом стоял такой же ящик. В нем, повизгивая и турлыкая, веселились морские свинки. Оба ящика сверху были без крышек, но морские свинки не могли, да и не стремились вылезать. Я думал, что и хомяк будет вести себя так же. О, как я плохо знал хомяка. И как был за это наказан!

Утром я обнаружил, что все пять морских свинок загрызены. Загрызен и скворчик, ночевавший на перекладине под моей кроватью, а сам разбойник хомяк забился в угол за комод и злобно скрежещет зубами.

Пришлось купить проволоки, мягкой жести, досок и смастерить клетку. Вот так-то лучше, уважаемый хомячок; так и вам покойнее, и другим зверюшкам безопаснее. Очень уж у вас характер неуживчивый. А вот с виду вы такой ласковый, приветливый, такой уютный, чистенький, в белых перчаточках, в черной бархатной жилеточке. Всегда причесанный, пушинке не даст сесть — обязательно снимет. А как он устроил свое жилище! Красота! В самом темном, самом покойном углу он из сена смастерил гнездо. Тепло, уютно. Рядом с гнездом кладовая. Тут аккуратными кучками положены всякие запасы: овес, пшеница, кедровые орешки, горох, подсолнушки. Все по сортам. Все бережно. Уборная в самом дальнем углу. Чистота и порядок изумительные. Ни соринки. Сам хозяин все время вылизывает свою шкурку. И все-то он чистится, все-то он обирается. Рисую с него портрет за портретом.

Телефонный звонок. Незнакомый голос: приятный, бархатный баритон.

— Я имею удовольствие говорить с художником Комаровым? Я редактор издательства Мириманов. Я бы очень хотел, чтобы вы сотрудничали в моем издательстве. Если вы согласны, прошу вас зайти ко мне для переговоров.

Захожу. Мириманов чрезвычайно любезен. Приглашает на чашку чаю. Знакомит меня со своей супругой и сыном. Там же был Василий Алексеевич Ватагин и поэт-футурист Каменский. Я и Ватагин оба удивляемся, как это до сих пор мы были не знакомы? Я очень часто бывал в зоосаду, и он там тоже бывал часто, да так там и не встретились.

Стол прекрасно сервирован: торты, печенье, варенье. Мириманов до приторности сладок, подкладывает куски торта, в чай подливает ром.

Случайно я заметил грозный взгляд Мириманова, когда сын хотел взять себе кусок торта. Сын сразу изменил свое намеренье и взял штучку печенья.

Это меня насторожило, и я стал внимательно наблюдать за ним. Мириманов все время обчищается, снимает пушинки с рукава. На нем полковничий мундир, вычищенный и разглаженный, до блеска начищенные сапоги, ослепительной белизны воротничок и манжеты. У него привычка облизывать губы и все время чуть-чуть поплевывать, как будто к его губам пристали крошки.

На кого же он похож? Кого он мне напоминает?

В это время входит новый гость — художник Иогансон. Мириманов знакомит его с нами и усаживает за стол. Он развивает перед нами планы своих изданий, рисует радужные перспективы. По его словам, через год, а то и раньше мы будем загребать деньги лопатой. За рисунки он будет платить нам втрое, вчетверо больше, чем теперь, а пока издательство еще не окрепло, оно еле-еле сводит концы с концами.

Мы с Ватагиным сидим, слушаем, молчим. Каменский не поддается жалостным речам Мириманова. Он сразу ставит вопрос: «Сколько за строчку?» И объявляет свою цену, и ни копейки меньше.

Ватагин, конечно, согласится на самую нищенскую оплату. Я слышал от художников, что бывают случаи, когда он отказывался от хорошего гонорара, говорил, что это слишком дорого и он может работать за более скромную плату. И теперь Мириманов предлагает нам эту самую скромную плату. Очень скромную, за которую не согласится работать ни один рядовой художник. А вот мы соглашаемся. Ульстил нас, усахарил, наобещал. Чего только не наобещал! Очень уж умеет он мягко стелить.

Но все же кого, кого он мне напоминает? Кого? Да, конечно, моего разбойника — хомяка! Все ухватки такие же. Хищник, а с виду прямо ангел. Ласковость необыкновенная — весь к вашим услугам, но пальца в рот не клади. И гнездышко он себе устроил уютное: чистота в нем умопомрачительная, и кое-что про запас в банке у него наверняка лежит. Мы книжечки рисуем, а он денежки складывает. Глядь, а на Пречистенском бульваре уютный домик вырос. Незаметный домик, в углу между большими домами, и сидит в нем, как паук, Мириманов, и в паутинку к нему глупые мушки влипают.

Махровым цветом расцвел Мириманов во время нэпа, и мы немало тому способствовали. Кирпичики ему в домик подкладывали.

Много таких хомячков во время нэпа себе в норки кое-чего понатаскали.

Начинаю работать в Учпедгизе. Учпедгиз только что образовался — художников хороших нет, рисуют такие ужасные «наглядные пособия», что вспомнить страшно. Работы много, и я влипаю в это дело до ушей. Заведующий Лазоревский вцепился в меня и завалил работой.