Шелковая императрица

ГЛАВА 27 ОАЗИС ДУНЬХУАН, ШЕЛКОВЫЙ ПУТЬ

— Луч Света, что ты делаешь здесь в столь поздний час? — удивленно, но и с облегчением спросил дьякон.

Викарий Аддая Аггея, взъерошенный и заспанный, с трудом поднялся с постели. Его разбудил неожиданный стук в двери церкви. Опасаясь вторжения чужаков, он сперва осторожно глянул сквозь зарешеченное окошко, позволявшее увидеть лица гостей, не отпирая замок.

— Да пребудет с тобой Единый Господь! — ответил молодой манихей из Турфана. — Мы не знали, куда пойти. Все постоялые дворы возле рынка переполнены, а на улице холодает.

За спиной Луча Света маячило красивое личико юной китаянки.

— Заходите быстрее! Постарайтесь не шуметь! Все спят! — прошептал дьякон, открывая дверь.

Луч Света и Нефритовая Луна вступили во двор; они выглядели измученными и усталыми, одежда их запылилась.

— Я знал, что могу рассчитывать на гостеприимство сестринской церкви! — сказал манихей, тяжело опустившись на скамью, как только вошел вслед за дьяконом в передний зал. Девушка скромно притулилась рядом с ним.

— Как тебя занесло в Дуньхуан? Я был уверен, что ты занимаешься разведением шелковичных червей в Турфане!

— Море Покоя послал меня в Чанъань за новыми коконами. Сейчас я возвращаюсь в Турфан.

— А кто эта молодая женщина? — Дьякон подозрительно покосился на Нефритовую Луну.

— Она мне помогала с шелкопрядом. Я все объясню Аддаю Аггею.

— Завтра утром. Сейчас епископ спит. С тех пор как он потерял дочь, его здоровье оставляет желать лучшего. Если ему удалось заснуть, никто не должен его тревожить!

— Здесь не найдется сухой лепешки? Или даже двух? — жалобно попросила Нефритовая Луна.

Их припасы закончились, и молодые люди третий день не ели. Получив тарелки с сухими лепешками и медом, а также чайник горячего чая, они прошли вслед за дьяконом по длинному коридору в покои, отведенные для гостей общины. Сейчас те пустовали. В глубине комнаты стоял ряд узких кроватей, аккуратно застеленных тонкими лоскутными одеялами.

Влюбленные набросились на еду.

— Почему ты не стал будить епископа, чтобы сообщить ему, что мы видели его дочь несколько дней назад? — спросила Нефритовая Луна, когда они наконец насытились.

— Даже не думай об этом! Я не нарушу обещание, данное нами милой Умаре. Она ведь просила никому не говорить о ее побеге с Пятью Защитами!

Теперь они почувствовали, что в комнате холодно — очаг не топили, вероятно, уже очень давно. Они умостились на одной кровати, тесно прижавшись друг к другу, и укрылись теплым одеялом из козьей шерсти, которое дал им дьякон.

На следующий день Луч Света предстал перед Аддаем Аггеем. Юноша не был удивлен мрачным видом епископа, его потухшими глазами.

— Позвольте представиться вам, господин: меня зовут Луч Света, я принадлежу общине, которую возглавляет Море Покоя, и отвечаю за производство шелковой нити.

— И что же ты делаешь в Дуньхуане? Почему не кормишь червей и не заботишься об урожае тутовых листьев? Почему оставил свое дело и не следишь за тем, как разматывают коконы ваши работники? — с едким сарказмом произнес Аддай Аггей.

— Я возвращаюсь из Китая, куда меня отправили за новой партией коконов и яиц шелкопряда вместо тех, что пострадали в результате бедствия. Вот почему мне приходится просить вас о гостеприимстве и милосердии хотя бы на несколько дней, чтобы мы могли собраться с силами для дальнейшего пути, — нарочито спокойно объяснил юноша, доставая из кармана и показывая в качестве доказательства драгоценный груз. Он подумал, что это будет наилучшим средством заслужить доверие сурового епископа.

— Его направил в Чанъань Совершенный Учитель Церкви Света из Турфана! Благодаря ему мы уже через несколько дней сможем запустить наше производство, поскольку теперь у нас будет новый источник шелка! — горячо воскликнул дьякон.

— Вот как? — сухо бросил епископ.

После исчезновения дочери Аддай Аггей действительно как будто лишился жизни. Он был безутешен, ему с трудом удавалось забыться сном на два-три часа. Только общество тучной Голеа, сопровождавшей его повсюду и вырастившей его дочь, немного утешало епископа, но и сама кормилица мгновенно превратилась в старуху, потеряв любимую воспитанницу.

Наутро после празднования возвращения воды он не нашел Умару. Он звал, полный тревоги и страха, тщетно искал ее повсюду, в долине и посреди пустыни. Вместе с монахами — работниками мануфактуры они прочесали все вокруг, в отчаянии отец представлял, как вот-вот найдет ее труп, ведь девушка могла сорваться с утеса и разбиться… Но дочь словно испарилась. Несторианский епископ ни на секунду не мог вообразить, что она бежала по доброй воле. Его подозрения мало-помалу обратились против Маджиба и его людей.

Персы решительно возражали против этих обвинений, более того, сами были озабочены исчезновением Пяти Защит, странствующего монаха и детей, но охваченный отчаянием и гневом Аддай Аггей не желал связывать исчезновение дочери и трех бежавших монахов. Ссора разгоралась; в конце концов вспыхнула драка между персами и несторианами, последних было больше, и они не так страдали с похмелья, поскольку накануне им досталось меньше вина. Работники прибежали из мастерской, вооруженные палками с железными крючками, которые использовались для извлечения ткани из чанов, и хорошенько отдубасили ими противников. Персы, кое-как отбиваясь, ретировались в пустыню.

— Чтоб ты сдох вместе со своей дочерью! — ругался Маджиб на совершенно неаристократичном фарси, и епископ его отлично понял.

— Идите к бесам! — выкрикнул он вслед с тем же изяществом выражений.

Он был так выбит из колеи исчезновением дочери, что совершенно забыл о прежнем договоре, который обсудил с персами накануне, перед началом праздника: несториане предоставят персам шелк, необходимый им для получения денег и вооружения новой армии, способной освободить Персию от захватчиков-мусульман, а те помогут несторианам попробовать восстановить связь с Нибисом или по крайней мере разузнать, что же приключилось с несторианским религиозным центром.

В начале совместной трапезы захмелевший Аддай Аггей раскрыл Маджибу еще одну тайну — роль манихеев Турфана в производстве шелка. Спохватившись, он поспешил проклясть свой некстати развязавшийся язык, но было уже поздно. Впрочем, теперь все его мысли обратились к дочери. Жизнь без Умары потеряла для Аддая Аггея всяческий смысл.

— Когда мы соберем все необходимое для дальнейшего пути, дадим вам знать… Это вопрос одной-двух недель. Почему вы так озабочены, господин? Что гнетет вас? — Манихей осмелился задать вопросы, ощущая молчаливую поддержку дьякона.

Но слова молодого человека больно всколыхнули память Аддая Аггея, он помрачнел еще больше и заговорил хрипло, точно ему с трудом давались даже самые простые фразы:

— Дуньхуану угрожает серьезная опасность. Пришлось изгнать отсюда отряд персов, которым понадобился шелк из моей мастерской. Эти люди были в ярости, покидая наши края. С того момента пошли слухи, что они готовят месть, ищут союзников среди тюркских племен, кочующих к востоку от нашего оазиса, а для тех богатое поселение — просто подарок! Если эти сведения верны, очень скоро на месте Дуньхуана останутся лишь развалины!

— Что за тюрки? Почему они наводят на вас такой ужас? — поинтересовался Луч Света, встревоженный словами епископа.

— Ими правит каган, предводитель кочевников, они захватили сказочно богатые земли Согдианы — страны, где живут лучшие в мире торговцы. И теперь оттуда они совершают набеги на сопредельные страны, грабят и убивают без пощады. Говорят, их опора — лишь песок да ветер! Вот почему, несмотря на все усилия, китайская армия никак не может разбить их полностью. Ты думаешь, что тюрки здесь, а они уже далеко, совсем в другом краю… — печально проговорил отец Умары.

— Но нужно сражаться, собирать войска, выставить защиту! Дуньхуан — настоящее сокровище! — горячо воскликнул юноша.

— В оазисе нет воинов, только монахи и купцы. Китайский гарнизон состоит из тридцати человек! Что они противопоставят не знающим усталости в бою варварам, которые не привыкли задерживаться на одном месте дольше дня? Тюрки передвигаются стремительно, они могут обрушиться на нас завтра — или через три недели. Поверьте мне, молодой человек, от них нет спасения…

— А буддисты понимают, какая грозит опасность? Их ведь довольно много. Кроме того, они могли бы заплатить наемникам, — предположил Луч Света, вспомнив, что махаянистов тут по крайней мере тысяч тридцать: не меньше тысячи на каждый монастырь.

— Мне хватает несчастий и без этого! Думаешь, мне будут благодарны? Китайские власти без особой охоты терпят здесь наше присутствие; если я решусь предупредить буддистов и они поймут, что угроза возникла по моей вине, меня обвинят в сговоре с тюрками… — горестно вздохнул епископ.

Через два дня после прибытия Луча Света и Нефритовой Луны в дом Аддая Аггея епископ пригласил юношу для разговора с глазу на глаз.

— Вижу, Луч Света, ты человек прямой и отважный. Без сомнения, ты слышал, что моя возлюбленная дочь исчезла самым таинственным образом, не оставив следов.

— Это так, господин, на Шелковом пути трудно избежать разговоров и слухов!

— Умара была для меня единственным сокровищем. Если ты когда-нибудь встретишь ее или услышишь о ней, будь добр, дай мне знать, ладно? — В глазах епископа стояли слезы.

— Обещаю вам, господин. Я… хотел сказать… я совершенно уверен, что ваша дочь жива и однажды вернется! — выпалил Луч Света, который не мог нарушить данное слово, но стремился хоть чем-то смягчить отцовское горе.

— Почему ты так говоришь? — дрогнул голос Аддая Аггея.

— Видите ли… возможно, вам покажется это странным, но, даже ничего не зная наверняка, я уверен! Кажется, это озарение свыше!

— Да услышит тебя Господь, сын мой, — с надеждой сказал Аддай Аггей, прикасаясь пальцами правой руки ко лбу юноши робким движением благословления.

Епископ подошел к окну, откуда открывался вид на святилище, строительство которого стоило ему таких усилий; самое дальнее несторианское святилище на Шелковом пути, важнейший этап утверждения церкви в Китае. Ровным, бесцветным голосом он произнес:

— Ты передашь мое послание Морю Покоя?

— С радостью, господин!

— Скажи, если он поможет мне вернуть дочь, я уступлю его просьбе… Он поймет, о чем я говорю.

— Что это значит, господин?

— Несторианская церковь Дуньхуана не станет возражать против того, чтобы манихеи Турфана утвердились в Китае. Я уступаю право приоритета. Поверь мне, это тяжкая жертва, и я никогда не мог вообразить, что пойду на это…

— Я передам ваши слова Совершенному Учителю, как только прибуду в Турфан!

Аддай Аггей открыл маленький шкафчик и извлек красивый стеклянный флакон, наполненный золотистой жидкостью. Он с грустью посмотрел на него, а потом протянул юноше:

— Отдай это девушке, которая тебя сопровождает. Она показалась мне очень милой. Один купец-манихей продал мне это за безумные деньги. Вещица предназначалась Умаре. Я уверен, она понравится твоей маленькой китаянке. Ведь это «аромат Мани»!

Изысканная смесь сока алоэ, растертого янтаря, мускуса и лотосового масла изготовлялась в Персии и пользовалась большим спросом даже у принцесс.

— Я глубоко тронут вашим подарком. Не сомневаюсь, что Нефритовая Луна высоко оценит вашу щедрость! — воскликнул Луч Света.

— Да благословит вас обоих Единый Бог! Пусть он защитит тебя и твою подругу, которой ты, видимо, очень дорожишь! — добавил епископ на прощание.

Пришло время уезжать, оставив отца Умары наедине с его горем.

— Когда я ездил в Турфан, у меня ушло три недели на дорогу, — заметил дьякон.

— Мы рассчитываем продвигаться как можно быстрее, останавливаясь только на сон, — с улыбкой ответил Луч Света.

После оазиса Дуньхуан караваны стали попадаться реже — они заметно торопились, неохотно останавливаясь среди дикой пустыни. Однако уже через десять дней пути безжизненные холмы, на вершинах которых порой виднелись руины старинных крепостей, заселенные теперь скрытными и опасными людьми, уступили место возделанным полям и зеленым садам, питавшимся водами, сбегавшими с Небесных гор, чьи заснеженные пики вздымались к облакам. А вскоре перед путниками открылся оазис Хами, который иногда называли Йиву. В 640 году император Тай-цзун обещал ему покровительство Китая, но единственным видимым признаком китайского присутствия в разноплеменном городе, выросшем вокруг самого большого рынка мехов на Шелковом пути, было знамя над домом губернатора провинции, превосходившим прочие дома высотой, но не красотой. Здесь же располагались и все государственные службы.

В городе обитало около двадцати тысяч человек: торговцы кожами из северных степей, привозившие верблюжьи и бычьи шкуры; уйгуры, продававшие овечью шерсть; тибетцы, предлагавшие покупателям черный и белый войлок; купцы с более драгоценным товаром — мехами куницы, соболя, чернобурки, кролика, сурка, леопарда, а иногда и тигра. Роскошные одежды из шелка, подбитые ценным мехом, предназначались для великих королей и их спутниц, это были самые изысканные наряды на свете, а потому Шелковый путь иногда называли Меховым путем.

— Смогу ли я когда-нибудь надеть плащ из муарового шелка, подбитого соболем? — пошутила Нефритовая Луна, предварительно поинтересовавшись у торговца, как называется чудесный, отливавший золотом мех, легкий и пушистый, столь редкий, что, кроме императора Китая, его могли позволить себе немногие.

— Тебе не нужно это, чтобы выглядеть красивой, любовь моя! Я предпочитаю видеть тебя обнаженной, а не одетой, даже если речь идет о драгоценных мехах и тканях!

— Если разбогатеешь, мы вернемся сюда, и ты купишь мне такой плащ! — усмехнулась она, кокетливо взглянув на возлюбленного, и он погладил ее по густым, блестящим волосам.

— Если будет на то воля Мани, я не против!

После Хами, лежавшего на полпути между Дуньхуаном и Турфаном, нужно было преодолеть несколько высоких перевалов; по сторонам дороги виднелись природные нагромождения камней и руины заброшенных городов древнего царства Гао-чан.

— Смотри, вон там Пылающие горы. Они становятся совсем красными в лучах заката. Еще до наступления следующей ночи мы своими глазами увидим это чудо! — рассказывал кучанец на ходу. Он показал на горный хребет с острыми причудливыми вершинами, похожими на кочевые шатры, обтянутые сморщенной слоновьей кожей.

Дома из сырцового кирпича, украшенные лепными глиняными голубями, появились перед ними внезапно, возникнув за поворотом и обозначая близость оазиса Турфан. Когда же путники приблизились к основной части поселения, то увидели царящий над жилыми строениями восьмиугольный храм Церкви Света, словно светящийся розовым.

— Камни для храма добывали в горах, через которые мы прошли, — догадалась Нефритовая Луна.

— Море Покоя считает, что для Церкви Света нет ничего слишком прекрасного! — отозвался молодой кучанец.

Поприветствовав слушателя, открывшего перед ними ворота, он попросил немедленно передать о своем возвращении Совершенному Учителю. Когда Луч Света в сопровождении Нефритовой Луны вошел в комнату наставника манихейской общины, тот предавался медитации над Книгой Мани — прекрасно иллюстрированным манускриптом, раскрытым у него на коленях.

Молодой слушатель понимал, что ему остается лишь одно: с ходу ринуться «в омут головой» и попытаться наилучшим образом объяснить учителю, что случилось. Положив на стол перед Совершенным пакет с коконами и яйцами шелкопряда, Луч Света низко поклонился и заговорил:

— Достопочтенный Совершенный Учитель, я исполнил порученную вами миссию, но вместе с тем вынужден просить вас о безграничной милости и прощении! Я нарушил Три Печати! Я недостоин быть слушателем. Я лишь ничтожный человек, не заслуживающий видеть Свет нашей Церкви, лишенный надежды на малейшую часть благодати Мани, Великого и Доброго Пророка! Взгляните на меня с жалостью! — с этими словами юноша опустился на колени.

Согласно манихейскому ритуалу, это была исповедь и покаяние в грехах, при которой полагалось стоять именно так. Нарушить одну из Трех Печатей означало совершить грех устами (солгать), руками (поступить скверно) или чревом (предаться соблазну роскоши и наслаждений). Луч Света решился говорить обо всем.

— Выслушайте меня, Совершенный Учитель! Это я уничтожил поколение шелкопрядов и погубил производство шелка… Потому что знал, что в таком случае вы снова отправите меня в Чанъань, где я впервые встретил молодую работницу шелковой мастерской, в которую безумно влюбился! Да, я лгал; да, я совершил дурное деяние; увы мне, я прикасался к женскому телу, я занимался любовью с женщиной! Я понял, что не могу жить без нее! Сейчас, когда я вернулся, готов полностью и безраздельно служить интересам Церкви Света… Что касается женщины, которая Стоит перед вами, Совершенный Учитель, ее зовут Нефритовая Луна. Она не виновна в моих проступках. Она не требовала, чтобы я вернулся к ней в Чанъань. Во время моей первой поездки я покинул ее, не сказав ни слова! Нефритовая Луна перенесла тысячи опасностей, чтобы помочь мне и последовать за мной сюда!

Он произнес все это ясным, спокойным голосом, стараясь не выдать обуревавших его эмоций.

— Я так понимаю, ты предаешься телесной любви с Нефритовой Луной. Она, по крайней мере, принадлежит к числу манихеев? — сухо произнес Море Покоя.

— Как могла китаянка войти в число адептов Церкви Света? Ведь она провела всю жизнь в столице Срединной империи!

— Довольно! Теперь по поводу уничтожения шелкопрядов. Как мог ты причинить такое зло своей церкви? Почему повел себя как предатель? — В голосе Совершенного Учителя, внешне спокойного и сдержанного, звенел гнев.

— Иначе я не попал бы в Китай. Я сожалею о принесенном ущербе!

— Да, конечно, ты пустился в увеселительное путешествие, даже зная, что тебя некем заменить! Ни у кого здесь нет твоих умений!

Луч Света почувствовал, что перед ним разгорается искра надежды: слова Моря Покоя еще не означали прощения, но делали его возможным.

— Я не осознавал всю тяжесть своего поступка! Любовь слепила меня. Я не мог совладать с переполнявшими меня чувствами. Если бы вы только знали, как я сожалею! Я не желал подорвать производство шелковой нити, столь необходимой для Церкви Света! — По лицу юноши текли слезы.

— Все это моя вина! Я сделала все возможное, чтобы Луч Света влюбился в меня! — воскликнула Нефритовая Луна по-китайски, решившись прийти на помощь возлюбленному.

Пытаясь закрыть собой юношу, она шагнула вперед, словно хотела спасти его от угрозы. Тот не захотел перевести сказанное, но Море Покоя понял ее жест.

— Чтобы добраться сюда, нам пришлось преодолеть множество опасностей! Но, несмотря на это, Луч Света сдержал обещание. Он принес вам все необходимое для производства шелковой нити, а ведь мог и не вернуться в Турфан. Разве это не служит доказательством его верности Церкви Света? Прошу вас по крайней мере выслушать его! — горячо сказала девушка и нетерпеливо подтолкнула любимого: — Переводи же!

Он смущенно подчинился.

Удивленный пылким монологом молодой женщины, Море Покоя несколько смягчился.

— Ты хотя бы соблюдаешь режим питания, предписанный слушателю? — проворчал он.

— Я ограничиваюсь лишь рисом и овощами, Совершенный Учитель! — с готовностью отозвался юноша.

Это была сущая правда, во всяком случае в последнее время: в дороге им приходилось довольствоваться зерном и овощами, а если повезет — кислым молоком и сыром, что вполне соответствовало образу питания манихеев.

Море Покоя подал юноше знак подняться с коленей и подойти поближе.

— Твоя Нефритовая Луна очаровательна! Осознавал ли ты, что предаешь свою веру, нарушая обет чистоты и безбрачия, который приносит каждый слушатель? — тихо прошептал наставник, склоняясь к уху юноши.

— Я уже сказал вам, Совершенный Учитель, меня вела любовь! Прежде я понятия не имел, что это такое! Она овладевает душой, ведет, словно верблюда, которого тянут за веревку, привязанную за кольцо в носу!

— Но как же вера Мани?

— Я много думал и пришел к выводу, что и вера, и любовь — божественные дары людям. Я убежден, что Мани по-прежнему направляет мои смиренные шаги, и что я всего лишь следую его воле! — воскликнул юноша.

Глава манихейской церкви Турфана покачал головой.

Луч Света совершенно искренне не видел греха в своей любовной связи. Для последовательного манихея, каковым был Море Покоя, нарушение хотя бы одной из Трех Печатей, наложенных Церковью Света, означало погружение в пучину Тьмы и Зла. Но Великий Совершенный, озабоченный будущностью своей церкви, отдавал себе отчет и в том, что без помощи молодого и пылкого Луча Света манихейская община Турфана едва ли справится в дальнейшем с производством шелка. Разумно ли в таком случае возмущаться, что юный адепт оказался подвержен обычным человеческим искушениям, а его чистая душа не смогла удержаться в рамках строгих церковных правил?

— Все новости — одна другой не легче… Хоть бы что-нибудь хорошее… — бормотал Море Покоя, опускаясь в кресло и размякая в нем. — Ах да, — спохватился он вдруг, — что это я, ты же привез шелкопряда! Великолепно! Еще б только чуть скорее…

— Но я не мог вернуться в Турфан скорее! Нам не так-то просто было добраться сюда!

— Отчего же? Дороги в пустыне размыло дождями? Град небесный? Набеги диких драконов?

— Может, драконы были бы меньшим злом… Нас едва не схватили китайские власти, мы с трудом сбежали из Чанъаня и совсем не подготовились к дальней дороге! А потом, уже на Шелковом пути, только и делали, что прятались от разъезжающей всюду стражи.

— Но что произошло? — изумился Совершенный.

— Злой человек по имени Морская Игла выдал нас властям, сперва заманив в ловушку, которую представил как надежное тайное укрытие. А скрываться мы были вынуждены после таинственного убийства китайского торговца шелком, в доме которого жили! — одним духом выпалил Луч Света.

При этих словах Море Покоя оцепенел.

— Вас выдали? Морская Игла? Как такое могло случиться?

— Вы говорите о Морской Игле?! — взвилась Нефритовая Луна. — Что вы о нем знаете? Что спросил твой учитель?

Луч Света, вздохнув, перевел.

— Я вам скажу, что произошло: тот мерзавец стал доносчиком Министерства шелка, хотя обещал помочь нам! Хуже того, этот грязный негодяй пытался насильно овладеть мной! — закричала Нефритовая Луна в ярости.

Луч Света перевел ее слова, а потом добавил от себя:

— Красная нить на моем запястье обошлась нам слишком дорого!

— Ни на кого нельзя положиться! — Наставник пришел в уныние. — Когда предают лучшие…

— Так тот человек был вашим агентом!.. — изумленно выдохнул Луч Света.

— Увы, да. Я послал его в Китай, чтобы позаботиться о безопасности нашего предприятия.

— Можешь сказать своему Совершенному, что его агент просто отвратительное насекомое, а вовсе не лучший человек! — фыркнула Нефритовая Луна, услышав перевод.

Луч Света на мгновение заколебался, но потом все же перевел ее слова.

— Объясни Нефритовой Луне, что я понимаю, как она разгневана, и очень сожалею, — грустно сказал Совершенный Учитель. Он обернулся к почтительно ожидавшему на своем месте в дальнем углу секретарю и попросил принести горячего чаю для троих. — Присядь рядом со мной, Луч Света, я хочу, чтобы ты подробно поведал мне обо всем, что произошло с тобой во время путешествия, — попросил Море Покоя, когда молчаливый секретарь разлил ароматную жидкость в пиалы, поставил их перед каждым и, повинуясь жесту, удалился.

По мере того как юноша последовательно живописал все свои злоключения, Море Покоя все яснее осознавал, что прежняя система контрабанды шелка, с таким трудом налаженная Церковью Света, рухнула окончательно. Его агент, вероятно, раскрыл перед китайскими властями все тайны. Если он и желал что-то утаить, так в императорских темницах умеют выпытать всю подноготную. А значит, дальнейшее сотрудничество с несторианами оказывается под большим вопросом.

Что сказать Аддаю Аггею? Сможет ли епископ доверять ему теперь, после проявленной чудовищной неосмотрительности? Подавленное настроение Совершенного Учителя усугубилось еще пуще, когда Луч Света сообщил ему об угрозе самому существованию несторианской общины Дуньхуана.

— Мой собрат Аддай Аггей показался тебе всерьез встревоженным? — стал настойчиво расспрашивать Море Покоя.

— Да он не просто встревожен, а напуган. На мой взгляд, он совершенно раздавлен обрушившимися на него напастями. Страшась нападения тюрок, он уже не сомневается, что оазис утонет в крови и будет предан огню…

— Это уже слишком! Он просто опустил руки! — возмутился Море Покоя. — Откуда такие страхи?

— Он считает, что нападение станет местью персов, которые чересчур много узнали, но не получили желаемого.

— А ты готов снова наладить производство шелковой нити, чтобы мы смогли возобновить поставки?

— Да, но мне кажется, что в будущем нам нужно обходиться без несториан. Епископ сообщил персам, где изготовляют нить для его ткацкой мастерской, так что после набега на Дуньхуан они могут пожаловать сюда, — пояснил Луч Света. — Я не очень понял, зачем он это сделал, но…

— Можно подумать, что он вообще не заинтересован в нашем общем плане, — вздохнул Море Покоя.

— Вот и мне так показалось. Отныне, Учитель, нам лучше рассчитывать только на собственные силы…

— Это просто проклятие Юга! — горестно воскликнул Совершенный.

Для столь ревностного манихея, каким был Море Покоя, Юг представлялся областью абсолютного Зла, населенной демонами мрака; туда попадали души величайших грешников. Напротив, Север был областью Добра.

— Учитель, за месяц или чуть больше я смогу снова наладить производство шелковой нити. Мы можем сами найти ткачей, а красильщик у нас уже есть! — кивнул Луч Света на любимую. — Вот увидите, все получится!

— Да услышит тебя Мани! Не так-то это легко устроить. На Шелковом пути можно найти ткачей, которые работали с шерстью… Еще неизвестно, справятся ли они с шелком. И потом, нужно наладить отправку контрабандных караванов в Китай, и нам придется делать это самим, — покачал головой Море Покоя.

— Но это подходящий случай для Церкви Света продвинуться за Великую стену!

— Ты несокрушимый оптимист, Луч Света, это точно. Но, возможно, ты прав.

На изможденном лице наставника манихейской общины появилась улыбка, во взгляде засветилась надежда.

— О, я чуть не забыл, Совершенный Учитель, у меня есть для вас важные сведения!

— Что еще, сын мой? — спросил Море Покоя, который привычно называл «сыновьями» всех слушателей, которые так или иначе радовали его.

— Умара, дочь епископа Аддая Аггея, бесследно исчезла. Безутешный отец просил передать вам, что уступает вам, если мы поможем ему отыскать дочь!

— Должно быть, Умара значит для него очень много… Наверное, он сказал это в момент усталости и отчаяния. Поступиться приоритетом в продвижении веры на новые земли, пропуская вперед своего главного соперника! В свое время мы заключили с ним соглашение: в случае успеха торговли шелком будем действовать в Китае, соблюдая интересы друг друга, — пояснил Море Покоя.

— Исчезновение единственной дочери, похоже, занимает теперь все его мысли.

— Мы ведь не знаем, что с ней случилось, так что все равно не сумеем помочь Аддаю Аггею!

— Кто знает, однажды мы, возможно, узнаем нечто определенное, — загадочно произнес кучанец.

— Поверь моему опыту, Луч Света, к тому времени Аддай Аггей может изменить свое решение.

Совершенный наставник общины Турфана имел богатый жизненный опыт.

Секретарь Ормул напомнил, что подошло время вечерней службы и что верующие уже собрались в храме. Наставник поднялся. Для слушателя наступил решающий момент. Теперь Море Покоя может официально простить его, отпустив все грехи. Или отказать в прощении, несмотря ни на что.

— Мой Совершенный Учитель, прошу вас о безграничной милости! От всего сердца сокрушаюсь о своих прегрешениях. Эта молодая женщина и я, мы хотели бы воссоединиться с общиной и стать вашими детьми! — набрался храбрости Луч Света.

Он в пояс поклонился Совершенному. Тот поднял одну бровь, потом другую. Но губы его, бледные и тонкие, оставались плотно сжаты.

— Прощение смертного греха — не простая формальность! — резко ответил Совершенный, надевая торжественное облачение, необходимое для проведения службы. — Сохранил ли ты верность Церкви Света? Не отрекся ли от нее за время странствий по Китаю?

— Я верен учению Мани! Совершенный Учитель, вы можете полагаться на меня. С завтрашнего дня я займусь червями и коконами, — шептал кучанец, стоя на коленях.

— Мы поговорим об этом, когда наступит подходящий момент. А твоя спутница действительно прекрасна! — неожиданно подмигнул Совершенный, улыбаясь ему.

Юноша заморгал, не веря своим глазам.

— Могу ли я по крайней мере просить вас о благословении — прежде, чем буду удостоен прощения?

Море Покоя согласно кивнул, и Луч Света склонил голову перед духовным наставником.

Руки Совершенного опустились на его затылок, и Море Покоя произнес торжественные строки «Патимокха» — «Великого прощения Света». Когда он закончил, счастливый Луч Света знал, что получил именно то, чего так жаждал: освобождение от грехов.