Рассказы старого лешего

ХУРУЛ

«До свидания, до свидания! Мы завтра вернемся!»

Володя сел на козлы, я и Наташа уселись в тарантасик. Лошади дружно влегли в хомуты, и мы резво покатили. Мы едем через луга к берегу Волги, где стоит калмыцкий монастырь — хурул. Когда мы ехали по пескам мимо деревни, мимо мельниц, нас обдувало ветерком, жара была незаметна, и лошадки наши все прибавляли ходу. Но вот мы свернули в луга и покатили по сыроватой черной дороге, бегущей между небольшими лужами, оставшимися от разлива Ахтубы. Трава еще не выросла и не зацвела. Тут на нас набросились озверелые слепни, кровожадные мухи всех калибров и всех пород. Эти варвары набросились с таким азартом и так зверски принялись вгрызаться в лошадей, что бедняги стали останавливаться и отбиваться всеми четырьмя ногами. Кровь струйками стекала по шерсти.

Мы наломали веток и что есть силы стали бить этих кровопийц. Потом вскочили в тарантасик и погнали лошадей. Мы мчались во весь дух, а наши мучители не отставали; они роем носились вокруг нас и жалили, жалили наших несчастных коней.

Вот на двух бычках, не торопясь, едет калмык. Рой слепней вьется вокруг него, но ни бычки, ни калмык не обращают внимания на них. Калмык с бычками остался далеко позади. Перед нами овражек, или, как тут называют, «ерик», в нем довольно много воды. Мы выбрали, где поуже, и с разбега с лошадьми и тарантасиком завязли в глубокой грязи.

Лошади попрыгали, попрыгали и легли.

Пришлось, по колени в грязи, распрячь лошадок и на вожжах вытащить экипаж на тот берег. И мы и лошади, как свиньи, извалялись в грязи. Лошадей кое-как обмыли, но сами так и остались в довольно будничном виде.

Калмык на своих бычках догнал нас и спокойно переехал ерик в широком месте и скрылся на горизонте.

Мокрые наши лошадки стали дрожать. Мы скорее запрягли их и помчались вскачь.

Вот и хурул. Несколько небольших домиков, несколько полуразрушенных часовенок, и посередине довольно большой деревянный храм. Храм какой-то полукитайской архитектуры, весь расписанный символическими фигурами, какими-то чудовищными колесами. Я спешно зарисовываю храм и снаружи, и внутри. Рисую домики монахов, часовенки.

В монастыре только два монаха-гилюна. Один из них пьяный, необычайно ласковый и приветливый, другой хмурый, суровый. Оба одеты в длинные красные халаты.

В полуразрушенных часовенках лежат, отдыхая, козы, и под ними мы находим писанные на шелку иконки, затоптанные в песок бронзовые фигурки будд и других святых, колокольчики и иные ритуальные предметы.

В предыдущем году был большой разлив Волги, и хурул некоторое время находился под водой.

Мы обратились к суровому гилюну с просьбой разрешить нам подобрать гибнущие на земле ценности, но он грозно отверг нашу просьбу. Все же, несмотря на запрет, мы набрали немало всяких фигурок и иконок.

Мы не долго пробыли в хуруле и к вечеру уехали домой. Мне было очень интересно это место, и мы с Наташей немного погодя пришли в хурул пешком. Монастырь и поселок были пусты — все мужское население было где-то на совещании и должно было вернуться к вечеру.

Мы хорошо рассмотрели внутренность храма. Там сидел громадный золоченый Будда и стояло много больших прекрасных икон. Вдоль стен выстроились будды меньшего размера и бронзовые фигурки богинь. В храме же находился целый склад каких-то барабанов, колокольчиков и других предметов для ритуальных обрядов.

Я сделал много зарисовок, и к вечеру, здорово устав, мы пошли к стогам, чтобы там устроиться на ночь.

Тем временем вернулись мужчины с совещания и, узнав, что по монастырю бродили какие-то люди, что-то записывали и зарисовывали, заподозрили неладное и всем народом пошли ловить их, чтобы допросить и учинить расправу.

Мы легли около стога и стали уже засыпать, когда услыхали какие-то голоса и в темноте увидели осторожно обходящие нас фигуры. Несколько человек подошли и грубо приказали:

— Вставай.

Нас повели в селение, в сельсовет. За столом сидел председатель, перед ним лежал револьвер.

Лица у всех были суровые.

— Кто такие? Откуда?

Все что-то кричат, хотели вязать нам руки. Мы кое-как старались объяснить, что мы из Сасыкольского питомника от Макара Макаровича. Услыхав, что мы от Макара Макаровича, все разом успокоились. Председатель убрал свой револьвер в стол.

— А, Макарка! Макарка — хороший человек, мы знаем Макарку…

Нас отпустили на волю, и мы отправились под свой стог и мирно уснули.

На другое утро на обратном пути мы набрели на калмыцкое кочевье.

Во все времена и у всех народов женщины любили и любят украшать себя яркими платьями, серьгами, браслетами, кольцами. Их костюмы всегда блещут красками и привлекают нас, художников, больше, чем одежды мужчин, обычно темные, будничные, — и здесь в этом кочевье мне очень понравилась одна калмычка, сидящая возле своей юрты, очень миловидная и нарядно одетая.

Я уговорил ее позировать: с неохотой, но она согласилась и села у входа своей юрты на подушечку. Я быстро стал ее зарисовывать в свой альбом. Кругом стояли ребятишки и женщины, смеясь, сыпали свои замечания и критику.

Вдали показалась пара запряженных быков, они медленно подъезжали к нам. Это был хозяин; не спеша распряг он быков, посмотрел на мою работу, обошел кругом натурщицу и вдруг неожиданно сзади с размаха дал ей жестокого пинка… Бедняжка покатилась кубарем, потом с плачем убежала в юрту. Там продолжалась эта дикая семейная сцена. Вот так иногда кончаются мои сеансы портретной живописи.

Обычно же все обходилось мирно, и натурщики были довольны самой скромной платой, а то и вовсе ничего не брали. Забавно видеть, как калмыки принимали мои портреты. Когда работа подходила к концу и они видели сходство, они начинали неудержимо хохотать, тыкать пальцами в рисунок и хохотать, хохотать до упаду.