Шелковая императрица

ГЛАВА 11 МОНАСТЫРЬ САМЬЕ, ТИБЕТ

— Разве монастырь не обязан впустить меня? Стоит лютый холод!

— Кто здесь? Кто стучит в ворота? Не открою, пока ты не назовешься!

Лама сТод Джинго был единственным монахом, не считая настоятеля, почтенного Рамае сГампо, кто имел ключ от входа в монастырь Самье. И пока что ему не казалось, что ма-ни-па имеет достаточно убедительную причину посетить обитель.

С ног до головы завернутый в шкуру яка, странствующий монах притоптывал ногами и дышал на руки, пытаясь согреться:

— Вот-вот разразится снежная буря, я взываю о гостеприимстве! Если я останусь снаружи, к завтрашнему утру из меня выйдет хорошая ледяная статуя ма-ни-па!

Укутанный в двойную накидку, лама сТод Джинго изо всех сил тянул шею, чтобы разглядеть через решетку открытого смотрового окошка, кто же стоит снаружи, оглашая окрестности дурными, режущими уши воплями. Похоже, неведомый проситель был прав: ночь могла выдаться по-настоящему морозной, и уже чувствовались порывы северного ветра, который мог хлестать, словно бичом, обжигая кожу и сбивая с ног.

Голос показался ламе странноватым, каким-то замогильным. Он раздавался сбоку от ворот; вероятно, путник пытался укрыться в нише, под защитой выступа стены.

А может, это уловка?

Привыкший в любой ситуации сохранять спокойствие, лама сТод Джинго с неудовольствием ощутил, как его постепенно охватывает страх. А ведь он, человек истинно верующий, не был пуглив и не боялся демонов — ни тех, которые населяли ад, описанный буддийским тантризмом, ни гораздо более зловещих чудовищ культа бонпо.

Даже относясь к людским суевериям скептически, одного демона он все-таки опасался.

Тот не был страшнее или опаснее других, из его пасти не свисал длинный язык, глаза его не вылезали из орбит, а зубы не выглядели самыми острыми; этого маленького демона в виде летучей мыши называли «птица, способная лишать сил». С раннего детства, с тех пор как он впервые увидел над собой сотни кружащих летучих мышей, обитавших в родительском хлеву, где ему приходилось ночевать, чтобы присматривать за яками, лама сТод Джинго больше чумы боялся этих мелких тварей.

Несмотря на прожитые годы и образование, полученное в школе тантрического буддизма, лама сохранил детскую веру в то, что летучая мышь — самый грозный и страшный из всех демонов. И в тембре голоса незнакомца, укрывшегося за воротами, ему послышалось нечто, почему-то напомнившее жуткие фантазии о ненавистном крылатом зверьке, любящем прятаться в укромных углах, а потом камнем падать на плечи проходящего внизу человека, чтобы вонзить острые клыки в основание его шеи и насосаться крови, как дикая ласка, поймавшая курицу.

Он ощупал карманы дрожащими пальцами, чтобы проверить, не осталось ли там сухого печенья, которым полагалось закидывать статуи демонов во время ритуала экзорцизма. Увы, карманы были пусты; возможно, он незаметно сам все съел, даже крошек не осталось.

Совсем растерявшись, лама выкрикнул предательски дрогнувшим голосом:

— Если не покажешься, я тебе не открою! И замерзнешь тогда, и превратишься в ледяную статую.

— А если я скажу, что четыре дня тому назад встретил на дороге вора, который унес из монастыря Самье самые драгоценные его сокровища?

— Я тебя не понимаю…

— Двое младенцев, один похож на обезьянку… напоминает о чем-то? На их корзине был символ вашего монастыря, да и сама форма в виде цветка лотоса наводит на размышления… Все такие корзины должны быть пронумерованы, для учета продуктов. Отчетливо помню номер семнадцать на корзине с детьми…

— Понятия не имею, на что ты намекаешь! — Лама чувствовал, как слабеют ноги. Определенно, демон ему попался особо наглый и пронырливый. Прямо как человек.

— Если не откроете, мне придется рассказать обо всем кому-то другому… Может быть, стоит поведать о детях на постоялом дворе, если здесь меня не хотят выслушать… Он сильный парень, тот монах-махаянист, который вез детей, но что сможет он поделать против пяти или шести вооруженных разбойников, которые будут поджидать его за ближайшим поворотом в ущелье? Да он и на помощь позвать не успеет!

Открыв наконец тяжелую створку ворот монастыря, лама сТод Джинго испытал одновременно облегчение и тревогу: только тогда путник наконец вышел из укрытия.

— Я хотел бы поговорить с достопочтенным настоятелем! — с порога заявил ма-ни-па.

От него воняло, как от козла, и лама поморщился, не сдержавшись.

— Но в этот час достопочтенный Рамае сГампо спит. Он придет в храм перед восходом солнца. Без исключительных обстоятельств ничто не заставит меня разбудить его раньше. Полагаю, уважаемый ма-ни-па прекрасно знаком с уставом великого монастыря!

— Я требую, чтобы меня немедленно провели к достопочтенному сГампо! Я буду кричать и шуметь, весь монастырь подниму на ноги — как вам это понравится?

Ма-ни-па раза трижды громко стукнул в молитвенный барабан у входа.

— Ударить громче? — спросил он, вызывающе глянув на ламу.

Тот попытался перехватить руку, уже тянувшуюся к висевшему тут же молотку, однако ма-ни-па вывернулся и одновременно заломил кисть ламы, заставив того присесть и скривиться от боли.

— Я владею искусством быстро блокировать руки и ноги противника, могу даже парализовать его! — хвастливо прошептал ма-ни-па на ухо ламе, который заметно побледнел — в основном от хлынувшей на него волны запаха.

— Почтенный сТод Джинго, вам не нужна помощь? — раздался сильный, низкий голос из глубины двора.

И уже через пару мгновений статная фигура достопочтенного Рамае сГампо выросла между двумя противниками, которые явно не ожидали его увидеть.

Настоятель монастыря Самье был облачен в длинное свободное одеяние цвета спелой сливы, перехваченное широким шафрановым поясом, который подчеркивал величественность и стройность фигуры, удивительно моложавой для человека столь преклонных лет. В обители ходили слухи — чем Рамае сГампо был крайне недоволен, — что в самом обличье достопочтенного настоятеля заметны неоспоримые признаки божественного присутствия. Поражали и его глаза — полностью белые, словно молоко яка. Рамае сГампо был слеп от рождения и передвигался, положив руку на плечо мальчика-поводыря.

Тот надел платье того же цвета, что и господин, так что его силуэт почти слился с фигурой настоятеля — ма-ни-па сначала даже не заметил его. Когда мальчик чихнул, странствующий монах увидел вдруг взъерошенную голову, возникшую на фоне облачения Рамае сГампо, и от неожиданности отшатнулся, задев рукой подвешенный барабан, который снова издал глухой звук.

— Ом! Достопочтенный настоятель, позвольте мне поцеловать край вашей одежды! Это было бы для меня такой честью! Ваша репутация мудрого и святого человека известна далеко за стенами вашего монастыря! Ом! Мани падме хум! — почтительно обратился он к Рамае сГампо.

— Да передо мной не кто иной, как ма-ни-па! — усмехнулся настоятель.

— Как вы узнали? — пробормотал странствующий монах, разглядывая слепые глаза настоятеля.

— «Ом! Мани падме хум!» — как не узнать ма-ни-па по этой фразе? А исходящий от тебя запах говорит о том, что ты одеваешься в шкуру яка, — неторопливо отвечал настоятель, словно описывал незнакомца, оглядывая с ног до головы. — Малыш, не мог бы ты отвести нас внутрь? Здесь слишком морозно, — негромко попросил Рамае сГампо.

Вскоре трое монахов устроились вокруг жаровни в частных покоях достопочтенного настоятеля, а мальчик-поводырь приготовил им чай, который лама сТод Джинго приправил небольшим кусочком масла яка.

В дальнем конце комнаты стоял низкий столик — своего рода домашний алтарь, который лама использовал для подношений избранному им божеству. Стол был прикрыт пятнистой шкурой снежного барса; на ней стояло серебряное блюдо с колосьями пшеницы, а по сторонам от блюда — две вазы и два кубка, до краев наполненные пивом.

— По дороге сюда я повстречал китайского монаха, который, должно быть, посетил ваш монастырь несколько дней назад! — начал ма-ни-па.

Странствующий монах, конечно, понятия не имел обо всем, что связано с драгоценной сутрой. Он ступал наугад по тонкому льду, не подозревая, что не только сам находится в шатком положении, но и поставил в него ламу сТода Джинго. Тот до сих пор ни словом не обмолвился настоятелю Самье о своем соглашении с пришедшим в обитель монахом по имени Пять Защит, как и о двух детях, которых нельзя было растить в монастыре, не выдав никому их существования. Предвидеть появление этого бродячего монаха с языком без костей он, конечно, не мог.

Лама набрался храбрости:

— Достопочтенный Учитель, прежде всего вы должны знать, что сюда приходил посланец от Безупречной Пустоты по имени Пять Защит Трипитаки, он хотел забрать из Самье единственный список «Сутры последовательности чистой пустоты», оставленный здесь на хранение учителем дхьяны из Лояна, — прошептал он на ухо настоятелю.

— Но откуда ты узнал, что он оставил здесь рукопись? — с удивлением спросил Рамае сГампо.

— Я стоял позади вас, достопочтенный Учитель, когда он рассказывал вам о ней. — Лама старался шептать как можно тише, чтобы ма-ни-па не смог ничего расслышать.

— А что еще ты ему отдал? Полагаю, посланец Безупречной Пустоты остался доволен, получив экземпляр сутры своего учителя!

Настал момент совершить непростое признание. Лама положил на свой бритый череп крупную и тяжелую руку наставника.

— Достопочтенный Учитель, я доверил посланцу Безупречной Пустоты малышей-близнецов. Мальчика и девочку. Я сделал это совершенно сознательно и по доброй воле. То был благой поступок, предусмотренный Блаженным для улучшения кармы! Не имея выбора, я действовал в лучших интересах этих детей. Я глубоко сожалею, что решил смолчать и не сообщил вам об этом.

— Я не ослышался? Дети? — Рамае сГампо с трудом удержался от того, чтобы не повысить голос.

— Да, именно так! Два ребенка, достопочтенный Учитель! Им несколько дней от роду! — продолжал шептать сТод Джинго.

— Но откуда в Самье дети такого возраста? Монахи и монахини хранят чистоту!

— Все, кроме одной, достопочтенный Учитель! — вздохнул лама.

Пока они перешептывались, ма-ни-па бодро утолял голод: поглощал принесенное одним из послушников сухое печенье, обмакивая его в темный мед, напоминавший озеро в плоском сосуде. Мед стекал по губам, а мальчик-поводырь уже несколько раз наполнял его чашку новой порцией чая.

— Что значит «все, кроме одной»? — не выдержав, повысил голос Рамае сГампо.

— Достопочтенный Учитель! Это случилось с нашей послушницей, несчастной Манакундой! Но она не виновата. Тело девушки подверглось насилию.

— Манакунда? Изнасилована в Самье? Лама сТод Джинго, надеюсь, ты отдаешь себе отчет в том, что говоришь!

— Да! Молодая послушница занималась в обители уходом за священными сосудами. Потом выяснилось, что она беременна. Бедняжка стала жертвой насилия!

Покончивший с печеньем ма-ни-па придвинулся ближе.

— Отведите странствующего монаха на кухню и дайте ему горячей похлебки! — распорядился настоятель.

Ма-ни-па с готовностью последовал за молодым послушником; наконец-то настоятель остался наедине с ламой сТодом Джинго.

— Теперь мы можем говорить спокойно… Так вот почему эта девушка спрашивала меня, как совершить ритуал искупления греха! — задумчиво сказал слепой настоятель.

— Ритуал искупления греха? — переспросил озадаченный лама сТод Джинго.

— Именно! Мне и в голову не пришло, что она могла согрешить сама. Завтра же на рассвете ты придешь ко мне, и я вынужден буду исключить ее из числа монахинь.

— Достопочтенный Учитель, несчастная Манакунда умерла при родах, оставив близнецов, которых я и доверил попечению посланца Безупречной Пустоты!

Рамае сГампо, казалось, потрясло известие.

— Но это ужасно! Почему ты не смог предотвратить этого? Мы могли бы пригласить опытную повитуху… Возможно, такая нашлась бы даже среди наших монахинь, есть же те, кто умеет лечить раны и вывихи… кто разбирается в травах!

Слепой настоятель Самье был так искренне расстроен, что лама сТод Джинго теперь сожалел, что раньше не поделился с наставником.

— Я сделал все возможное, достопочтенный Учитель, я испытывал к ней сострадание и старался исполнить свой долг. Манакунда нашла прибежище в одном из пастушеских домов Самье, за оградой обители. Я устроил все как можно лучше, но она ничего не хотела брать с собой, была совершенно подавлена… Думаю, она умерла от стыда…

— Значит, ты все знал давно?!

— Я единственный, кому она призналась. За несколько дней до того, как все случилось, я спросил, почему она так бледна, почему ей тяжело ходить. И она расплакалась, но не нашла в себе сил все рассказать. Лишь позже Манакунда решилась довериться мне. Ей не понадобилось много слов. Стоило ей показать заметно округлившийся живот, как все стало понятно. Тогда я и решил поместить ее в одну из пастушьих хижин за пределами обители, где она могла бы в покое провести оставшееся до родов время. Через десять дней она произвела на свет мальчика и девочку.

— Ты все сделал правильно, сТод Джинго. На твоем месте я поступил бы так же, но с единственным исключением: ты должен был прийти к настоятелю…

Лама сТод Джинго покаянно вздохнул и продолжил:

— В день родов, прежде чем потерять сознание, она просила меня передать детей в хорошие руки, очень переживала о том, что в монастыре могут узнать о ее позоре. Бедняжка твердила, что хочет уйти отсюда, может быть, отправиться в Китай, в Лоян. Она описывала мне этот город, его богатство и всевозможные диковины! Я спрашивал себя: почему она так хотела попасть именно в Лоян? Несомненно, слышала рассказы о нем от странников, посещающих наши горы.

— Лоян — действительно святой город, тамошний монастырь стал центром Большой Колесницы, — эта обитель сама превосходит иной город!

— Знаю, достопочтенный Учитель. Мы говорим о монастыре Познания Высших Благодеяний, который возглавляет несравненный настоятель Безупречная Пустота. Поэтому внезапное появление монаха Пять Защит сразу навело меня на мысль, как решить проблему. Этот монах просто светился добротой и умом. Едва взглянув на него, я сразу же проникся к нему доверием! Полагаю, я сдержал обещание, данное бедняжке.

— Сожалею, что не мог приветствовать Пять Защит, когда тот пришел сюда. Значит, он унес с собой не только детей, но и сутру?

— Да, я сам передал ему все. Дал возможность забрать сутру при условии, что он возьмет также корзину, куда я поместил детей.

— Экий ты хитрец! Драгоценная сутра и так принадлежит Безупречной Пустоте, который оставил ее у нас лишь на хранение. Поскольку Буддхабадра не явился в назначенное время, чтобы забрать свиток, Пять Защит имел полное право унести сутру с собой, и мы не стали бы перечить. Встречи со мной ему было бы достаточно. Я задал бы ему несколько вопросов об учении Большой Колесницы, чтобы убедиться: он тот, за кого себя выдает, и действительно явился по поручению Безупречной Пустоты, — и дело сделано, дверь библиотеки открылась бы перед ним!

— Несомненно, достопочтенный Учитель!

— Почему же ты не сообщил мне о его прибытии?

— Ваше удивление вполне оправданно. И ваше недовольство моим поступком совершенно справедливо, достопочтенный Учитель, но не забывайте о детях, оставшихся у меня на руках. Я провел кошмарную неделю, бегая между монастырем и пастушеской хижиной в опасении, что малыши могут замерзнуть!

— Они не больны?

— Нет-нет! Трудно представить себе более крепких и здоровых младенцев! Вот только одно…

— Что такое?

— Сначала родился мальчик, и я завернул его в кусок ткани. Он был само совершенство. Я уже было вздохнул с облегчением, но тут у роженицы снова начались схватки. Ощупав ее живот, я понял, что жду еще и второе дитя! Когда же Манакунда увидела второго младенца, она просто в лице изменилась! Я взглянул — и у меня тоже перехватило дыхание…

— Не тяни — в чем там дело?

— Первенец выглядел совершенно нормальным, но второй, девочка… У нее пол-лица покрыто шерсткой, словно у обезьянки!

— Никогда не слышал ни о чем подобном.

— Я не поверил своим глазам. Но, достопочтенный Учитель, мне подумалось, что эти двое стали реинкарнацией божеств! И я тут же опустился на колени и поклонился детям.

— Божеств? — непонимающе спросил слепой настоятель, привставая со своего места.

— Это чета прародителей народа, населяющего страну Бод: милосердный бодхисатва Авалокитешвара и демонесса Тара! Я сразу понял это, когда увидел ее лицо: наполовину человеческое, наполовину звериное, — шептал лама, багровея от волнения.

— Ты совершенно уверен, что это не обычное уродство, какие иногда случаются у новорожденных, вроде моей слепоты?

— Достопочтенный Учитель, увидев этих младенцев, вы и сами бы поверили, что Манакунда произвела на свет двух существ божественной природы! — горячо запротестовал сТод Джинго.

— Но ты прекрасно знаешь, что демонесса Тара исключена из пантеона богов. Госпожа Тара связана с «религией людей», бонпо! — по-прежнему сомневался настоятель.

— Я подумал, пусть небожители сами разберутся между собой: кто я такой, чтобы выносить суждения, столкнувшись с чудом? Уверяю вас, достопочтенный Учитель, несмотря на исключительную тонкость черт, половина лица девочки ну в точности как у обезьянки! — воскликнул лама сТод Джинго, не желая отказываться от своей точки зрения.

— Ну конечно! Поверьте слову ма-ни-па! Этот лама говорит чистую правду. Половина лица девочки похожа на мордочку лесной обезьянки. Я видел ее собственными глазами! Ом! — горячо, с торжествующим видом воскликнул странствующий монах.

Он незаметно вернулся с кухни вместе с послушником, так что отлично слышал последнюю тираду сТода Джинго. В одной руке он ловко удерживал очередной поднос с печеньем и миску темного меда, с удовольствием облизывая липкие пальцы другой руки. Сразу за его спиной стоял молодой монах, принесший кубки с пивом для обновления подношений божествам; смутившись, он поспешил поставить их на домашний алтарь.

Это неожиданное вмешательство позволило сТоду Джинго собраться с мыслями. Поскольку он уже во всем признался наставнику, можно было поставить на место нахального странствующего монаха.

— Этот человек говорит, что встретил на горной дороге Пять Защит. И он угрожал предупредить разбойников о его маршруте! — заявил лама, обращаясь к Рамае сГампо, пристально глядя при этом в лицо ма-ни-па.

— Какое злодейство! Тот, кто совершит подобное, вне всякого сомнения, возродится в следующей жизни в отвратительную гусеницу, которой суждено будет пойти на корм воробьям! Она не будет знать и часа покоя, в страхе ползая по веткам! — В голосе Рамае сГампо звенел металл.

— Но я не собирался делать ничего такого! Мне просто нужно было добиться, чтобы меня впустили в монастырь! — воскликнул странствующий монах, на которого грозное пророчество настоятеля произвело впечатление.

Белые глаза настоятеля монастыря Самье обратились к ма-ни-па. Он приблизился к нему почти вплотную, а потом медленно произнес:

— Хорошо, ма-ни-па, я поверю тебе на слово, если сделаешь так, как я велю.

— Глубоко почитаемый и уважаемый Учитель, я буду следовать вашим наставлениям, словно наказам родного отца!

— Догони монаха, который сопровождает детей. Как только ты к нему присоединишься, будешь во всем помогать ему, пока оба не достигнете Лояна. Когда вы благополучно прибудете туда, ты обратишься к моему старому другу по имени Безупречная Пустота, он настоятель в большом монастыре, называемом обителью Познания Высших Благодеяний. Передашь ему заверения в почтении от имени Рамае сГампо и сообщишь о моем предстоящем визите, — спокойно и твердо сказал слепой старец.

— Вы собираетесь совершить путешествие в Лоян? — это известие потрясло ламу сТода Джинго. Впервые за долгие годы настоятель Самье собирался предпринять нечто подобное. Из-за слепоты он почти не выезжал из обители и не покидал пределы страны Бод.

— Я подчинюсь вашим святым указаниям! Да послужит это совершенствованию моей кармы и позволит мне достичь рая, — покорно ответил ма-ни-па.

— Нет сомнений, так и случится. Это будет не менее полезно, чем годами вращать молитвенный барабан, и более существенно, чем беспрерывные молитвы во время скитаний по дорогам Тибета! — усмехнулся настоятель.

Ма-ни-па засомневался:

— В самом деле? Я даже смогу попасть в рай, где обитают бодхисатвы? — простодушно переспросил он, оборачиваясь к ламе сТоду Джинго.

— Ты воображаешь, что достопочтенный настоятель Самье мог солгать? — в негодовании воскликнул тот.

— Просто сделай, как я велю тебе, о ма-ни-па! И не останешься без награды! — прогремел голос Рамае сГампо.

Удивленно приподняв брови, ма-ни-па склонил голову, словно прикидывая величину обещанной награды, и нельзя было понять, так ли он простодушен, каким кажется. Однако странствующий монах приблизился к достопочтенному настоятелю и почтительно поцеловал край его одежды:

— Достопочтенный Учитель, я сделаю все, как вы хотите, ни на шаг не отступив от верного пути!

— Полагаю, настала пора немного поспать. Почти вся ночь впереди. — Настоятель улыбнулся на прощание и кивнул своему помощнику: — Проводи нашего гостя в опочивальню. Пусть он переночует в тепле.

— Следуй за мной, — бросил сТод Джинго.

Он провел странствующего монаха в огромную комнату, где было даже слишком жарко натоплено и пахло выделанными шкурами. Там он указал гостю на узкую кровать.

— Это опочивальня для паломников. Сегодня она почти пуста, мы ожидаем большого наплыва завтра и в последующие дни. Здесь тебя никто не потревожит! Доброй ночи!

— Прежде чем ты уйдешь: хочу, чтобы ты знал, — я пришел сюда еще и для того, чтобы забрать драгоценную сутру, которая называется «Последовательность чистой пустоты», — негромко произнес странствующий монах.

— Эта сутра уже давно не хранится в нашем монастыре. Если ты явился за ней, то напрасно потратил время! — ответил сТод Джинго и вышел.

Ма-ни-па подумал о двух гонцах, направлявшихся в Самье, которые обещали щедро ему заплатить, а четверть суммы даже выдали вперед. Вероятно, один из них все же продолжил путь и сам забрал драгоценный свиток…

Но был ли честен лама, утверждая, что рукопись давно покинула стены обители?

Монах пожалел, что не может превратиться в апсару — прекрасное существо, способное летать и проходить сквозь каменные стены любой толщины. Только она могла бы проникнуть сейчас в библиотеку монастыря, чтобы проверить, лежит ли там «Сутра последовательности чистой пустоты» или же ее действительно успели унести.

В комнате стояло несколько печей, в которых, источая жар, светились докрасна раскаленные угли. Прибывшие накануне паломники мирно спали, безразличные к тревогам, терзавшим странствующего монаха. Ему оставалось лишь одно: лечь и тоже хоть немного поспать в надежде, что ночь подарит ему добрый совет. Ма-ни-па провалился в кошмар, в котором его окружили размахивавшие бичами демоны со страшными мордами; в живот ему вонзился кинжал, который извлек из-за пояса улыбающийся лама.

— Тихо! Ты всех перебудишь!

Оказалось, ма-ни-па вскочил с криком, не успев даже проснуться. Как настоящий вор, он первым делом проверил карман: все ли на месте?

Серебряные монеты, выплаченные ему вперед, никто не похитил.

Ма-ни-па лег и вновь задумался, что ему делать дальше: нельзя же вернуться ни с чем. И возвращать деньги тоже не хотелось.

Он припомнил, как его внезапно окликнули от пещеры, расположенной чуть выше дороги: «Эй, путник! Не хочешь ли заработать немного? Здесь, внутри, лежит человек, у которого невыносимо болят ноги. Добрый ма-ни-па, помоги, утешь его в скорби. Если согласишься, тебе не придется пожалеть! Ом!» Незнакомец говорил на довольно скверном тибетском. В глубине пещеры действительно лежал накрытый шкурой яка человек, рыжеволосый и тощий, с распухшими от долгого и трудного пути ногами.

«Спасибо, что согласился облегчить мою участь», — произнес изможденный незнакомец. Оказалось, его звали Буддхабадра, он был главой буддийской Малой Колесницы и настоятелем монастыря Единственной Дхармы в Пешаваре. Тот же, что окликнул монаха, представился весьма таинственно: «Безумное Облако, посланец мира церквям».

Странствующий монах не стал расспрашивать, что эти двое забыли среди гор в самом сердце Гималаев: если странные типы захотят, так выдумают любую историю, а если им надо, так сами расскажут правду. Через некоторое время он убедился, что тот, кто назвался Буддхабадрой, ведет себя куда спокойнее и говорит разумнее второго, а также обладает хорошими манерами. У него водились деньги, а у Безумного Облака был план…

Ма-ни-па никогда в жизни не видел столько денег! Ему обещали целое состояние, если он сумеет добыть в монастыре Самье сутру под диковинным названием «Последовательность чистой пустоты».

Теперь ма-ни-па колебался между желанием как-нибудь отработать остальную сумму — или хотя бы оставить себе уже полученную — и мыслью, что он пренебрег своим долгом аскета, звавшим отринуть мирские богатства. Жадность уже поставила его в затруднительное положение. В сумраке и духоте опочивальни, пребывая в полусонном забытьи, он вдруг увидел лучи света, а посреди — сияющее лицо Блаженного Будды.

— Что мне делать, о Достопочтенный Гаутама? — пролепетал ма-ни-па.

Лик Просветленного озарился мягкой улыбкой. Глаза Будды смотрели на него с состраданием, но губы, некогда провозгласившие людям Благородную Истину, оставались плотно сжатыми.

И тогда ма-ни-па вспомнил наставления Рамае сГампо.

Обрести совершенную карму, которую обещал ему слепой настоятель, совершить путешествие и стать почти святым? Или вернуться к двум странным, дикого вида людям с пустыми руками? Теперь выбор представлялся ему очевидным!

Как поступить; обмануть заказчиков кражи или погубить свою карму, не послушавшись достопочтенного Учителя? К счастью, Блаженный Будда на страже! Он оберегает его!

Ма-ни-па последует за молодым монахом, что везет в Лоян божественных близнецов, а когда нагонит его, будет верно служить ему на всем пути до монастыря.

А поскольку Блаженный снял с его совести груз, вовремя подсказав удобный выход из положения, ма-ни-па совершенно успокоился и, поддавшись усталости, забылся сном.